Горец. Гром победы - Дмитрий Старицкий

Сразу улететь не удалось. Опоздали буквально на минуту.

На аэродром верхом прискакал император со свитой.

И сразу наехал на меня:

– Что за бардак творится здесь, барон? Новая техника летает, воздушную разведку ведет, а адмирал неба о ней узнает последним. Это как, по-вашему? Порядочно?

Мы с мичманом стояли навытяжку у законцовки плоскостей аэроплана и терпеливо ждали конца высочайшего разноса. Вовремя улететь не успели, и когда теперь дадут добро на взлет – только ушедшие боги знают.

А император все разорялся:

– От кого, от кого, а от тебя, Кобчик, я такого не ожидал. Ты же все-таки капитан-лейтенант воздушного флота. Состоишь у меня в прямом подчинении…

– Осмелюсь возразить, ваше императорское величество, бывший капитан-лейтенант. Год назад вы сами отправили меня в отставку, – четко отрапортовал я.

Как сладко говорить гадости в лицо вышестоящим, если это самое лицо ничего тебе сделать при этом не может.

– М-да?.. – озадачился император. Монокль выпал у него из глаза и раскачивался на тонкой золотой цепочке.

– Так точно, государь, – напомнил ему адъютант. – Имперский рыцарь барон Бадонверт в январе этого года вчистую был уволен с воздушного флота в отставку по причине несоответствия службе из-за многочисленных ранений.

– А теперь ты кто? – не унимался монарх, вперивая в меня оловянный взгляд.

Аршфорт за спиной императора только глаза закатил под брови.

Молас вообще прикинулся ветошью с краю императорской свиты.

Помощи от высоких покровителей тут не дождешься, как вижу…

– Осмелюсь доложить, ваше императорское величество, в настоящее время я состою на службе в гвардии рецкого герцога, в должности командира «железной» бригады в чине гвардейского майора, – отчеканил я строго по-уставному.

– А как же твои несовместимые со службой раны? – Голос императора закипел подозрением с некоторой долей ехидства.

– В начале октября я прошел медицинскую комиссию во Втуце, и она признала меня годным к занятию командных должностей в сухопутных войсках. Горы лечат, ваше величество.

Черт-те что… драгоценное время тикает, а меня тут мордуют по каким-то бюрократическим придиркам.

– Ладно, раз так, – разом успокоился император. – Ремидий всем известен своей добротой. А ты у него еще и в камергерах ходишь, не так ли?

– Так точно, ваше величество.

– Хорошая идея, – улыбнулся монарх и снова вставил монокль. – Надо и мне половину моих камергеров загнать в окопы. В воспитательных целях. Но мы отвлеклись. Кто пилот этого аппарата?

Мой сосед по подпиранию аэропланного крыла сделал шаг вперед и откозырял:

– Я, ваше императорское величество. Мичман воздушного флота Йозе Гоффен. Откомандирован командором Плотто на Калужский авиазавод в качестве летчика-испытателя летательных аппаратов тяжелее воздуха. На данном аппарате конструкции барона Бадонверта мною сегодня совершен тридцатый вылет.

– Аппарат тяжелее воздуха? Летает? А мне, адмиралу неба, никто ни слова. Безобразие…

Император был искренне возмущен.

– Осмелюсь доложить, ваше императорское величество, – четко барабанил слова храбрый мичман, – данный аппарат не выставлялся на комиссию по принятию на вооружение. Он только проходит окончательные заводские испытания, к тому же является собственностью барона Бадонверта. Впрочем, как и сам Калужский завод по их производству.

Накрылся наш вылет. У меня опустились плечи. Все насмарку идет, в то время как операция на фронте запланирована по часам и даже минутам. Принесла же монарха нелегкая в самый неподходящий момент. Вот и воюй в такой обстановке!

А мичман-то сияет так, хоть от лица его прикуривай. Сподобился монаршего внимания и млеет.

Император спешился и нарезал круги вокруг паролета, щупал плоскости, колеса, гладил перчаткой полированную поверхность пропеллера и обшивку кабины. Издавал какие-то междометия. Наконец сказал громко и с большим удивлением:

– Надо же… Просто этажерка тряпочная… несерьезная такая с виду. И летает? Сколько же стоит этот аппарат, барон? По сравнению с дирижаблем?

– Точно еще не подсчитывали, ваше величество, – отозвался я. – Пока модели экспериментальные, и они обходятся намного дороже тех, что будут поставлены на поток. Но по сравнению с затратами на дирижабль, думаю, сотен пять-шесть аэропланов построить можно. Может, даже больше. – На всякий случай цену самолета я загнул в большую сторону. Авось… – А если использовать дюралевые трубы вместо стальных…

– Для чего вы построили именно такую модель, барон? – перебил меня император. – Каковы задачи ее применения?

– Разведка. Оперативная связь между штабами. Скоростная курьерская почта, – кратко ответил я. – Вооружения на ней нет.

– Как долго готовить пилота? – заинтересованно спросил уже не монарх, а адмирал неба.

– Шесть месяцев, ваше величество, – ответил я.

– Сколько у вас готовых пилотов, барон?

Барон, значит. Политическая атмосфера внезапно потеплела. Будем ковать, пока теплая.

– Три летчика-испытателя из воздушного флота, ваше величество. Мичманы-энтузиасты. Два гражданских летчика, инженеры с моего завода. И я – человек, который первым в мире поднял в небо летательный аппарат тяжелее воздуха. Всего шестеро.

– Вейхфорт, – император оглянулся на своего бессменного адъютанта, – возьми список этих мичманов и заготовь приказ по воздушному флоту о производстве их всех в лейтенанты. Заслужили. Энтузиасты. – Последнее слово император просто выплюнул.

Адъютант с готовностью кивнул.

– А теперь, лейтенант, поднимите-ка меня в воздух, – приказал император пилоту, хлопнул его перчаткой по плечу и поперся прямо к кабине с явным намерением сесть в нее.

– Ваше величество, осмелюсь заметить, что наверху очень холодно, кабина открытая, а вы легко одеты, – проявил заботу новоиспеченный лейтенант, на что император только отмахнулся.

– У меня шинель на овчине, – отмахнулся от него император.

Я незаметно отошел от самолета. Не буду я участвовать в этой клоунаде, иначе всех собак повесят на меня. Наткнулся на Моласа и попросил:

– Дай закурить.

– Ты же не куришь, – удивился генерал.

– Тут не только закуришь, тут запьешь… – ехидно отозвался я. – Все полетело верхним концом вниз. Весь наш график.

Главный разведчик империи только рукой махнул:

– Форс-мажор. Большое начальство непостижимо, как подземные демоны.

Достал из кармана портсигар, раскрыл его и протянул в мою сторону.

– Угощайся.

Я взял папиросу, неудачно размял ее, так что табак весь высыпался на снег.

– Не умеешь – не берись, – наставительно заметил Молас.

Видно, ему стало жалко дорогого контрабандного табака. Он сам прикурил другую папиросу и дал ее мне.

Я затянулся и тут же закашлял.

– Как вы только эту гадость курите?

– Сам попросил, – пожал плечами Молас. – К табаку привычку иметь надо. Однако тебя там зовут, – махнул он рукой в сторону аэроплана.

Мичман, то есть уже лейтенант, из пилотской кабины махал мне рукой. Император с важной мордой лица сидел на месте летчика-наблюдателя и гордо смотрел вперед поверх голов.

Котел мы не глушили, так что к взлету аэроплан был готов. Давление пара было в норме.

Я только снял с головы очки-консервы и протянул их монарху.

– Ваше величество, глаза в полете поберегите.

Император благодарно мне кивнул и напялил очки.

Я вынул стопор из пропеллера, отогнал толпу, и она послушно по моему приказу отошла от самолета.

Аэроплан после короткой пробежки круто взлетел ввысь. Практически на пределе.

– Сволочь похвальбушная, – прошипел я в адрес Гоффена. – Угробишься сам и императора угробишь.

С легким креном машина пролетела на бреющем над городом, поднимая перепуганных ворон с деревьев. Крупные птицы с диким граем заметались по небу. Из-за этого шума не разобрать было, о чем говорят пилот с пассажиром.

Тут с неба послышались характерные звуки автоматной очереди, и пара птиц шлепнулась на землю.

– Что это там? – озадаченно спросил Молас.

– Понеслась душа в рай, – сплюнул я на грязный снег. – До моего автомата в кабине добрались.

Похоже, наступление моей бригады отменяется до того момента, пока император не наиграется новой игрушкой. Семьдесят километров верхом можно преодолеть за сутки, загнав пару лошадей. Но это уже будет поздно. Самолет же такое расстояние покроет за час. Но аэроплан у меня отобрали, и другого нет в радиусе тысячи километров. Остается телеграф, но им пользоваться фельдмаршал настрого запретил. Во избежание…

Сверху опять раздались автоматные очереди, но я уже туда не смотрел. Просто ждал, когда у адмирала неба боеприпасы закончатся.

Одна ворона шлепнулась почти мне под ноги. Еще живая, она, отставляя в сторону перебитое крыло, все пыталась подняться и уйти от злых людей пешим порядком. Все косила на меня умным глазом, ожидая подвоха или умоляя добить. Черт ее знает…