Искушение винодела - Элизабет Нокс

Это письмо я пишу Вам лишь в качестве ответа. Поля я уже благословила проситъ руки Аньес. Сказала ему не ждать, не думать, будто лучшая партия представится вдруг завтра сама по себе. У Поля нет Вашей священной привилегии раздумывать, что есть правильно, что нет, что есть порок, а что — добродетель, и после держать язык за зубами, пока волос на голове не побелеет.

Еще одно дело, по которому я Вам пишу: я сообщила письмом управляющему поместьем, что Вы всяко можете занять арсенал над каретным сараем. Думаю, Вы захотите запечатать большие двери в торце, через которые поднималось на лебедке оружие для хранения. Под дверьми есть яма с песком, в которой Поль играл еще ребенком и где чисти — ли кольчуги в былые времена. Пусть внизу и песок, я все же боюсь подумать, как Вы или кто-то из Ваших гостей вдруг упадет в ту яму. На крыше местами надо заменить черепицу, однако сами балки дай пол — из дуба, очень крепки. Места вдоволь — будет куда свезти все Ваши книги. И Вам более не придется возвращаться на ночь в Кло-Жодо. Мне всегда казалось, что в комнате над бродильней потолки длямоего винодела чересчур малы, однако, полагаю, столь скромному человеку там было удобно.

Аврора де Вальде, баронесса Леттелье.

Дамаск,

15 ноября 1834 г.

Меня зовут Афара Алъ-Кирниг. Думаю, Вы знаете, кто я, ибо, когда на небе уже мерцают звезды, а глаза людей сокрыты веками, наступает час нашего родства.

Рука, что выводит на этом листе бумаги сии прямые знаки, принадлежит старому скорняку из России и солдату в придачу (напоминает он мне). Он, как и Вы, ветеран сражения под Бородино. Исаак Кумилев приехал в мой город по делам, но заболел и без денег оказался покинут слугами. Я шита его в христианском приюте — место ужасное, где на двадцать умирающих пациентов приходится по одной лишь жилистой монахине. Я заботилась о Кумилеве полгода, и за это время мы оба поняли: хворь такова, что оставит его здесь. Я немного выучила русский и французский, однако этого не хватает самой составить Вам письмо. Кумилев виделся с нашим взаимным другом, поэтому не думайте, будто написание сего послания проходит в ссорах и обвинениях в безумии.

Ангел Зас прилетал ко мне довольно часто за прошедшие пятьдесят лет. Впервые он явился в мой первый — смутный — год вдовства. В замужестве я счастлива не была, меня выдали за невнимательного и болезненного мужнину — я стала его восьмой невестой, а вскоре и овдовела. После того меня вернули в отчий дом присматривать за отцом в его последнем недуге. (Диктуя эти строки, я осознаю, что за всю жизнь и получаса не провела в обществе молодого человека.)

Как единственный ребенок, я унаследовала от отца часть его состояния, не связанную с торговлей: дом, сад миндальных деревьев и небольшой виноградник.

Ангелу понравился мой сад на крыше, и он поведал мне о своем, даже не пытаясь утаить его местонахождение. Когда же после десяти приятных встреч я заметила Засу, будто он слишком учтив и привлекателен для демона, ангел рассказал, в чем суть дела: демоны исконно жили в преисподней, куда позднее явились падшие ангелы и заставши демонов работать — обрабатывать грешников на бескрайних полях страданий. Рассказал словно бы с тем, чтобы исправить мою детскую ошибку, но без стыда, смущения и не пытаясь оправдаться.

Таков был наш разговор.

С момента встречи Зас показался мне очаровательным, я восхищалась его познаниями. Хотя порой моя вера окутывала меня страхом и я боялась за свою ленивую и колеблющуюся душу. Сердце при каждой встрече с ангелом шептало: «Он — чистый дух».

За многие годы я это переосмыслила. Наш друг скорее не чистый дух, но обладает чистою душою. Он понял: я не стану нести в мир сказанного им, потому как боюсь утратить надежное место в мире. Страшусь самодовольства, не желая упиваться тем, что ведаю и чего не ведают другие (особенно мои набожные братья, от которых я, проходя по внешнему коридору мечети, обязана отворачивать взор). Мне приятно смотреть на милое лицо Заса и внимать его странным истинам, не пытаясь влиять ни на ангела, ни на мир, передавая сказанное.

Многие годы я не осуждала того множества вещей, о которых говорил Зас. И чем более молчаливой и неизменной оставалась в своих мирных садах, тем более сложными, беспристрастными и содержательными становились речи Заса. Тем менее я верила его словам. Слишком спокойно доносил он до меня правду.

В какой-то момент он заговорил о молодом французе, с которым повстречался, и как собирается вернуться посмотреть, «женился ли тот мальчик». Я же советовала Засу завести побольше друзей и обещать прилетать к Вам каждый год. Казалось, Вы станете его первым полностью мирским другом: Вы женаты и любите коммерцию.

Потом Зас переменился: стал неспокоен, задумчив, нежен. Начал говорить о Вас, передавать Ваши слова и рассказывать о поступках, прося истолковать их мудро. Его беда — в хладнокровии, а после с ужасом… (Исаак говорит: здесь следует написать «благоговейным ужасом», потому как именно это я и хочу сказать. Сдаюсь, как сдается человек, признавая чудесную природу рока, произнося: «Господь велик».) Итак, с благоговейным ужасом я поняла: каким-то образом я отвечаю за жизнь этого незрелого бессмертного.

Теперь же, трудный француз, Вы, наверное, надеетесь прочесть, что же говорит о Вас наш друг. Но для меня куда важнее то, что я, воспитанная в мусульманской вере, окажусь после смерти в католическом чистилище среди прочих еретиков, стонущих и кричащих на тысяче языков мира. Я уже совсем стара, а Вы — мужчина средних лет, скорбящий по ушедшей славе, считая, будто не нашли ей применения. Так вот, я не нашла применения себе, осталась нетронутой, как плод, чья мякоть ссохлась. Теперь хочу отдать долг этому миру, который люблю, пусть и познала всю брезгливость и расточительность его Создателя.

Надеюсь, наш друг донес до Вас эти мысли. Если так, то я вновь предлагаю то, что мы оба слышали. Однако если Ваш разговор с ним шел о любви и ранах и был наполнен бессвязным восхищением красотами обычной жизни, которыми вы двое не смогли не поделиться, тогда уделите внимание сему свидетельству.

Зас боится Вашего страха. Но со мной он говорит о Боге и чувства при этом выражает все — от восхищения до отвращения.

У ангелов, говорит Зас (положив голову мне на колени), холодные сердца и твердые головы. Осанна — вот весь их репертуар. Лучшего Бог не смог создать. Но Он хочет сотворить нечто лучшее. Может быть, даже мир. Наверное, затем и появились Небеса, куда Бог сносит все с земли и где сохраняет то, что мы называем душами. Так говорит Зас. Бог опирается на наши мысли, чаяния, Он уже создал царствие, судя по тому, как люди представляют себе счастье, соорудил рай, судя по нашим представлениям о рае.