Третий удар. «Зверобои» из будущего - Федор Вихрев

…Свинцовый ливень ударил по машине, наполняя пространство металлическим звоном. Даша неотрывно следила за ведущим «худым», одновременно пробуя рукоятки наведения «Вяза». Рывков не любишь? Хорошо, поняла. Плавным движением спарка стволов повернулась в сторону немца, и «Вяз», уже послушный воле девушки, загрохотал, выбрасывая тысячу снарядов в минуту. Ведущий «мессер» вспыхнул, потом — полыхнул взрывом, превращаясь в огненный шар. Второй, непостижимым маневром увернувшись от настигающих его очередей, уходил, густо дымя форсируемым мотором.

Ника

Я всегда пыталась понять, в чем различие между прошлым и будущим? Именно так — между ними и нами. То, что сразу бросается в глаза, — мы двигаемся по-другому. Не знаю, как это сказать, наверное, резче, по меньшей траектории, экономнее, что ли… Будто подсознательно просчитываем наиболее рациональный маршрут. И еще… мы двигаемся больше. Для начала я смотрела, как солдаты стреляют. Даже в три мишени, стоящие на расстоянии друг от друга и под углом, они пытаются поразить с одного места. Редкие умники делали пару шагов и все. Теряли время и скорость. А ведь была куча способов сделать это быстрее — перевороты, выстрелы снизу, кувырки… Последние мишени всегда ставились напротив — справа и слева. Все стреляли сначала в одну с правой руки, а потом, так же стоя, поворачивались — и с левой в другую. А раскрыть руки и сразу в две? Не додумались… Пришлось учить. И учиться самой. Потому что в теории это выглядело здорово, а вот на практике…

Я уже год на войне. Много? Мало? Год, который можно со спокойной совестью посчитать за десять в мирной жизни. Жалею ли я о том, что попала сюда? Не знаю. Не могу сказать. Я стала другой. И меня изменила не война, хотя она ломает психику дай боже… я сломалась тогда, когда поняла, что мне воевать нравится. Я испугалась себя. Если бы не Леха, я, может быть, вообще бы замкнулась, но он не позволил. Удержал на самом краю. Собой удержал. Тем, что понял, насколько мы разные, и позволил быть собой.

С момента его пленения моя крыша удерживалась на одном гвоздике. Ржавом и кривом. Казалось, что весь мир, все люди против меня. Одни задерживают, другие придираются, третьи просто ненавидят… будто чувствуют мою инаковость. Хотелось убивать. Нельзя… было. И будто спущенная пружина — разрешение на взлет! Кто сказал, что войти в клетку с девятерыми фрицами это Мэрисьюшно? А пошли они все! Радостное безумие захлестывает, рвется горлом, повисает кривой усмешкой… А вот и взрыв! Ну что ж, получайте — цыганочка с выходом!

Цыганочку пришлось плясать по полной программе. С притопами и прихлопами, вернее, с кувырками и полусальто. А иначе никак — замрешь на месте и считай — труп. Немцы, не привыкшие к обезьяньим скачкам, выполняемым женщиной в разорванной юбке, сначала офонарели, что было вполне ожидаемо, а потом уже было поздно. Надо отдать им должное — они все-таки стреляли. Сбивчиво, бесприцельно, но умерли с пистолетами в руках. Только один, последний, поднял руки. Так и сполз по стенке с поднятыми руками и дыркой между бровей.

Я присела на столе и еще раз обвела взглядом кабинет. Шальная мысль о коллекции фуражек Коха и Эрха в пику Букварю с его гудериановской мелькнула и тут же улетучилась. Из меня коллекционер никакой — не люблю я собирательство. Что за радость меряться, у кого трофей круче? Или толще.

Вытащила из-под пиджака веревку. Один конец к батарее, другой в открытое окно. Не дай боги, ребята не успели открыть такое же окно на первом этаже, — будет весело! Ладно, не думать о плохом! Но вот о чемоданчике, что около стола стоит, подумать стоит. Документы со стола — туда, комком. Теперь — ходу, срочно!

Секундой позже, оттолкнувшись от подоконника и отправляя свое тело в полет, я услышала как громыхнула дверь и в кабинет влетела охрана. Поздно, мальчики! Кто вам доктор, что вы целых тридцать секунд собирались?

Окно, на мое счастье, было уже открыто. Я покатилась по полу, гася скорость, и чуть не врезалась в СБ. Улыбнулась.

— Вперед! Время! — рявкнула уже на бегу, скорее по привычке, чем по необходимости.

По коридору направо, налево. Все зачищено идеально — ни одного живого фрица. Взрыв заставляет вжаться в стену и на несколько секунд потерять темп. Ничего, немцы потеряли не только темп. Док рванул трофейной взрывчаткой основную лестницу. Вынырнул из поднявшейся взрывом пыли Самурай. Перепачканный кровью, довольный. Улыбка до ушей. Махнул рукой — сюда! Еще одна дверь — и мы на улице. Прыгая в машину, я успела мельком глянуть на часы — вся операция с момента, как я встала из-за своей печатной машинки, заняла одну минуту сорок восемь секунд. Что ж, можно считать, что по времени мы уложились.

Саня

— Я этих баб научу, как стрелять!!! Я им покажу!!! Они мне сапоги чистить будут!! — орал забрызганный кровью и мозгами особист на бегу, направляясь к «Вязу» сестер. — Эй, кто там такой меткий? Вылазь!

— Что случилось, товарищ лейтенант госбезопасности? — из башни показалась Даша.

— Девки! Молодцы!!! Командир сказал — много жизней спасли!!! — гэбэшник хотел было полезть на броню, но словно зачарованный остановился и стал разглядывать множество новых отметин. — Живые? Все хорошо?

— Да, товарищ лейтенант госбезопасности, все нормально.

— Ну, и хорошо… Только вы уж постарайтесь командирский танк не пачкать… Что ты так на меня смотришь? «Мессер» в воздухе развалился. А голова пилота нам на моторный отсек упала. Чуть не зашибла! Но забрызгала качественно! — стряхнул он мелкий серый комочек с кончика сапога.

Ровно

Килл методично отстреливал суетящихся около задней стены Ровенской комендатуры немцев. Предпочтение отдавалось тем, кто пытался бежать к машинам, погоня за командиром была последним, что мог бы допустить снайпер. Если ни к машинам, ни к дверям никто не бежал, а в очередной обойме оставались патроны — жертвами становились колеса и радиаторы припаркованных во дворе автомобилей. Не отвлекаясь от своей работы, Килл краем уха отслеживал огневую работу «коллеги» — бывшего охотника-промысловика с позывным Батя. Тот азартно работал дуплетами по любому движению в окнах, за исключением тех окон, где могли (и должны были) появиться свои. «Конечно, — подумал стоящий на балке стрелок, — 20 патронов в магазине, можно и двоить. А оно и правильно, первая пуля — стекло разрушить, вторая — на поражение. А мне опять обойму менять!»

На третьей минуте «сабантуя» Килл смог пронаблюдать эффектный полет своего командира — из окошка в окошко. Причем нижнее открылось, когда Ника уже перешагнула подоконник верхнего. «Еще сшибет там, внизу, кого-то. И скажет, что сам виноват», — подумал боец.

Вот группа из четырех человек выскочила к единственной не пострадавшей машине. Не успел Килл всерьез обеспокоиться судьбой последнего штурмовика, как появился и пятый, он же — Седьмой, с трофейным МГ. Выпустив в коридор прощальную очередь, явно не прицельную, а для вселения в головы уцелевших в здании врагов нужного настроения, пулеметчик запрыгнул в машину. К тому моменту, когда раскрылись три зеленых огонька сигнальной ракеты, легковушка с фашистскими флажками на капоте уже набрала приличную по местным меркам скорость. «Пора и нам уходить», — Килл забросил винтовку за спину и скользнул вниз по заранее привязанной к соседней балке веревке.

Задачей снайперской группы на этом этапе было уходить по маршруту, но уходить с шумом, отвлекая на себя возможных преследователей. В случае, если преследование будет слишком плотным, — должна подключиться группа контроля в городе или «дружественные партизаны» в лесу. Но, несмотря на задачу «пошуметь», ждать приезда явно опаздывающего подкрепления к охране комендатуры никто не собирался — уход пешком по чужому городу дело небыстрое, да и патрулей по дороге встретиться должно немало.

Так и случилось. Еще перебираясь в соседний подвал, бойцы группы услышали сзади сдвоенный хлопок растяжки и суматошную стрельбу немцев, которые пытались нащупать огнем русского диверсанта, бросившего гранаты. Так, под канонаду, снайперы с прикрывающим их пулеметчиком пролетели ближайшие два двора. Выскочили на улицу, срубили растерянно вертящий головами на перекрестке патруль и, слыша вместо стрельбы завывание насилуемых автомобильных моторов, побежали к очередной, заранее намеченной руине. Кто-то трижды пальнул в сторону группы из пистолета, скрываясь в глубокой подворотне, но не попал. Однако и сам остался в безнаказанности — диверсантам некогда было даже швырнуть туда, в провал арки, гранату. Они почти успели…

Гауптман Эммере, отправленный охранять госпиталь, поскольку «по достоверным данным, сегодня русские не будут проявлять какой-либо иной активности в городе», катастрофически опоздал к комендатуре. Заглянув в запыленный и задымленный холл, офицер присвистнул при виде рухнувшей лестницы, оглядел с трудом выбирающихся из караулки уцелевших охранников и выскочил на улицу. Остановленный им раненый унтер сообщил, что русские диверсанты забросали гранатами его взвод и отошли дворами «вон в ту сторону». Эммере решил, что получил шанс прекратить череду неудач, преследующую его род со времени потери приставки «фон» перед фамилией. Он отдал команду, и его неполная из-за отправки одного взвода к ложным партизанам рота колонной рванула вдогонку. Эммере не был новоиспеченным желторотым лейтенантом, потому ехал во второй от головы колонны машине, и это был не какой-нибудь «Опель-Капитан», а бронеавтомобиль «Бюссинг-НАГ». Поэтому беглецов заметил не он, а солдаты в головном грузовике. Они увидели (или решили, что увидели) спины вражеских солдат, скрывающихся в руинах двухэтажного дома. Обстреляли (безрезультатно) преследуемых и шустро посыпались из кузова.