Круги на воде - Яна Эдгаровна Ткачёва
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это не знак Перуна. Взгляд скользит по изогнутым рогам и запавшим глазницам человеческого черепа. Я не сразу осознаю́, что это золотой перстень на обтянутой черной перчаткой руке. Тело наливается странным теплом, и я продолжаю завороженно смотреть, не в силах оторвать взгляд и желая никогда не видеть.
На самом деле проходит всего лишь мгновение, но для меня время растягивается и длится-длится-длится. Я вспоминаю все мои опознавательные знаки, которые должна бы носить, но не ношу. Они надежно спрятаны в сундуке под моей кроватью, и сейчас я испытываю странный укол вины из-за этого. Мне хочется увидеть, что за человек носит мой знак, но тело не слушается, и всё, что я вижу, – это рука с перстнем, сжимающая стакан из самой знаменитой кофейни в городе.
Из оцепенения меня вырывает удар такой силы, что я, нелепо взмахнув руками, падаю прямо в дорожную пыль. Чудненько!
Тело, врезавшееся в меня, почти заваливается сверху, но в последний момент вижу ладони, погрузившиеся в грязь по обе стороны от моих коленей. Вздернув голову, натыкаюсь на ярко горящие серые, почти серебристые глаза. Если бы мальчишка мог убивать взглядом, я была бы уже мертва. Хочу извиниться, но испуганно дергаюсь, пытаясь отодвинуться, и сразу же ругаю себя за это. Дурацкие предрассудки, впитанные с молоком матери. Его голова наголо обрита, дорожный плащ плотно застегнут, а губы плотно сжаты. Путешественник. Настоящий Путешественник.
– Смотри, куда прешь! – выпаливает он яростно, и я в шоке раскрываю рот.
Его язык на месте! Путешественник, который может говорить?! В голове кружится вихрь мыслей. Но пока прихожу в себя, он подскакивает и исчезает, даже не предложив мне помощь. Поднявшись, растерянно смотрю по сторонам. Его нигде не видно, а остальные заняты своими делами. Они не заметили, что сейчас произошло, или делают вид, что не заметили? Но… Путешественник, который произнес слово, должен был вызвать переполох. Ведь так?
Потрясение настолько велико, что топчусь на месте еще минут десять, совершенно забыв о молоке.
К вечеру мне нет дела до таинственных перстней с рогами и мальчишек-грубиянов. Всё это вылетает из головы. Я перебираю вещи, укладывая в мешок. Их не так много: две понёвы, несколько длинных рубах, одна укороченная – единственное отступление от традиционной одежды, позволенное мне, – и пара платков. Обвожу взглядом свою девичью[10], немного страшась того, что больше не придется сюда вернуться. Наш дом довольно современный, а кухня так вообще обставлена по последней моде – с ледяным шкафом и стиральной машиной, а вот моя обитель осталась более… природной. Исконной. На полу приятная ноге необработанная доска. Конечно, она уже затерлась и обрела гладкость, и я обожаю чувствовать ее босыми ногами. Вся мебель тоже деревянная, украшения и ткани живые. На изголовье кровати рогатый знак Велеса – мой знак. Нательные обереги и символы из сундука перекочевали в мешок, решаю надеть их позже, перед самым… отбытием.
Цепляюсь взглядом за милые сердцу безделушки, которые больше не пригодятся и потому останутся здесь. Интересно, моя девичья превратится в усыпальницу, когда я погибну, или младшие братья будут кидать монетку, кому достанется большая ненужная уже комната?
– Марья, – за дверью раздается голос отца. – Пора…
– Уже иду, – стараюсь, чтобы голос звучал спокойно. С достоинством.
Проводить меня приходит совсем мало людей. Они хотят пусть немного, но быть причастными к Игре. Хотя я просто перехожу на обучение к наставнику – ничего такого. Кроме того, что с сегодняшнего дня буду жить в темном зловещем поместье, про которое в городе ходят легенды уже целые века. И Велес его знает, что в нем творится. Старшие говорили, что буду учиться повелевать моими тайными силами, которые помогут в Игре. Но серьезно – магия? Вот уж три раза ха-ха. Всё это старые сказочки. Бойня есть бойня, даже если она вроде как ритуальная. Надеюсь, что меня научат хотя бы обращаться с оружием.
У дома уже толпятся человек тридцать. Здесь только истинные последователи. Я благодарю всех богов, что проводы на церемонию Обряда отменили, оставив лишь проводы в наставничество. Судя по записям в Летописи, раньше к началу Игры собирались все жители города. Мне уж точно не хочется, чтобы меня провожало больше пятнадцати тысяч человек, надсадно воя ритуальные песни.
Я призываю свое жалкое тело перестать трястись от страха и собраться. Возможно, то, что ждет впереди, не так уж жутко.
Процессия, торжественно движущаяся в сторону Поместья Ужасов, как называют это величественное строение дети, вызывает у меня нервный смех. На дворе девятнадцатый век, границы между народами почти стерты. В нашем поселении, Велесгороде, проложена ветка Перуновой колесницы, в каждом доме проведено электричество, идет торговля между городами. Наши знахари, выучившись, уезжают в другие города и поселения, открывают там лечебницы, и их услугами пользуются. И даже, страшно сказать, разрешены и заключаются международные браки. Но все эти изменения не касаются Игры. Даже самые прогрессивные борцы за объединение народов соглашаются, что традиции Игры должны быть неизменны. Десять мертвецов раз в пару сотен лет – не такая уж большая цена за привычную жизнь. И овцы целы, и волки сыты, как любила говаривать моя бабушка. А еще ее любимым занятием было пугать меня сказочками о страшных неспокойных временах до Игры и более строгих правилах жизни, когда Игра только появилась. Раньше я думала, что бабка была свидетельницей этих событий, но потом научилась считать и рассердилась на себя. Надо же быть такой дурой!
Мы всё идем и идем, ноги начинают болеть. Могли бы поехать на электромобиле или, на худой конец, на повозке, но… традиции. От этого слова меня тошнит лет с пяти. До тринадцати, пока не стало ясно, что я наиболее живучий претендент в Чемпионы, даже дома мне полоскали мозги умеренно. Но вот после… Когда мои братья и сестры по избранности начали умирать словно мухи, тут-то за меня взялись всерьез. И вот я здесь, топчусь в пыли, тащу тяжелый мешок, тогда как можно было бы нейлоновую сумку взять. А рядом – несколько десятков фанатиков,
