Разговорчивый покойник. Мистерия в духе Эдгара А. По - Гарольд Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Едва войдя, я услышал шум, который в этом доме раздавался так редко, что положительно ошеломил меня. Благодаря напряженным отношениям между миссис Рэндалл и ее служанкой Салли я уже привык к самым неприятным звукам: горьким сетованиям, яростным упрекам, жалобным всхлипам. Но вот чего я никогда не слышал в этих стенах – и что, однако, теперь поразило мой слух, – так это здоровый женский смех.
Ориентируясь по столь приятному звуку, я добрался до библиотеки, где моя хозяйка сидела в мягком кресле, на столике рядом стояла чашка чая, в руках же миссис Рэндалл держала тоненькую книжицу, которая, судя по всему, и доставляла ей такую радость.
Оторвавшись от книжки, миссис Рэндалл приветствовала меня, попросила войти, а затем, заметив у меня в руках саквояж, с удивлением спросила, ходил ли я куда-нибудь. Я объяснил, что иду прямиком из Бостонского музея, где отбирал кое-какие вещи для мистера Барнума.
– Понятно, – сказала миссис Рэндалл. – А вы случайно не заходили на представление доктора Марстона?
– Нет, отнюдь, – ответил я. – Почему вы спрашиваете?
– Я тут сидела и читала его книжку «Денталогия», которую вы так любезно дали мне, – сказала миссис Рэндалл. – Должна сказать, это просто прелесть.
– Рад, что она доставляет вам такое удовольствие, – ответил я.
– Вы только представьте – сочинить целую эпическую поэму о зубоврачебной гигиене, – сказала миссис Рэндалл. – Да это же подвиг, стоит только задуматься. Местами это просто мастерски сделано, хотя некоторые отрывки звучат довольно комично – боюсь, ненамеренно.
– Полагаю, вы наслаждались именно одним из подобных пассажей, – заметил я.
– Да, строфой о том, как важно чистить зубы каждое утро. Вот послушайте, – сказала миссис Рэндалл, опустив глаза и продекламировав такие строки:
Коль зубы чистить каждый деньВам почему-то жутко лень,И коли утром лень беретПрополоскать вонючий рот,То дупла зубы все съедят -И бормашины загудят!
– Хотя вряд ли можно отвергнуть данный совет, – сухо заметил я, когда миссис Рэндалл посмотрела на меня – в исключительно привлекательных глазах играли смешливые искорки, – некоторые темы попросту не годятся для поэтического воплощения, и не последнее место среди них занимают правила о том, как и когда следует чистить зубы.
– По крайней мере, отдайте должное его искренности, – ответила миссис Рэндалл, закрывая книжицу и кладя ее на стол рядом с чашкой. – Он явно воспринимает эту тему весьма страстно. А ведь именно страсть, пожалуй даже больше, чем стихотворное мастерство, делает поэта поэтом. По меньшей мере эту точку зрения всегда отстаивал мой Роберт.
Как человек, твердо уверенный в первостепенной важности мастерства, я, мягко говоря, не мог согласиться с точкой зрения покойного мужа миссис Рэндалл. По сути мой собственный шедевр, «Ворон», был скомпонован с точностью и жесткой последовательностью математической задачи. И все же спорить вряд ли имело смысл. Вместо этого я уклончиво откашлялся, прежде чем сказать:
– Искренне сожалею, что не имел возможности познакомиться с вашим покойным супругом.
– Ему бы вы очень понравились, – сказала миссис Рэндалл, непроизвольно поднося руку к медальону на груди.
– Могу ли я задать вопрос касательно реликвии, которую вы носите в медальоне?
– Конечно, отчего же, – несколько удивленно сказала миссис Рэндалл.
– В городе, несомненно, существует несколько дагеротипистов. Почему вы выбрали именно мистера Баллингера? – спросил я.
– Дело в том, – ответила миссис Рэндалл, и черты ее на мгновение затуманились печалью, – что я узнала о нем от Роберта. Это было вскоре после того, как мистер Баллингер открыл свою мастерскую. Роберту случилось проходить мимо витрины, и его буквально захватили выставленные там фотографии. Он зашел – муж рассказывал мне об этом за ужином в тот вечер – и спросил мистера Баллингера, не согласится ли тот сделать наши портреты. Мы должны были подарить их друг другу на нашу годовщину.
Тут нижняя губа миссис Рэндалл задрожала, а на глаза навернулись слезы. Достав носовой платок, она вытерла их, прокашлялась и продолжала:
– Но этому не суждено было произойти. Вскоре Роберту стало хуже, и он скончался, прежде чем мы успели сделать портреты.
– Мне очень жаль, – сказал я и продолжал, выдержав небольшую паузу, чтобы дать миссис Рэндалл прийти в себя: – Если я правильно понимаю, после смерти мужа вы связались с мистером Баллингером и договорились, что он сделает его посмертный портрет?
Миссис Рэндалл покачала головой.
– Нет. Он пришел к нам совершенно неожиданно на следующее утро после смерти Роберта. Он как-то услышал об этом и пришел выразить свои соболезнования. Это он предложил сделать портрет. Сначала эта мысль была мне противна, однако затем я согласилась. И теперь очень рада, потому что это единственный дагеротип моего дорогого мужа.
– А какое впечатление в целом произвел на вас мистер Баллингер? – спросил я.
– Что ж, это совершенный джентльмен. Очень внимательный и тактичный. Насколько я знаю, в большинстве случаев дагеротиписты предпочитают сами готовить человека, прежде чем сделать фотографию на память, – причесать его на свой манер, усадить или уложить, как им удобнее, ну и так далее. Мистер Баллингер почувствовал, что мне хотелось бы сделать все это самой, и он предоставил мне возможность остаться наедине с телом, а сам дожидался тут, внизу.
– Понятно. Итак, помимо ваших личных контактов с мистером Баллингером вы ничего о нем не знаете?
– По-моему, до того, как он переехал в Бостон, у него была мастерская в Филадельфии, – сказала миссис Рэндалл. – И среди его клиентов немало выдающихся личностей литературно-художественного сообщества нашего города. Включая нашего эпического певца зубной гигиены.
– Как так? – спросил я.
Взяв со стола книжицу, миссис Рэндалл раскрыла ее, пролистала несколько страниц и протянула мне.
Взяв протянутый томик, я взглянул на иллюстрацию на фронтисписе. Это был подобающе торжественный гравированный портрет автора в развороте. Под изображением было написано: «Доктору Ладлоу Марстону, с дагеротипа работы мистера Баллингера».
– Интересно, – сказал я.
– Но почему вас так заинтересовал мистер Баллингер? – спросила миссис Рэндалл.
– Только потому, что я все еще надеюсь воспользоваться его услугами, – солгал я. – Из-за произошедших здесь злополучных событий нам с женой так и не удалось сделать дагеротип. Я все еще питаю надежду, что мистер Баллингер сделает наш портрет, когда я привезу Вирджинию из Конкорда.
Это замечание вызвало совершенно необычную реакцию у миссис Рэндалл. Широко раскрыв глаза, она подняла руку и слегка шлепнула себя по лбу.
– Чуть не забыла! – воскликнула она. – Вам же письмо из Конкорда.
– Письмо? – удивленно переспросил я.
– Его принес очень симпатичный джентльмен, – сказала миссис Рэндалл. – Сосед Элкоттов. Он прибыл в Бостон сегодня утром. Его попросили доставить письмо по этому адресу. Я положила его на бюро в вашей комнате.
– Пойду-ка я лучше и не мешкая его прочитаю, – сказал я. Недоброе предчувствие больно кольнуло меня в грудь. Затем, извинившись, я поспешил наверх.
Войдя в комнату, я швырнул саквояж на кровать, быстро подошел к туалетному столику и схватил конверт. Едва взяв его, я почувствовал в углу какое-то странное вздутие. Я быстро вскрыл конверт, перевернул его – и маленький золотой ключ, выскользнув, упал мне на ладонь. Глубоко озадаченный, я отложил ключ и вытащил листок бумаги, который на поверку оказался письмом от Луи Элкотт. Наскоро нацарапанное на явно вырванной из дневника странице, оно было изукрашено всевозможными пятнами и подтеками. Послание гласило:
«Дорогой мистер По!
Пишу, как и обещала. Простите за кляксы, но я, кажется, никогда не перестану разводить ужасную пачкотню. Просто не понимаю, как это удается Анне. Вы еще увидите ее письма – просто заглядение, без единой помарки. Но она ведь вообще такая правильная, настоящая леди, а я – я Луи Элкотт и такой и останусь!
Вирджиния поправляется что надо. Кашляет меньше и аппетит будь здоров. Вчера мамулю вызвали по делу, так что я решила приготовить всем нам славный обед. Потела, как негр, полдня, и вышло чудненько, хотя спаржа слегка переварилась. Следующий раз не буду целый час ее кипятить. Бланманже тоже вышло с комками. Но все равно получилось вкусно, и Вирджиния слопала почти целую миску – вот как она поправляется!
Когда не приходится корпеть над учебниками или горбатиться по дому, я провожу свои самые светозарные часы, заканчивая „Проклятие ведьмы". Вчера была первая генеральная репетиция. Мы устроили ее в спальне Вирджинии, чтобы она тоже могла посмотреть. Вообще все прошло нормально, хотя Мэй как аршин проглотила, когда ей надо было падать в обморок. Она, видите ли, боится наставить себе синяков, поэтому осторожненько ложится на пол, будто реверанс делает. Все же я связываю большие надежды со своей оперной трагедией. Я закончила ребус для секретного шифра, как вы и предлагали, и теперь большой специалист по части составления таких штук.
