Алька. 89 - Алек Владимирович Рейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы пошли, в институте Склифосовского большая территория и довольно зелёная в те годы, там было много укромных уголков, и в одном из них мы остановились. Разговор долгим не получился, драться выпивши последнее дело, нет резкости, да и оппонент мой был классом повыше. Умело уходя от ударов, раздёргал меня, сбил дыхание, сбил с ног боковым. Поднявшись, я уже поплыл, он нанёс мне ещё пару ударов и завершающий, я его видел, но не смог уйти. Такой удар я увидел в каком-то польском фильме, там мужик крутой этим ударом народ мочил напрочь. Удар чудно́й, пижонский, в реальной драке такой не нанести, только с противником, который или пьян, или обездвижен в силу каких-либо обстоятельств. Он наносится прямой рукой сверху в переносицу, разгоняя руку по дуге, если попасть, мало не покажется. Мне и не показалось. Придя в себя, я встал, отряхнулся и, прикрывая рукой начинающую раздуваться физиономию, пошёл ко входу, где до этого поджидал Мишку. Спортсменов с загипсованными ногами уже увезли, минут через десять появился Мишка, сказал: «Рентген сделал, десять минут подождём, пока просохнет снимок, и к травматологу, там ещё полчаса. – Посмотрел на меня и спросил: – Ты чего это?» Я убрал руку от лица. Мишка побелел: «Кто?» – «Да так, ерунда, не бери в голову. Я сам тоже чего-то завёлся». – «Кто?» Я вкратце рассказал, что произошло. Рявкнув «ща найдём!», Мишка ринулся в корпус, я за ним, но уже в коридоре нас ждал неприятный сюрприз, мы услышали топот за спиной и возглас: «Вот они». Оглянувшись, мы увидели такую картину: в начале коридора стояли четверо рослых ребят в белых халатах, а тот самый хмырь, который умело намял мне физиономию, показывал на нас пальцем. Стало ясно, парни-санитары эти по нашу душу, а хмырь что-то наплёл про нас. И опять извечный русский вопрос: что делать? Что делать, что делать, валить надо, и мы галопом помчались по коридору, а за нами толпа санитаров. Эти догонялки по всем сообщающимся корпусам Склифа заняли у нас минут двадцать, сначала по коридорам первого этажа, на бегу мы откидывали вбок стоящие вдоль стен низкие деревянные скамеечки, чтобы затруднить бег нашим преследователям, потом по цокольному этажу вернулись к главному входу, но ворота были уже закрыты, а у калитки дежурил милиционер, мы снова заскочили в здание и взбежали на второй этаж, пролетев немного, увидели, что коридор в конце уже перекрыт. Путь к свободе был один – через больничную палату, мы свернули в первую попавшуюся, подбежали к окну, внутренние створки были открыты, но наружная была закрыта и законопачена наглухо, дернув за рукоятку, я понял – не открыть. Тогда, вскочив на подоконник, мы ударами ног выбили рамы наружу. Зазвенели разбивающиеся стёкла, посыпались осколки, сначала вниз спрыгнул Мишка, я вслед за ним. Первый этаж в этом корпусе Склифа высок, метра четыре-пять, не меньше, поэтому санитары за нами прыгать не решились. Мишка рванул бегом, я пошёл потихоньку, вроде бы я ни при чём, пошёл не от большой смелости или наглости, просто не мог быстрее. Мишка, оглянувшись, с недоумением спросил: «Ты чего? Попалимся». – «Не могу бежать, пятки отбил» (на мне были полукеды, и при приземлении я сильно ушиб пятки). Миха вернулся, и мы потихонечку пошли вдоль Садового кольца.
Дойдя до 1-го Коптельского переулка, свернули в него, прошли где-то до середины и зашли в подъезд невысокого здания по правой стороне. Зашли, чтобы не светиться на улице, мало ли чего, наверняка вызвали ментов, сейчас начнут прочёсывать окрестные улицы. Стали думать, как Мишке вернуться в Склиф, чтобы в травматологии ему залечили челюсть. Идти в той же рубашке было нельзя – узнают сразу, засветится, моя на него не налезла, купить – нет денег. Осталось одно – только вежливо попросить рубашку поносить, на часок. Я вышел на улицу и стал ждать подходящую фигуру, первый пацан, к которому мы обратились с такой неординарной просьбой, сквозанул от нас через дорогу, хорошо под машину не попал, дурачок. Но есть же на свете нормальные пацаны, третий или четвёртый парень, которому мы рассказали свою горькую историю, вошел в наше бедственное положение, снял с себя рубашку и отдал её Мишке.
Мы ждали его часа два, не меньше, пацан, бедолага, замонался, но что поделаешь, жизнь вообще непростая штука. Мишка явился, вернул рубашку, предложили парню через пару дней встретиться, захмелить его в кабаке или просто дать денег, но он вежливо отказался и слинял. Надо сказать, я его понимаю, я бы тоже не рвался поддерживать отношения с двумя отморозками, расхаживающими по городу в окровавленных рубашках, один со сломанной челюстью, а второй со сломанным носом и мордой, половина которой напоминает диванную подушку.
Дома меня ждали изматывающие допросы матери, кто и где меня отлупил, набрехал в нескольких вариантах, не поверила ни в один.
Несколько дней я пробюллетенил, версия для врача была: спрыгнул на ходу с трамвая, ударился об дерево на остановке. Опухоль с моей побитой морды мамуля свела бодягой, но пока я ещё лечил свои отбитые пятки, позвонил Мишка, предложил поехать поплавать, позагорать в Серебряном Бору, договорились встретиться на остановке двадцатого троллейбуса.
Встретились, доехали до пляжа. Расположились, поплавали, позагорали, к полудню захотелось перекусить. Я достал бутеры, бутылку портвейна, Мишка достал бутылку портвейна и бутылку с какой-то белой вязкой жидкостью. Я совсем забыл, что ему между губами верхней и нижней челюстей протащили толстую медную проволоку, а затем притянули нижнюю челюсть к верхней с помощью тонких резиночек, фиксирующих её намертво. Необходимым условием правильного сращивания половинок челюсти является её точная, неподвижная фиксация по месту, вот врачи таким нехитрым способом её и достигали. И питаться Мишка об эту пору мог только жидкими продуктами, в кои как раз и входили портвейн, манная каша и бульоны, а я бутербродиков настрогал по его душу. Глядя на наш стол и на друг друга, мы неудержимо стали ржать над нашим застольем, над побитыми рожами, это ж надо, два барана повеселились.
Мастеру в цехе мои враки про трамвай и дерево показались забавными, но неубедительными, взглянув на синяк, растёкшийся под двумя глазами, он одобрительно сказал: «Хорошо кто-то заху…л».
В отпуск мы решили поехать с Милкой дикарями вдвоём в Евпаторию. Несмотря на то, что нам было по девятнадцать лет, мнение родителей для собирающихся в такую поездку молодых людей в те годы было бы определяющим, во всяком случае, для моей подруги, но
