Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа - Митрополит Георгий (Ходр)

В первоначальной Церкви всякий священник, который, хотя бы и невольно, становился причиной смерти человека, немедленно запрещался в служении. По некоторым канонам, также поступали со священником или епископом, которому случилось ударить человека. Отношения между людьми — это речь, иначе никаких отношений не существует. А всякая речь исходит от Логоса, о Котором говорит Евангелие от Иоанна, то есть из Слова Божия. Именно Оно связует нас. Без Него мы отрицаем существование свое собственное и наших братьев.

Это ставит проблему коллективных убийств. Когда народ принимается истреблять другой народ из страха, который тот ему внушает, это значит, что охваченные страхом убийцы воображают, будто смогут укрепиться в бытии, оставшись одни, вне всякого сожительства с теми, кого они убивают за то, что те — иные. Каин убивает своего брата Авеля, потому что тот — пастух, а у него самого другое занятие. Другой может быть не из нашей страны, принадлежать не к нашей расе, религии или партии, и за это он должен быть предан смерти. И так как мы не можем сделать так, чтобы его осудили за это по закону, мы убиваем его сами, без разбирательства, ибо всякое разбирательство — это уже диалог.

Можно сказать, что всякое истребление людей совершается во имя бога, живет ли этот бог на небесах или требует поклонения на земле. Таким образом, всякое массовое убийство «религиозно» — в том смысле, что расовая принадлежность или политическая догма сами по себе становятся формой религии. Религия тоже может быть понимаема или понимать самое себя так, будто она и ее приверженцы не могут впасть в заблуждение. «Наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу» (Ин. 16, 2). Существует «литургия истребления», когда анафемы и приговоры провозглашаются во имя Бога. Те, кто их изрекает, убеждены, что Бог повелел Своим «избранным» убивать тех, кто не из их партии. Глубинная логика всякого массового кровопролития исходит из мнения, будто есть только один способ видения, который должен господствовать в мире.

Если во имя Бога убивать, то Бог становится идолом. Индивид, отдающий приказ о массовом убийстве, мнит себя наместником Бога, защитником святого народа, который одни зовут словом «итта», а другие словом «ekklesia». Когда применяется моральное или физическое насилие, святой народ превращается в социологическую группу. То, что было знамением Присутствия, становится местом пребывания абсолютной власти. Всякое иное место теперь представляется пустым. Человеческое сообщество, которое создавало единство этих групп, уничтожается, если одни отрицают других. Единство отрицается в корне. Все те, кто пытается его восстановить, заслуживают смерти. Единственной рациональностью, на которую мы опираемся в этой ситуации, становится смерть.

В странах, где менталитет народа не секулярен, люди, ведущие гражданскую войну, считают ее метафизической борьбой. В тех странах Третьего мира, где, как в Ливане, общество построено на конфессиях, всякая война, даже чужая, воспринимается как война религиозная. Если это прямая интервенция со стороны Запада, то ее называют крестовым походом. Мусульманский мир поныне не изжил моральной травмы, нанесенной крестовыми походами. Даже понимая рассудком, что западные государства движимы отнюдь не религиозными соображениями, мусульмане продолжают смотреть на Европу и ее культурное продолжение — Америку — как на христианские страны. Конфликт между Арменией и Азербайджаном, при том, что обе стороны–бывшие советские республики, воспринимался как конфликт с религиозным звучанием.

Как бы ни называли войну — выполнением цивилизаторской миссии или миротворческой операцией, она всегда на руку захватчику. Сознание захватчика нуждается в словах. Чтобы прикрыть насилие, всегда необходим миф. Война, даже современная, эта борьба богов. Что из того, что ее нарядили в новые имена? Особенно очевидно это на примере междоусобных войн в развивающихся странах. Мифологическое понимание различными сообществами своего прошлого и своего призвания не дает им анализировать факты и обусловливает их деятельность.

Мифологическое понимание своей природы определяет и такой взгляд на другого, неизбежным следствием которого должно быть его физическое или моральное вытеснение. Исчезновение другого включает исчезновение его истории, которая представляется заблуждением. Если сейчас невозможно стереть его с лица земли, населенной живыми, то можно, по крайней мере, фальсифицировать историю и заставить его исчезнуть из обители мертвых. Он не принадлежит больше коллективной памяти страны. Терпеть его физическое существование — еще куда ни шло, но непременно требуется, чтобы он отсутствовал на том параде богов, который называется историей. В такой ситуации основой идеологии становится желание смерти. Международная война по своей природе ничем не отличается от войны гражданской. Вражеская страна, конфессия или раса становятся чем–то закрытым, непроницаемым и должны исчезнуть. Изменяется лишь миф, которым пользуется смерть. Но и тут, и там отрицается самотождество другого. Надо создать новую историю, такую, как хочется. Отменить историю — таково требование истины, а истина по своей природе абсолютна. Истина — это особенность группы, ее длительность, то спасение, которое она принесет, когда окончится вражда.

Если люди чувствуют, что они унижены вместе с мертвыми единоплеменниками, то протестовать они могут только силой оружия. Оружие — это протест против несправедливости истории и надежда на правду, которая еще не пришла. Если свидетельство Креста ощущается как напрасное, надо распинать других. Их смерть докажет наше собственное бытие. Возможно, отношения между людьми разного закона не будет больше искажать ложное представление о сосуществовании. Людей не беспокоит, что убивают их, что убивают они. Истина плохо переносится, под ее весом опускаются плечи, а это потому, что мы не жили в кротком и мирном сиянии святости.

В гражданской войне есть утонченное насилие, которое глубоко растлевает ее участников. Человек в ней становится ряженым, укореняется в наихудшей лжи — во лжи сердечной, ибо анафемы провозглашает сердце. Гражданская война, всякая гражданская война — всегда преступление. Она управляется логикой вооруженных групп, «армий», которые существуют лишь в противостоянии другим вооруженным группам. Однако такая группа не может защищать общий интерес, потому что она изначально образована для того, чтобы уничтожить другую группу. В этом духе следует судить о войне, идущей в Ливане. Пока каждая группа, совершившая убийства, не раскается, не будет истинного покаяния перед родиной, то есть перед всем человечеством, которое она представляет. Бог восторжествует только в том случае, если каждый лагерь перед лицом отечества признает, что был причиной грехов другого лагеря и теперь сожалеет об этом. Вникая в эти проблемы, видишь, что нет ничего более ложного, чем распространенное у нас речение: «Прошлое Бог простит». Это неправда. Бог простит нас только тогда, когда каждый из нас признает, что поступает преступно, истребляя других или призывая к истреблению. Тот, у кого руки в крови, и тот, кто желал смерти, изгнания или подчинения другого, одинаково причастны этому греху истребления. Всякая жертва, кровь которой пролилась, невинна, к какому бы лагерю ни принадлежала, ибо сокрыта теперь в Боге, а Бог не желает, чтобы Его именем люди убивали друг друга. Бог один, когда есть на то Его воля, посылает смерть, но никто не вправе выдавать себя за Его представителя в деле смерти. В утлых хижинах Ливана над насилием торжествовал мир Божий, бесконечное прощение. Кто поддавался ненависти, тот чувствовал себя виновным. Мы, с нашим понятием о милости Божией, знали, что душители, может быть, просто несчастные, не знающие правды люди, которым однажды может открыться красота Божия. Когда зло сгущалось, мы чувствовали, что никто не принадлежит к партии Бога, что каждый по–своему стал убийцей, и мы теперь сможем жить, только если простим. Кто хочет оживить других, тот сам предается смерти. Поэтому истинный животворец — Христос. Взойдя добровольно на крест, он навсегда отменил всякое богословие, оправдывающее предание других смерти, всякое освящение военных походов, всякое отлучение людей, которое может создать гетто, всякое учение, узаконивающее месть, всякое распространение истины Божией принуждением, равно как и всякое применение оружия со ссылкой на Бога: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф. 26, 51). Господь никому не давал повеления судить кого бы то ни было. Он один — Судия, Он, знающий подноготную человека. Он желает, чтобы человек был свободен, независимо от того, будут ли человеческие решения добрыми или дурными. Он дает расти и пшенице, и плевелам, велит солнцу восходить и дождю проливаться надо всеми без различия. Он раздает Свои дары всем и надеется, что каждый примет дарованное ему.