Убей, укради, предай - Фридрих Незнанский

– Могу я узнать, что именно сообщил вам Балабанов о своем приятеле?

– Он сообщил, что у Кулинича разные глаза.

– Как это разные?! – опешил Турецкий.

– Очень просто. Один серый, другой коричневый. Два веселых глаза.

– Хм. И это все?

Секунду подумав, Черный положил на стол диктофонную кассету. После чего встал и направился к двери:

– Если вы еще что-то хотите узнать, пришлите мне повестку, я дам официальные показания. А сейчас прошу меня извинить.

Турецкий не стал его удерживать, но вручил еще одну свою визитку с телефонами – на случай, если он потерял первую, и предложил звонить, когда вспомнится что-то новое.

Если это самоубийство, то «ведущему американскому специалисту» предъявить нечего, думал Турецкий. Даже если он в той или иной мере морально подтолкнул Балабанова. Но смущало количество косвенных связей с уже расследуемыми им убийствами: Черный знаком с Чеботаревым, Пичугиным, Кулиничем (кто это такой, в конце концов?), нечто до сих пор не установленное связывает его с Джеффри. Балабанов точно так же, как прочие трупы в деле Бэнк оф Трейтон, мог знать что-то, чего разглашать не следовало, и еще поразительное сходство в смертях Апраксина и Балабанова – прыжок с балкона, который сразу квалифицируется как самоубийство.

– Как успехи? – В комнату вошел Грязнов.

– Слава, ты знаешь, кто такой Кулинич? Бандит?

– Ну это, положим, как сказать, – с достоинством ответил Грязнов и отчеканил: – Кулинич Сергей Валентинович, 1953 года рождения, осужденный в 1984 году по статье 147, пункт 1, статье 173 УК РСФСР на срок восемь лет с конфискацией имущества, с отбытием в колонии общего режима, по оперативным данным, коронованный московской воровской сходкой в 1991 году. Все.

16 сентября, 19.50

Из Марьиной Рощи Турецкий гнал на всех парах, боясь опоздать и пропустить результаты Васиных изысканий. Как выяснилось, можно было и не спешить.

– Был уже Вася? – поинтересовался он с порога.

– Еще не вечер, – с набитым ртом буркнул Пит, совершавший обряд первого ужина. Он с удовольствием поглощал телячью отбивную с французской картошкой и салатом. – Есть хочешь?

– Хочу. – Турецкий налил себе кофе и тоже заказал по телефону отбивную. – До которого часа ждем?

Реддвей оценивающе взглянул на нетронутый килограммовый ломоть яблочного пирога, накинул еще полчаса на «спокойно покурить, попить кофе» и решил:

– Если до девяти не появится, пойдем трясти.

И тут в дверь негромко постучали – телефонист с официантом прибыли одновременно.

– Так что у вас с телефоном? – нарочито громко вопросил Василий.

– Шум, треск и ничего не слышно, – подыграв ему, возмутился Турецкий и стремительно выпроводил официанта. – Ну?

Вася скромненько уселся в кресло, Реддвей продолжал самозабвенно жевать, а Турецкий колебался: с одной стороны, отбивная стынет, а с другой – как-то по-барски получается, они с Реддвеем, значит, жрут, а человек сидит, слюнки глотает.

– Хотите пирога? – «важняк» кивнул на десерт Пита, за что тот наградил его уничтожающим взглядом.

– Не-е, я не голодный, – замотал головой телефонист, – кофе только, если угостите, выпью.

Турецкий налил ему кофе и уже с чистой совестью принялся за еду.

– Так что удалось выяснить?

– Ну был человек второго вместо меня, – сказал Вася. – Когда меня утром вырубили, у меня в кармане рубашки бумажка лежала. Ну список, кому и сколько я обещал, значит, занести. Я себе такую на каждый день пишу, а то знаете как бывает: замотаешься, забудешь. Ну, в общем, бумажка эта у меня пропала. Ну и товар тоже, конечно. И как раз второго все всё получили. Один из тех, кто еще до сих пор у нас проживает, вспомнил, что пришел парень, невысокий, худой, лет тридцати пяти, с бородкой. Парень этот сказал, что я, значит, заболел, а он согласился меня заменить.

Турецкий одним махом заглотил пол-отбивной и вынул из кармана два портрета Гусева: один с бородкой, другой – без.

– Прямо сейчас покажите эти рисунки вашему клиенту, – распорядился Турецкий. – Не тот ли это человек, который приходил к нему вместо вас?

– А я его знаю, – заявил, рассмотрев портрет без бороды, Вася. – Это Игорь. Мы на авторынке познакомились.

– Давно?

– Нет, дня, наверное, за три или четыре до того, как… ну меня это самое. Он выбирал машину, и его какой-то узкоглазый откровенно кидал – металлолом подсовывал. Я обычно в такие дела не лезу, но тут вижу, парень не крутой, последние деньги на тачку отдает. В общем, ничего у узкоглазых с ним не вышло. А мы, понятное дело, познакомились, ну он бутылку поставил в благодарность. Оказалось, он тоже связист в представительстве GSM работает.

– На работу вы его приводили?

– Ну мы тогда мимо шли, он говорит: хоть и крутая гостиница, а у вас там небось атээска древнющая стоит. Ну я его завел, показал.

– Гениально, – буркнул Турецкий. – Идите покажите еще этому вашему наркоману.

Вася слетал за пару минут.

– Он, – потряс телефонист портретом с бородой.

– Свободны, Василий, – махнул рукой Турецкий. – Если понадобитесь, мы еще телефон сломаем.

– Так это он, значит, меня на тот конец страны заслал? – все еще не верил Вася. – Теперь хоть буду знать, кого бояться.

– Только не надо пытаться его задержать, если вдруг, не дай бог, он вам встретится, – попросил Турецкий.

– Я же не дурак, – ухмыльнулся телефонист, пятясь к дверям. – Я еще жить хочу.

Реддвей с совершенно безразличным видом курил, глядя в окно. Турецкий тоже достал сигареты.

– Да, Пит, версия, что Апраксин с Чеботаревым «заказали» друг друга, становится очень прикольной. Представляешь, они нанимают одного и того же киллера, он берет деньги вперед и, разумеется, не сообщает ни одному из заказчиков, что он по совместительству еще и жертва. Апраксина он убирает без осложнений, – значит, Чеботарева может вообще не трогать, кто теперь с него спросит? Но как честный человек, он мочит и Чеботарева.

– Если он такой честный, то должен бы его добить, – буркнул Реддвей.

Зазвонил телефон.

– Слушаю, – тяжко вздохнул Питер, недовольный тем, что пришлось встать с кресла и сделать целых три шага до аппарата. – Да, я мистер Реддвей.

Он долго слушал не перебивая и мрачнел с каждым словом. Громкую связь он не включил, и до Турецкого доносилось только неясное бульканье.

– Хорошо, я сейчас приеду, – закончил разговор Питер и снова уселся в кресло.

– Что-нибудь случилось? – спросил Турецкий.

– Надо ехать в посольство.

– Рабочий день давно кончился, они до утра потерпеть не могут?

– Значит, не могут.

Турецкий залпом допил кофе и поднялся:

– Ну поехали, я тебя довезу.

– Возьму такси, – отмахнулся Реддвей. – Закажи себе еще кофе, я скоро вернусь. Потом сходим поужинаем.

– Не хочу я ужинать, и в такси тебе трястись ни к чему. Брось ты эти церемонии, мне совершенно не в напряг подбросить тебя до посольства.

Питер надулся и гневно уставился на Турецкого:

– Тебе приказали за мной следить?

– Нет, конечно, – выдержав взгляд, ответил Турецкий.

– Тогда почему я не могу поехать один?

– Да можешь! Хочешь на такси – езжай на такси, можешь хоть пешком идти. Что с тобой, Пит? Откуда эта маниакальная подозрительность? Славу с утра обидел, теперь на меня наезжаешь, я что, давал повод?

– Извини, – примирительно пробурчал Реддвей. – Погода московская, наверное, на меня так действует. Мне иногда кажется, что вы – ты, а особенно твой Грязнов – слишком, как это… близко к сердцу все принимаете. Неоправданно близко, неправдоподобно. А сейчас ты так настаивал…

– Пит, старик, я ни на чем не настаиваю. Просто тот тип, который застрелил Джеффри, все еще где-то бродит, и тебе гулять ночью в малознакомом городе небезопасно.

– Телохранители мне уж точно не нужны, – заявил Реддвей и натянул плащ. – Вернусь не позже чем через час, подождешь?

– Сейчас жене позвоню, если у нее на меня планов нет, подожду.

Но позвонил он в первую очередь Грязнову-младшему.

– Дениска? У меня к тебе конфиденциальнейшая просьба…

– Режим секретности номер сорок восемь? – заржал Денис, уже привыкший к тому, что все просьбы Турецкого суперстрого конфиденциальные.

– Точно. Можешь сейчас послать кого-нибудь к американскому посольству?

– За послом следить?

– Почти. Минут через десять подъедет Реддвей. Нужно просто убедиться, что он войдет и выйдет без приключений и на всякий случай проводить его обратно до гостиницы, только ни в коем случае себя не обнаруживать. Устроишь?

– Легко. Только что мне своим людям сказать, ожидаются инциденты?

– Надеюсь, что нет. Просто я почему-то за него беспокоюсь. Ладно, короче, звони мне на мобильный, как только все закончится.

Турецкий действительно беспокоился. Никогда раньше Реддвей не был таким взвинченным и агрессивно-холодным. Одному богу известно, на какие подвиги его потянет в таком настроении.