Бал для убийцы - Николай Буянов

— Почему нет? — вроде бы удивился Николенька. — Наши провалы начались приблизительно с того момента, как ее муж стал снабжать «боевку» деньгами. Он был в курсе многих дел, в их особняке проходили важные встречи… Наконец, кое-какие сведения говорят о том, что Софья была лично знакома с полковником Ниловским, шефом охранки…

Люба вдруг почувствовала дрожь в ногах, захотела присесть, но осталась стоять у окна, прижавшись пылающим лбом к холодному стеклу.

— Ты врешь. Ты говоришь это со злости. Сонечка прислала письмо — ты читал его… Как может человек, написавший его, быть предателем! Она хотела, чтобы я приехала к ней, хотела рассказать то, что ее мучило…

— Посмотри правде в глаза, — безжалостно сказал Николенька, ощущая пропасть под ногами. — Софья боялась разоблачения. Чувствовала, что смерть дышит ей в затылок, — она ведь выдала охранке Элеонору Войчек. Как ты думаешь, Гольдберг простил ей это?

— При чем здесь он?

— При том, что, скорее всего, Софью Павловну приговорила к смерти Боевая организация. Та самая, в которой ты состоишь. А Лебединцев — глава этой организации.

…Он появился на пороге совершенно бесшумно, и Любушка некстати подумала: как же Карл падок до театральных эффектов. Николенька испуганно охнул и попятился, наткнувшись спиной на венский стул, — сцена, несмотря на весь драматизм, почему-то показалась девушке забавной, и она чуть не фыркнула.

— Я не слышала, как ты вошел, — бесцветно проговорила она, находясь, по существу, в центре событий, но ощущая себя как бы в стороне — не на сцене, а за кулисами. — Ты давно здесь?

— Достаточно, чтобы понять, о чем речь.

Поигрывая тростью, он легким шагом пересек комнату и спокойно уселся в глубокое кресло.

— Любушка, дорогая, успокойся. Даю тебе слово: никто из нашей организации не убивал Софью Павловну. По крайней мере, с моего ведома.

Николенька презрительно скривился.

— Вы можете это доказать?

— Подожди, — остановила его Люба и повернулась к Лебединцеву. — Скажи, Сонечка действительно… Она на самом деле…

— Была агентом охранки? — Карл вмиг стал серьезным. — Твоя сестра была просто очень несчастным человеком, которого сломали обстоятельства. Ее прихватили на чем-то — я полагаю, на каких-то не совсем законных делах Вадима Никаноровича. И склонили к сотрудничеству. Мы давно это подозревали.

Она переводила изумленный взгляд с Николеньки на Лебединцева и обратно… Оба старательно прятали глаза. Оба знали… И оба — она вдруг осознала это — могли убить Соню. «Нет, Николай не мог: мы прибыли в Петербург, когда Сонечка уже была мертва. Остается Всеволод. Но, боже мой, каким глазами он смотрел на меня — мы мчались в пролетке вдоль Обводного канала, какие-то тени шарахались в стороны, мелькали фонари, и кружила в вихре метель…» Карл то впадал в забытье (приходилось изображать подвыпившую парочку — Любушка развязно хохотала и раскачивалась из стороны в сторону), то от тряски приходил в себя, стискивал зубы, чтобы не застонать от боли, и всматривался в Любушкино лицо, как в единственное спасение. Она держала его голову на коленях и шептала про себя молитву… А теперь Николенька утверждает, будто этот человек хладнокровно подсыпал яд в бокал с вином, который выпила Софья.

«Я не верю. Не верю, не верю, это смешно. Все они смешны, будто клоуны в дешевом балагане на ярмарке — беспечные и обеспеченные, революционные аристократы, разъезжающие в каретах и имеющие горничных в доме… Сонечка, милая, во что же ты вляпалась?!»

И Любушка вдруг начала смеяться — сначала потихоньку, глядя на растерянные лица собеседников, потом громче и громче, потом страшно затряслась, комната почему-то перевернулась, поплыла, и она услышала сквозь далекий звон колокольчиков: «Доктора! Скорее, пошлите за доктором!»

— У нее истерика, — спокойно сказал Лебединцев. — Ей нужно воды… А лучше — вина.

«Вот уж нет, — хотела возразить она, захлебываясь смехом. — Ваше вино я пить не стану, им Сонечку отравили».

— Что она такое говорит?

— Ничего, девочка немного не в себе…

— Уезжайте отсюда, молодой человек, — проговорил Карл, тяжело опираясь на трость (рана еще давала знать о себе). — Поезжайте домой, к родителям, отдохните — эк вы издергались. Маменькиных обедов покушайте…

— Вы, кажется, изволите издеваться? — злобно спросил Николенька.

— А чего вы ждали? В теперешнем вашем состоянии для серьезной работы вы не годны. Ревность, юноша, крайне опасное чувство. Можно наделать глупостей.

Николенька круто развернулся и быстрым шагом пошел вдоль набережной. Его душили яростные слезы, душила ненависть и жалость к самому себе… Он тотчас же хотел ехать на вокзал (а багаж? А ну к черту), даже поймал пролетку, но вышел за два квартала, где-то на Лиговке, где жил его давний приятель Митька Цыганов.

Дмитрий был известен тем, что частенько попадал в разные скандальные истории, но всегда вылезал сухим из воды: папочка, безмерно любивший родное чадо, подключал свои весьма обширные связи. В последний раз, после загадочной беременности дочери преподавателя английской литературы эпохи декаданса, Митенька «подлечивал здоровье» в Афинах, на модном курорте.

Николенька взбежал по ступенькам парадного (дом был богатый — с маленьким уютным двориком, отгороженным низкой решеткой и воротами с чугунными шишечками поверху), рассеянно взглянул на швейцара, похожего на генерала в отставке, спросил:

— Дмитрий Дмитриевич дома?

— На отдыхе-с, — услужливо отозвался швейцар. — Тут намедни один конфуз вышел с молодым барином, так батюшка Дмитрий Алексеевич справил им билет до Ниццы.

— Давно?

— Да уж недели две-с.

Николенька скрипнул зубами от досады. Последняя надежда, что Митька не даст пропасть («Сердечная рана, Клянц, лечится очень просто. Сейчас берем извозчика, катим в кабак к Зюзилину, у меня там неограниченный кредит…»), растаяла, идти было решительно некуда. Петербург вдруг потерял прелесть и одухотворенную свежесть, превратившись в скопище прямых мрачных улиц, серых домов с темными окнами и дремлющими дворниками, мающимися головной болью после вчерашнего…

Впрочем, и любимый кабачок, куда ноги сами принесли его, показался на этот раз грязным и унылым. Пнув ни в чем не повинный стул, Николенька сел за столик в углу и заказал водки.

Он вздрогнул, когда кто-то положил руку ему на плечо.

— Не помешаю?

Николенька поднял глаза.

— Аристарх Францевич? Что вы здесь делаете?

Гольдберг уселся напротив, степенно поставил цилиндр на стол, закурил длинную сигарету в мундштуке.

— Не боитесь открыто появляться на людях? — хмуро спросил Николай. — Вас ищут.

— Пусть ищут. Вы уже сделали заказ?

— Сделал… Вы ведь пришли сюда не случайно. Вы следили за мной, да?

— Следил, — охотно подтвердил Гольдберг. — А вы не заметили. Нельзя быть таким беспечным.

— Меня в последнее время все чему-то учат. Что, тоже будете уговаривать меня уехать?

— Нет, у меня к вам другое предложение.

— Интересно, — буркнул Николенька, наполняя рюмку. Однако собеседник мягким движением отобрал ее и поставил на край стола так, чтобы нельзя было дотянуться.

— Отложим выпивку на потом, — он немного помолчал. — Мне известно содержание вашего недавнего разговора с Карлом. Личные разногласия пока опустим… У вас шла речь о Софье Павловне?

— Если знаете, зачем спрашиваете? Карл сказал, что она работала на Департамент.

— Верно, только эта работа была особого рода.

— Так уж и особого, — хмыкнул Николенька. — Подслушивать, подглядывать…

— Да бросьте вы. — Старик, казалось, рассердился. — Много ли она могла подсмотреть и подслушать? Ничего не значащие обрывки разговоров, отдельные фразы… А ведь если судить по нашим неудачам за последний год, провокатор должен находиться где-то близко к руководству Боевой организации, к самому верху.

— Выражайтесь яснее.

— И так яснее некуда. Полковник Ниловский (надо отдавать должное даже врагам… врагам — в особенности) — умнейший человек и тонкий профессионал политического сыска, один из лучших в империи. Мог ли он так явно подставлять своего агента? Да и какой агент из Софьи Павловны — просто слабая несчастная женщина, которую запугали, заставили играть по неизвестным правилам… И при этом она пыталась бороться с Ниловским: план последнего покушения на него она ему не отдала.

— Тем не менее покушение провалилось, — заметил Николенька. — Трое наших людей погибли.

— Это только доказывает мою правоту. Софья Павловна не выдала боевиков — втайне она надеялась, что шеф охранки будет убит и она сможет освободиться… Однако охранку все-таки предупредили. Предупредил настоящий провокатор, тот, о ком я вам говорил. А Софье была отведена роль подсадной утки — на ней в первую очередь должны были сосредоточиться подозрения. Кстати, Ниловский отнюдь не изобрел колесо: номер с подставным агентом («брандером» на полицейском жаргоне) довольно распространен. Скорее всего, Софья поняла, кто является настоящим провокатором. И тот убил ее.