Бронекатера Сталинграда. Волга в огне - Владимир Першанин

– Ищи добровольцев. До рассвета поработаем.

Добровольцев нашли. Щуплого Толю Кочетова, который был на «Прибое» сигнальщиком, отодвинули назад.

– Отдыхай, музыкант. Там покрепче люди нужны.

– Какой тут отдых, – вздохнул Кочетов. – Впору «Варяга» петь. Вон, светает уже.

На рассвете к «Прибою» приблизилась обычная весельная лодка. Она была также загружена ранеными, но взяли еще двух человек. Рослый парень, в телогрейке и валенках, пообещал сообщить о бедственном положении катера и, не теряя ни минуты, принялся ровно и мощно грести широкими веслами, обходя льдины.

Догорала последняя дымовая шашка. Вокруг падали снаряды. Ковальчук приказал набросать неподалеку от катера груду тряпья, облить ее соляркой и поджечь. Слабая имитация, что корабль горит. Одновременно срочно перетаскивали на дальний конец косы раненых. Там громоздилось несколько льдин, за которыми можно было прятаться.

Вдруг показался бронекатер, идущий к ним на полном ходу. Это был «Шахтер» под командованием Степана Зайцева. На полном ходу, огибая льдины, он шел на выручку. Кто-то закричал «ура», бросали вверх шапки, раненые обнимались, но Егор Ковальчук напряженно двигал скулами, предчувствуя, что произойдет дальше.

Один из матросов радостно кричал:

– Помощь идет! Сейчас всех заберут.

– Заткнись, – повернулся к нему мичман. – Лучше брось еще кусок брезента в костер.

Внимание вражеских артиллеристов переключилось на «Шахтера». Если опытному лейтенанту удавалось обходить мощные разрывы тяжелых гаубичных снарядов, то легкие полевые и противотанковые пушки, установленные неподалеку от берега, окружили катер фонтанами близких взрывов. Некоторые снаряды срабатывали, попадая в льдины, осколки догоняли стремительно идущий бронекатер. И Зайцев и Ковальчук уже прикинули, что эвакуация команды и раненых займет не меньше двадцати минут, в лучшем случае четверть часа.

При такой плотности огня немецкие артиллеристы успеют разбить и поджечь оба корабля. Он едва не застонал, видя, как снаряд ударил «Шахтер» в борт, еще один рванул за кормой. Зайцев тоже отлично понимал ситуацию. Он вышел спасать «Прибой» на свой страх и риск. Комдив Кращенко, появившийся на пристани, мялся, не зная, что делать.

– Светло уже, тебя утопят, – наконец выдавил он в ответ на просьбу Степана Зайцева.

Капитан-лейтенант смирился с гибелью «Прибоя» и всех, кто там находился. Что-то он предпринял: сумел договориться о поддержке попавшего в беду корабля с артиллеристами. Несколько гаубиц вели огонь по немецким батареям. Ну, разобьют они два-три орудия, а что дальше? Слишком много артиллерии натыкано на склонах холмов.

– Рискну, – коротко ответил Зайцев.

И вот рискнул. Уже приближаясь к песчаной косе, понял, что с ходу эвакуировать людей или попробовать снять катер с мели не удастся. Круто развернулся и, приказав зажечь дымовые шашки, стал обходить косу по кругу. Требовалось создать густую завесу, которая хоть на четверть часа скроет оба катера. Впрочем, немцы пристрелялись, будут бить сквозь дым. Он попробует причалить немного в стороне. Лишь бы завершить круг.

Не получилось. Еще один снаряд ударил в борт «Шахтера». Снизу доложили, что началась сильная течь, срочно откачивают воду. Били несколько минометов, перегораживая путь. Зайцев умело уворачивался от взрывов, но две мины ударили вплотную.

Чуткие взрыватели 80-миллиметровых мин срабатывали, едва касаясь воды. Большинство осколков не пробивали броню, но мина, рванувшая рядом, смяла борт. Следующий взрыв контузил двоих моряков, усилилась течь. Осколки разорвали брезентовый рукав насоса, ранили в грудь и живот боцмана.

Работали еще два рукава, откачивая воду. Моряки заделывали на ходу пробоины и накладывали пластыри на трещины. Скорость катера упала. Гаубичный снаряд встряхнул судно, разбросав моряков в трюме, вода хлынула с новой силой.

Теперь впору было думать о собственном спасении, но лейтенант Зайцев упрямо завершал круг, окутав косу и «Прибой» стеной дыма. Снаряд прямым попаданием снес с палубы моряка, бегущего с запасным шлангом. Брызги крови и осколки хлестнули по стене рубки.

– Вода в машинном отделении, – доложил механик. – Двигатели пока работают.

– Хорошо.

Больше лейтенант Зайцев не успел произнести ни одного слова. Снаряд взорвался у основания рубки. Согнуло стенку, разорвало броню в месте крепления с палубой. Осколки веером прошлись по нижней части рубки, перебили ноги рулевому. Удар с такой силой встряхнул рубку, что Зайцева ударило всем телом о металл.

Лейтенант лежал без сознания, откинув голову. Из пробитой осколком ноги вытекала кровь. Рулевой, из опытных моряков, сумел встать на колени, глянул на лохмотья ботинок и почти оторванные напрочь ступни.

– Эй, паря, – забыв, как зовут пулеметчика, с трудом прошептал он. – Бери штурвал… крути к берегу… к пристани.

– А «Прибой»? Пропадут ведь люди.

– Амба, – теряя сознание, пробормотал рулевой и свалился лицом вниз.

В рубку вбежал боцман, перехватил штурвал, громко скомандовал:

– Быстро санитара!

Очередной взрыв на корме встряхнул бронекатер, разметал дымовые шашки, сбросил за борт оглушенного моряка, который мгновенно исчез в крошеве льда. Санитар и помощник перетягивали жгутом перебитые ступни рулевого, осматривали Степана Зайцева, который пришел в себя и пытался подняться.

– Подождите, товарищ лейтенант. Ногу перевязать надо, осколком задело.

Сил, чтобы встать, у командира «Шахтера» не хватило, и он снова опустился на пол. Катер уже приближался к берегу, все сильнее погружаясь в воду. Но он уже был в безопасности, а трагедия «Прибоя» лишь разворачивалась.

Снаряды падали то ближе, то дальше. Егор Ковальчук приказал покинуть катер большинству команды, оставив артиллеристов обеих башен и пулеметчика. Вместе с командиром оставался Толя Кочетов.

– Беги, чего тебе здесь надо?

– Я с вами. Буду помогать.

В трюме остались двое тяжело раненных, с размозженными ногами. Они тоже отказались покинуть судно.

– Зря, ребята, – проговорил Ковальчук. – Видать по всему, последний парад наступает.

– Куда нам, – проговорил один из раненых. – Вместо ног каша из костей. Так и так помирать.

Снаряд взорвался на песке в метре от катера, проломив борт. Еще один, пробив броню рубки, рванул внутри, изрешетив осколками пулеметчика, который успел дать несколько очередей. Оба башенных орудия вели огонь по вспышкам на берегу. Носовой башней управлял Егор Ковальчук.

– Правильно, командир, – соглашался заряжающий и забрасывал в дымящийся казенник новый снаряд.

Катер уже получил несколько попаданий, что-то горело, перекосило зенитную установку, откуда свалился в опустевшую рубку погибший пулеметчик.

С обеих сторон наблюдали за последним боем гибнувшего корабля. Несмотря на плотный вражеский огонь, бегло стреляли оба башенных орудия. На правом берегу опрокинуло взрывом полевую пушку, пытавшуюся добить русский бронекатер. Несколько снарядов рванули в немецких траншеях.

Кормовое орудие встряхнуло близким попаданием. С помощью Толи Кочетова вытащили контуженного артиллериста и двоих еще живых раненых, которые не хотели покидать катер.

– Лежите здесь, на песке. В трюмах уже пожар.

– Воздуху свежего глотнем напоследок, – сказал пехотный сержант с раздробленными ногами. – Вроде и боль немного прошла.

Его товарищ ничего не отвечал. Кажется, он был без сознания. Дым проник в носовую башню. Егор Ковальчук отослал артиллериста, вогнал в ствол снаряд и выстрелил в последний раз.

– Уходим. Сейчас боезапас рванет.

При этом он не забыл бачок со спиртом и хлеб в мешке.

– Я умирать не собираюсь. Авось до вечера продержимся.

С низкого сумрачного неба сыпались крупные хлопья снега. Ковальчук налил спирта сержанту.

– Спасибо, – отозвался тот.

– Давай мы тебя ближе ко льду перетащим. Какая-никакая, а защита.

– Поздно. У меня не только ноги, но и живот почернел. Дал бы мне, что ли, свой наган.

– Нет, – покачал головой командир «Прибоя». – Будем держаться до вечера, а там живых обязательно вывезут.

Вместе с артиллеристами и Толей Кочетовым, лучшим музыкантом дивизиона, они бежали сквозь снежную круговерть к льдинам. Хозяйственный Ковальчук успел распорядиться, чтобы сюда принесли несколько кусков брезента, запасные шинели и телогрейки. Все это мало спасало от мороза, но отчасти прикрывало от снега.

Снаряды и мины продолжали падать, хоть и не так часто. Взорвался «Прибой». Вспышка слизнула флаг на гафеле, который развевало ветром до последней минуты. Все на минуту сняли шапки, прощаясь с кораблем.

– Устраивайтесь поудобнее, – распоряжался Ковальчук. – Нам целый день еще ждать.

Глянул на умерших от холода и потери крови нескольких раненых.

– Забирайте их шинели. Мертвым не холодно.

Люди лежали на узкой полоске обледеневшего песка. Самообладанию Егора Ковальчука можно было позавидовать. Он теребил засыпающих людей, совал мерзлые ломти хлеба. Ему помогали уцелевшие моряки из экипажа «Прибоя». Несмотря на мороз, некоторые сняли шапки и надели бескозырки.

Их осталось всего восемь, в том числе раненых и контуженных. Моряки сбились вокруг командира, держа в руках карабины. Вряд ли оружие могло им помочь в этой ситуации. Но ощущение, что они не просто группа людей, а вооруженная, готовая принять последний бой команда, поднимало дух.