Куросиво - Токутоми Рока

Графиня в немом изумлении смотрела на своего рассерженного брата. Внезапно на глазах у нее навернулись слезы.

– Прости, если я обидела тебя. Пойми, у меня и так сердце разрывается от горя… Но разве я ошибаюсь? Боюсь, что нет…

– О, конечно, ты всегда права… И обидеть не обидела и денег не дала… Ну что ж, видно и впрямь нечего делать. Раз я негодяй – так пусть уж буду и на самом деле негодяем… Стану вымогателем – настоящим вымогателем… Ты упрекаешь меня в том, что я не вхожу в твое положение? Но пойми: сейчас дело идет о важном – потеряю я доверие или нет! И ты отказываешь мне в каких-то шестидесяти иенах! Это ты не хочешь войти в мое положение, а не я!

– Ты ничего не знаешь. Тебе, наверное, кажется, что шестьдесят иен – пустяковая сумма, но ведь я уже говорила тебе – у меня в руках совсем не бывает денег. Все деньги приходят от управляющего на имя слуги, и каждый грош тщательнейшим образом заносится в расходную книгу. Стыдно рассказывать, но пойми, так не было, даже когда я жила в Асабу… С тех пор как я здесь, положение мое ужасно… Хотя жизнь в деревне дешевая… Но все-таки – ужасно… Я пыталась возражать, но слуга отвечает, что так приказал господин…

– В таком случае, не лучше ли обсудить этот вопрос с Иосимити-сан?

Графиня отрицательно покачала головой и печально взглянула на брата.

– Право же, тебе лучше было бы разойтись с ним и потом снова выйти замуж по своему выбору, за кого понравится.

– Перестань говорить непристойности. Разве дочь Умэдзу способна на такую грязь?

– Да, но где это слыхано, чтобы графиня не имела денег даже на мелкие расходы?

– Но ведь как-никак я же не голодаю… И потом, я думаю, в скором времени все должно как-нибудь разрешиться… – графиня печально улыбнулась.

Виконт с размаху стукнул себя по колену.

– Поручи это мне. Я все устрою.

– Устроишь? Как же ты думаешь это устроить? – немного удивленная, спросила графиня.

– Переговорю с Иосимити-сан и приму меры, чтобы он переменил свое обращение с тобой… – с загадочной улыбкой произнес виконт.

Графиня отрицательно покачала головой.

– Бесполезно. Если бы это было возможно…

– Бесполезно? Но если смириться и оставить все как есть, то конца этому безобразию не будет… Поручи это мне, дурного я ничего делать не буду.

– Что же ты ему скажешь?

– Что скажу? Приму соответствующие меры – вот и весь разговор,

– Ты?

– А хотя бы и я… Ведь на свете много народа – и знакомых и адвокатов… И журналистов.

Лицо графини выразило тревогу, смешанную с подозрением.

– Я надеюсь, ты не собираешься выставлять мой позор напоказ всему свету?.. Нет, нет, оставь все это. Видно, такова уж моя судьба, я ни в чем никого не виню. Буду терпеть, пока жива, – и на этом конец. Такова уж доля женщины… Да, я всего-навсего женщина, а вот ты – дело другое, ты должен беречь себя, продолжать род Умэдзу. Молю тебя, всем сердцем молю, возьми себя в руки, иначе мне даже после смерти не будет оправдания перед покойным отцом и матерью…

– Послушай, да ведь это же глупо!

Графиня на короткое время задумалась.

– Когда ты предполагаешь вернуться в Токио?

– Как только раздобуду деньги, так сразу же уберусь из Тоносава…

– У меня к тебе только одна просьба: когда приедешь, попытайся все же обратиться к Сасакура, пусть мне разрешат хотя бы на один день – я не прошу больше – хоть одним глазком взглянуть на Митико… Если ему неприятно меня видеть, можно устроить свидание в доме Сасакура… Я прошу только один день. Взгляну на Митико и вернусь… В письме всего не скажешь… Прошу тебя, постарайся уговорить его! Хорошо? А больше ни о чем не смей говорить ни слова!

– Все это так, но без ассигнований на военные нужды вести войну невозможно…

Графиня вздохнула.

Вошла горничная и доложила, что ванна готова. Виконт встал с подушки, потирая затекшие от сиденья ноги.

7

– Прошу прощения!

Графиня испуганно вздрогнула и подняла голову. На пороге склонился в поклоне человек лет шестидесяти, с меланхолическим выражением лица. Это был Камада, слуга графини, известный своим честным и строгим нравом, а также пристрастием к рыбной ловле. Ему было приказано сопровождать графиню в Нумадзу; из всех обитателей виллы он единственный находил удовольствие от жизни в этой приморской деревне.

Изгнанники привязываются даже к слугам. В последнее время графиню все сильнее тянуло к людям. Но ока всегда строго придерживалась этикета, предписывающего господам не фамильярничать со слугами; в особенности строго соблюдала она этот порядок в отношениях с мужской прислугой, не позволяя себе откровенничать даже с таким старым, честней души человеком, как Камада. И Камада хорошо понимал это. Больше того – достоинство, естественно присущее графине, обладало гораздо большей притягательной силой и позволяло ей лучше управлять слугами, нежели крики и брань, которыми по временам разражался граф.

– Только что пришло сообщение из Токио…

Господин в недалеком времени собирается прибыть на виллу…

Глаза графини расширились от удивления.

– Господин? Он приедет один?

– Никак нет, с ним прибудут Фусако-сан и Ёсико-сан, и потом эта… Все вместе приедут…

Графиня на минуту задумалась.

– Дай письмо.

Камада достал из-за пазухи письмо, подал госпоже и снова вернулся на свое место. Управляющий ставил Камада в известность, что, ввиду наступления жаркой погоды, граф намеревается приехать на виллу; управляющий давал распоряжения подготовить все к его приезду. Камада добавил, что позавчера отец О-Суми приходил из деревни Кануки в гости к Камада и рассказывал, что дочка скоро приедет… Таким образом, эти вести совпадают…

Лицо графини просияло от радости. В письме ни словом не упоминалось о графине, но ясно, что, когда граф и его спутницы приедут, она должна будет вернуться в Токио. На вилле довольно тесно, и граф, конечно, не захочет ее видеть. Графиня даже не обратила внимание на двусмысленность этого визита, столь похожего на свадебное путешествие. Для нее приезд графа означал только возможность в скором времени повидаться с Митико. И если ей предстоит вернуться в Токио, так лучше сделать это хоть минутой раньше. Больная девочка тоже, наверное, так истосковалась по ней! Конечно, надежда на брата слаба, но он сумеет рассказать Сасакура все, а выдастся удачный момент – обратится с просьбой и к мужу и ускорит ее возвращение. Такое несложное поручение под силу даже ему.

Графиня быстро приняла решение.

Впервые за долгое время вечер прошел довольно оживленно. Брат и сестра вспоминали о жизни в Токио, а наутро виконт Умэдзу, с кислой миной сунув за пазуху двадцать иен, которые с великим трудом раздобыла для него графиня, с ее письмами к семейству Сасакура и к мужу и с любимым лакомством Митико – коробочкой «дэмбу»,[175] которую мать посылала девочке, чтобы немного скрасить стол больной, благополучно отбыл восвояси.

Жизнь на вилле вернулась в свою прежнюю однообразно-унылую колею.

Глава XI

1

Виконт Умэдзу принадлежал к той категории людей, которые органически не могут не лгать на каждом слове. Пустое бахвальство стало его неисцелимым недугом, ему словно не хватало чего-то, если он хоть немного не привирал, даже когда в этом не было ровно никакой нужды. В случае же необходимости он готов был на ложь самую беззастенчивую, наглую, виртуозную. Выражаясь вульгарно, соврать ему было, что раз плюнуть… В его словах о том, что он якобы пригласил какого-то богача осмотреть достопримечательности столицы, не содержалось ни малейшего намека на правду. В действительности, он загулял в компании своих беспутных приятелей, каждый из которых целился на кошелек другого. Вся ватага решила предпринять этакую экстравагантную поездку по Хаконэ. Но так как деньги у них скоро вышли, то жулики подбили виконта – пока еще зеленого новичка в их обществе – съездить к сестре и разжиться у нее деньгами.

Вот почему не успел виконт вернуться в Тоносава, как двадцать иен, с таким трудом раздобытые для него графиней, мгновенно ушли на гейш и на сакэ, а заветный ящичек с лакомством, предназначенным для больной Митико, был в один миг опустошен особой с наглым пронзительным голосом. Что же касается писем графини, то они остались в кармане пиджака виконта. Слова сестры, проводившей его до самых ворот и слезно молившей не забыть ее просьбу, испарились из памяти рассеянного виконта после первого же ри пути, по которому катила коляска рикши, увозившая его к Мисима.

Графиня, столько раз обманутая, снова стала жертвой обмана.

Первые дни после отъезда виконта промелькнули быстро. Но время шло, а писем все не было – ни от брата, ни от мужа, ни от Сасакура. Графиня не получала никаких известий – ни дурных, ни хороших. В глубине души она тайно верила, что на этот раз счастье улыбнется ей, сна грезила телеграммой, в которой стояло бы одно единственное слово: «Возвращайся!», она ждала от мужа письма, извещавшего о том, что она прощена; не находя себе места от волнения, она приготовилась к отъезду, поделилась своими надеждами с горничной и заранее привела все в порядок, чтобы можно было немедленно выехать. Но из Токио не было ни строчки.