Недетские игры - Максим Есаулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дороге с женщиной поговорили, и стало понятно, что старались не зря. Она сдала Кальяна с потрохами и была готова идти до конца, через опознания, очные ставки, судебные заседания. Правда, статья, которую можно было вменить Кальяну на основании ее показаний, была не слишком тяжелой, но для начала – хоть что-то.
Голицын пригласил женщину в кабинет. Шилов сказал Стасу:
– Ты бы к Кожуриной заглянул, поговорил про Панову. Ее там, кажется, нет, а Татьяна Николаевна на месте. Поговори и догоняй нас.
– А вы куда?
– Громов ночью едет в Москву, надо кассету с ним передать. И с адресом Пановой что-то придумать. Так что дел хватит, ты тут не затягивай.
Роман и Егоров начали спускаться по лестнице. Стас постоял, задумчиво глядя им вслед, пригладил волосы и пошел к кабинету Кожуриной.
– Можно?
– Заходите, Станислав Александрович…
Выслушав Стаса, она не сильно удивилась.
– Если хочешь знать мое мнение, напрямую говорить с ней нельзя. Она девочка шустрая, старательная, все успевает. Но с двойным дном. Такая будет рога мужу наставлять под самым носом, и совершенно безнаказанно.
– Думаешь, она не при делах?
– Я предпочитаю мыслить юридическими категориями. Найдите факты, тогда видно будет.
– А ты в стороне?
– Ну как я могу быть в стороне, когда такое рядом? Я к ней повнимательнее присмотрюсь.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Чаю хочешь? И бутерброды еще есть.
– Чаю? Да, хочу.
Кожурина встала из-за стола. Проходя мимо Стаса, сидевшего на стуле посреди кабинета, недоуменно остановилась:
– Слушай, ты грязный какой-то. Упал, что ли? И кровь на шее…
Стас потер запекшуюся царапину.
– Не трогай, я сейчас обработаю. – Кожурина достала из шкафа аптечку, нашла вату, перекись водорода, пластырь. – Где тебя так угораздило?
– На Гороховой. Там меня сегодня взорвать пытались.
– Вон оно что… Это кто так постарался? Уж не тот ли взрывник?
– Тот самый.
– Следствие по этому делу, между прочим, я веду. Не хочешь поделиться информацией?
– Сама говоришь, нужны только факты. А у нас пока одни домыслы.
Кожурина обработала рану, заклеила пластырем. Все это время Стас сидел спокойно, но как только она закончила, он взял ее за руку и прижал ладонь к своему лицу. Они замерли.
Громко щелкнул, выключаясь, электрический чайник. Кожурина вздрогнула, освободила руку. Ничего не говоря, отошла от Стаса и, убрав аптечку, занялась чаем.
В машине, по дороге к дому Александры, Роман говорил Егорову:
– Если за этой дурой выставимся, попадем под раздачу: слежка за прокурорским работником. Плюс Паша Арнаутов. Он тоже не лох.
– Лох, не лох – а пашет девку Серегиного убийцы.
– Ты ему это докажи.
– Бесполезно. Влюбленные глухи, слепы…
– И туповаты, – подхватил Шилов. – А ведь это идея!
– В смысле?
Не отвечая, Роман достал телефон и набрал номера Стаса:
– Ты еще в прокуратуре? Слушай, спроси у Кожуриной координаты Лютого, она же его дело ведет… Да нет, нам Паша срочно нужен, а он у Лютого кантуется. Я перезвоню через минуту.
– Ты уверен в своей правоте? – спросил Егоров.
– Какая, на хрен, уверенность? Просто делаю, что могу. Есть идеи получше?
– Подтянем Фрола, Сапожникова, сядем в засаду.
– На полноценную засаду нас не хватит. Волчара крученый, вон он как Стаса отбрил. Ничего, Сергеич в Москву скатает, пробьет нам подмогу.
– Ты в нее веришь, в подмогу?
– Я на это надеюсь. – Шилов нажал кнопку повторного набора номера. – Стас, ну как? Говори, я запомню. Так, так… Какая квартира? Спасибо!
– Обиделся на меня тогда?
– Я тебя тогда не понял.
– А сейчас?
– И сейчас не понимаю.
– Испугалась я, Стас. Просто испугалась.
– Чего?
– Обмануться страшно. В себе… В тебе.
– А одной быть не страшно?
– Одной тошно. Это легче.
– Черт, забыл у него про Панову спросить. – Шилов снова нажал кнопку повтора.
Скрябин не отвечал.
– Им сейчас не до нас, – глядя в окно, сказал Егоров.
– Почему?
– Потому, Ром, потому. Все давно это заметили, один ты не видишь. Потому что ни о чем, кроме работы, не думаешь. Когда они в Нижний Тагил в командировку летали, между ними искра проскочила. Ты обратил внимание, что Стас изменился?
– Он же вернулся раньше нее. Чего они тогда прилетели не вместе?
– Не все так просто бывает.
– Ну, не знаю…
– То-то и оно.
Шилов покосился на Егорова. Хотелось сказать что-нибудь очень язвительное, вроде: «Конечно, ты в тюрьме всю жизнь просидел, привык людей под микроскопом разглядывать – вот и замечаешь то, чего никто увидеть не может. А что не можешь заметить – придумываешь. Какая искра? Кожурина с Арнаутовым седьмой год то сходится, то расходится – и так постоянно. А Стас до сих пор о семейной жизни не может без содрогания вспоминать, и серьезные отношения ему сейчас нужны, как парашют водолазу».
Сказать хотелось, но он промолчал. А там и приехали…
Вызвав Пашу для разговора на лестницу, Шилов энергично спросил:
– Ты мне руку жал? Значит, меня уважаешь.
– Ну…
– Лаконичен, как спартанец. И задание тебе будет спартанское.
– Роман Георгиевич, я вас уважаю, но задачи мне мое начальство ставит.
– Сашу убить могут.
Через двадцать минут они были у ее дома. В квартире был включен свет, работал телевизор.
– Не спит, – сказал Шилов. – Ну что, Паша, вперед?
– Вы так и не сказали, кто он такой. Она же недавно в следствии, никому насолить не успела.
– Паша, я тебе клянусь: я все тебе расскажу, но не сейчас. Нет у нас сил ее прикрывать, понимаешь? И ей нельзя ничего говорить. Так что вся надежда на тебя.
– Да она меня еще ни разу к себе не пускала.
– Потому что раньше у тебя цели были легкомысленные. А теперь ты ее охранять должен. Это уже не баловство, а дело. А дело замаскируешь баловством.
– Вот про баловство не надо, – Паша тяжело взглянул исподлобья.
– Извини, понимаю: чувства. Сам когда-то был молодым.
– А если он сейчас там?
– Ты же собровец, да и мы не сразу уедем, дождемся. Если все в порядке, дай нам знак: свет выключи и снова включи. Идет?
– Идет.
– И смотри, не проболтайся ей.
– Да понял я!
– Если он там, вали его сразу, борьбу не устраивай. Зверь страшный.
– Придет – не уйдет…
Через несколько минут свет в комнате погас и зажегся. Роман и Егоров переглянулись.
– Ну что, Витя, полетели кассету для Громова переписывать?
* * *Два гаишника вышли из леса.
Прежде чем подойти к стоявшему на обочине патрульному «Форду», они отряхнулись и счистили грязь с саперных лопаток, которые у них были в руках.
– Надо было ее глубже закапывать.
– Ладно, я валежником закидал, зверье дожрет.
– Ага, полковника уже дожрали. Часы не мог с него снять? Нас шеф так самих прикопает.
– Да шеф без нас никуда! Что он, сам, что ли, будет?.. Я его сейчас, кстати, обрадую. – Инспектор достал телефон и набрал номер трубки Бажанова, который пыталась, но не смогла узнать Вика.
Его напарник бросил в багажник лопатки. Потом достал с заднего сиденья пакет с тигренком. Сумку Вики они выпотрошили в лесу, проверяя, нет ли там чего-нибудь важного, а пакет не брали, и так рук не хватало, чтобы дотащить и девку, и ее барахло.
Пока он рассматривал тигра, его товарищ дозвонился до генерала:
– Короче, она все сказала. Это был один опер из уголовки, фамилия у него Шереметьев. Да, и микрофон тоже он дал. Ага… Понял. – Он убрал телефон и посмотрел, как напарник вертит игрушку: – Чего, детство вспомнил?
– Да вот думаю, может, его Машке подарить? Зачем добру пропадать?
– Ты чего, дурак, что ли?
– Шутка юмора. – Гаишник примерился и сильным ударом ноги отправил игрушку в кусты по другую сторону дороги.
24
Двое охранников – тех же самых, которым Джексон недавно бил морды, на этот раз беспрепятственно пропустили его в VIP-кабинет восточного ресторана. Только что двери перед ним не открыли, а так даже пробормотали какое-то невразумительное приветствие.
Кальян был в кабинете один. Сидел за столом, пил зеленый чай из пиалы. Выглядел он так, словно всю ночь пил, курил и черт знает чем занимался. Наверное, так и было на самом деле. И обстановка в кабинете служила тому подтверждением: валялись пустые бутылки, на тарелках давно остыла несъеденная закуска, многочисленные подушки и одеяла были разбросаны по всей комнате, а не лежали, как положено, на диване, пахло табаком и «травой».
– Как настроение?
– С баблом было бы лучше, – Джексон сел и тяжело облокотился на стол.
– Это поправимо, – Кальян улыбнулся и достал из кармана рубашки пачку перетянутых резинкой пятисотрублевых купюр, бросил ее перед Джексоном. – Совесть случайно не мучает?
