Идеальный вариант (сборник) - Лариса Райт

– Да не с чем, – неожиданно грустно призналась свекровь.

– Почему?

– Ленинградец он. Познакомились на приеме, понравились друг другу, и вот теперь…

– Ленинград – хороший город, – только и нашлась Дина.

– Слушай, Дина, оставь мне Анютку. Муж твой…

– Бывший!

– Да какая разница! Волком теперь на женский пол смотрит. Не думаю, что стоит от него еще внуков ждать. А Леля теперь отрезанный ломоть. Если не в Ленинграде, то за границей. Видеться, конечно, будем, но разве наездишься? Оставь Анютку! Оставь и проси чего хочешь.

– Общению не препятствовать!

– Конечно, нет! Как можно! Спасибо тебе!

– И еще…

– Да?

– Пусть ваш сынок мне с Анюткой баранки передает. Зря, что ли, дитя от сердца отрываю?

Баранки передавались исправно, Дина раздавала их соседским ребятишкам. Не могла есть. Хотя вкус помнила хорошо, но кусок в горло не лез. Как только подносила ко рту угощение, сразу вспоминала:

– Держи. Бабушка просила передать.

– Спасибо, Анечка! Дай, я тебя поцелую. Я так соскучилась, – чмокала снисходительно подставленную щеку. – Как дела в школе?

– Нормально.

– Учишься хорошо?

– Нормально.

– А друзья? Подруги? Подруги есть у тебя?

– Да нормально все.

– А кушаешь хорошо? Что-то, кажется, ты похудела.

– Мам, слушай, я пойду, а? Там, наверное, бабуля волнуется, и уроков куча.

– Может, в воскресенье в кино сходим?

– У нас с бабулей билеты в театр.

– Тогда в следующее?

– Абонемент в консерваторию.

– А на каникулах?

– А на каникулах мы к тете Леле едем. Ну, все. Пока.

И как после этого есть баранки?

Когда дочери исполнилось пятнадцать, Дина снова вышла замуж. Мама ее к тому времени умерла, и новая встреча явилась спасением от одиночества. Избранником оказался хороший, порядочный мужчина с жилплощадью. Обменяв его двушку и ее комнатушку с доплатой, они оказались обладателями трехкомнатной квартиры в центре Москвы. Теперь своей жилплощадью Дина могла бы легко утереть нос ненавистной Леле, но не хотелось. Та воспитывала двоих детей и жила с мужем душа в душу. Дина с мужем тоже не ругалась, но вот перенесенная им в детстве свинка детей иметь не позволила.

– Не грусти! – сказал он, когда признавался. – У тебя же есть Анечка.

«Анечка есть, да только не у меня», – подумала Дина и промолчала. А что тут скажешь?

Шли годы. Дина была хорошей женой и жила почти счастливой жизнью. Ходила не только на работу, но и в кафе-мороженое, и в кино, и даже на выставки. Иногда встречалась с Анюткой – уже вполне взрослой дамой, приятной во всех отношениях. Та была замужем за перспективным молодым человеком и ждала ребенка.

– Если нужна будет помощь, – сказала Дина, – только скажи. Я все сделаю. Если хочешь, уволюсь и буду сидеть с малышом.

– Зачем? – изумилась дочь. – Есть же бабуля.

Через восемь лет бабули не стало, и Анютке скрепя сердце пришлось обратиться к матери. И она, и муж работали в сфере финансов и не могли себе позволить осесть дома с ребенком. Финансовая стабильность пошатнулась бы, и это казалось страшным сном. Разве можно не полететь на Сейшелы и не отовариться коллекционными костюмами в Милане, и не приобрести умопомрачительные шторы для квартирки на берегу моря в Хорватии? А Дина уже вышла на пенсию. Ее муж по-прежнему работал и не требовал от жены ничего, кроме вовремя подогретого и совсем не выдающегося ужина. В общем, присматривать за внучкой оказалось не в тягость, а в радость. Она водила Лику на плавание и в музыкальную школу, читала стихи и пела песни, рассказывала о послевоенной жизни и кульке баранок, вкуснее которых так никогда ничего и не ела. Лика оказалась доброй, внимательной и ласковой девочкой. К Дине быстро привыкла, ластилась, обнимала и называла любимой бабулей. Вот только иногда спрашивала:

– А почему вы с мамой поссорились?

– Мы с ней не ссорились, малыш.

– Но ведь все не просто, да?

– Да.

– А почему?

– Это было так давно, я уже и не помню.

– Ты меня обманываешь.

– Да нет же.

– Честно?

– Честно.

– А она говорит, ты ее на баранки променяла.

– Какая глупость! – На глазах выступали слезы. Лика подскакивала и принималась утешать бабушку:

– Ну, не плачь! Не плачь, пожалуйста! Мама правда глупости говорит.

Дина послушно вытирала слезы, а внучка улыбалась. Потом робко и очень серьезно спрашивала:

– Ба!

– Чего тебе?

– Ты если где встретишь те баранки, обязательно принеси попробовать, хорошо?

– Хорошо. Только их теперь и не найдешь нигде.

Дина и не искала. Но нашла. Совершенно случайно. В булочной около музыкальной школы, куда теперь торопилась за Ликой. Баранки наигрывали в пакете сладкую мелодию, упоительный вкус наполнял рот, а приятная сытость – желудок. Дина почти бежала по улице, не сдерживая губ, которые то и дело расплывались в улыбке. «Сейчас она, наконец, попробует. Поймет, моя кровиночка, что это за прелесть. Узнает. И матери расскажет, что это за прелесть баранки. Если бы не они, может, и не было бы Анютки. Так что обвинять меня не надо. А не было бы Анютки, и Лики не было бы».

А было бы… Было бы все по-другому и, возможно, обошлось бы без неудачных браков, поспешных абортов и брошенной дочери.

Едва Лика показалась в раздевалке, Дина протянула ей пакет с баранками. Глаза светились счастьем. Она смеялась. Внучка почти с вожделением схватила лакомство и откусила кусок. На лице ребенка выступила целая гамма чувств: удивление, разочарование и даже недоверие.

– Гадость! – резюмировала Лика.

– Гадость? – оторопела Дина. – Но я же пробовала.

– А ты попробуй еще раз, – сказала девочка и посмотрела на бабушку очень грустным и взрослым взглядом.

Дина не посмела ослушаться. Надломила баранку, пожевала чуть-чуть и вдруг почувствовала, что, если немедленно не выплюнет, задохнется. Выбежала на крыльцо и долго плевала в урну, не обращая внимания на брезгливо оборачивающихся прохожих. Опустошенная и несчастная вернулась в раздевалку.

– Ну? – пытливо поинтересовалась Лика.

«Все было бы по-другому», – снова подумала Дина и кивнула:

– Гадость.

Бабушка и внучка вышли из школы и медленно побрели в сторону дома.

Маша Фокина – одноклассница Лики – вошла в раздевалку и посмотрела на одиноко лежащий на скамье пакет с баранками. Она редко ела сладости: жила с мамой и бабушкой. Бабушка была старенькая и получала копеечную пенсию. Мама болела церебральным параличом и вела надомную работу на телефоне. Они не жили, а выживали. Машина скрипка была единственным ценным предметом в доме. Собственно, в музыкальную школу девочка ходила потому, что это была практически единственная возможность заниматься чем-либо бесплатно. Были, конечно, спортивные школы, но Маша была хилой, болезненной и капризной. В общем, со спортом не дружила.

Она положила скрипку на скамью, не сводя взгляда с пакета. Девочка немного подумала, оглядела пустую раздевалку и быстро достала одну баранку, захрустела, зажмурив глаза. Потом еще одну, и другую, и третью. Лакомства быстро закончились. Маша с грустью рассматривала пустой кулек и думала, что ничего вкуснее в жизни не ела.

Бабочки в животе

Лада Пахомова не разводилась. Она разводила. Иногда хотелось все бросить и пойти в мировые судьи, чтобы не выслушивать ежедневно вереницу претензий людей друг к другу. И не переживать. И не сочувствовать. И решений не принимать. Ведь у мировых судей как? Участники процесса в суд явились? Претензий друг к другу не имеют? Ну и славненько. Всем спасибо. Все свободны и от судебных дрязг, и от семейных уз. А Лада – судья высшей категории. К ней отправляют только тех, кто с претензией. У нее без прений сторон, взаимных упреков и дурно пахнущих деталей не обходится практически ни одно заседание.

Иногда девушка жаловалась на жизнь подругам, но те всерьез вялые стоны не воспринимали.

– Ты, Ладка, все равно мировой судья! – заявила как-то Леля Череницкая – лучшая подруга, пребывавшая в совершенно счастливом третьем браке, а два предыдущих закончились зычным ударом Ладиного судейского молотка. – Мировой, в смысле, отличный. Не подъедешь к тебе ни на хромой козе, ни на породистом скакуне. Все у тебя по справедливости, все по закону.

– А что удивительного? – не понимала Лада. – Я же, девочки, в суде работаю.

Ответом служил дружный и еще более непонятный смех:

– Ой, Ладка, ну, уморила!

– Инопланетянка ты наша!

– Забыла, где живешь?

– Ну, знаете, – расстраивалась та, – если всех под одну гребенку… Все эти рассуждения: «У нас все куплено. Сплошная коррупция. Все равно всем платить надо».

– А не надо? – интересовалась Леля.

– Мне нет, – огрызалась Лада. – И я уверена, что таких, как я, еще пруд пруди.

– Нет, дорогая, – выражала подруга общее мнение, – таких, как ты, больше нет.

А Лада удивлялась: что в ней особенного? На носу очки, на затылке пучок, из одежды два брючных костюма. Не сразу, конечно. По сезонам. Зимой черный. Летом серый. Сумки тоже две, а содержимое всегда одинаковое: два кошелька (отдельные для купюр и для мелочи), два очечника (не дай бог, очки разобьются!), две ручки, четыре связки ключей (две от своей квартиры, две от родительской), две пачки болеутоляющих таблеток (если одна заканчивается, паника не отпускает до тех пор, пока девушка не купит следующую – запасную). Мигрень всегда накидывается внезапно и мощно. Не постепенно, по нарастающей, оставляя шанс подождать, дотянуть, принять меры, а сразу. Хватает в плен и начинает рвать голову на части с яростью раненого зверя. Так что лекарство должно быть всегда наготове. А иначе Лада перестанет быть Ладой. Перепутает истца с ответчиком и присудит кому-нибудь лишнее. Как потом, даже не людям, себе в глаза посмотреть?