Последний долг - Сергей Майоров

— Спасибо. Я позвоню.

— Угу. До свиданья.

Он придвинул какие-то бумаги и углубился в их изучение. Я поднялся и вышел.

Я не сомневался, что он позвонит Гаймакову сразу же, как только я уйду. Должны они между собой какую-то связь поддерживать, я в этом и раньше не сомневался, а сейчас, понаблюдав за реакцией Яковлева на мои слова, полностью убедился в этом. Обязательно позвонит, а Гаймаков, проверив меня по своим каналам, на встречу согласится. Время до шести часов вечера ему нужно, чтобы узнать про меня побольше и к встрече подготовиться, на случай провокаций.

Я был уверен, что то, что я смогу ему рассказать, заинтересует его. Я буду нужен ему — как свидетель на случай предстоящих разборок. Он ведь и сам прекрасно понимает, что главный удар нацелен на него, а в такой ситуации я буду лишним козырем. Что ж, раз уж мне все равно деваться некуда, то пусть лучше так. А там посмотрим…

Я открыл дверь в квартиру, вошел в коридор и остановился. Тишина. Тишина и дурное, сбивающее с ног предчувствие. Трясущимися руками я достал пистолет и негромко позвал:

— Лика!

Молчание. Только на кухне загудели водопроводные трубы.

— Лика!

Держа оружие в полусогнутой руке у правого бока, я двинулся вперед. Заглянул в ванную и туалет… Окинул взглядом кухню… Вошел в комнату…

Она лежала на диване. Согнутые в коленях голые окровавленные ноги были расставлены, а руки, обмотанные толстым слоем скотча, заведены за голову и вытянуты. Остекленевшие глаза были открыты… Из одежды на ней осталась рубашка, разодранная в лохмотья и насквозь пропитанная кровью. И на всем теле кровь, начавшая сворачиваться и темнеть.

Я схватился за стенку, и меня вытошнило. За время работы в милиции я видел всякие трупы, но…

Через несколько минут я отдышался и взял себя в руки. Я убрал оружие, подошел ближе к дивану и долго смотрел в ее лицо. Странно, но выражение лица было спокойным, даже умиротворенным, как будто перед смертью Лика уже не чувствовала боли и у нее было время, чтобы собраться с мыслями и что-то решить…

На животе было множество пересекавшихся друг с другом ножевых порезов — легких, неглубоких, нанесенных умелой безжалостной рукой. Я вспомнил, как Лика рассказывала мне, что Реваз угрожал ей ножом-«бабочкой».

На полу, около дивана, валялся большой кухонный нож. Тот самый, которым я сегодня утром готовил себе бутерброды. Он был заляпан кровью, а на длинном, изогнутом от частой заточки лезвии виднелись темно-бурые мокрые кусочки… Я, не отрываясь, смотрел на этот нож, на валявшуюся рядом катушку скотча, и меня снова вытошнило…

Взяв с кресла одеяло, я накрыл труп и ушел на кухню. Сел там к столу и закурил, ничего не соображая. Мне хотелось поклясться, что я отомщу убийцам. Но я не хотел ей, мертвой, врать.

Откинув край одеяла, я последний раз посмотрел на лицо Лики. На коже уже начали проступать трупные пятна, а я все стоял и смотрел в ее застывшие глаза. Я понял, что за последние несколько дней успел ее полюбить…

Я очнулся от оцепенения, когда за окном прогрохотала электричка.

Выйдя из дома, я забросил ключи от квартиры в сугроб.

Все, теперь действительно все. Через несколько дней, если не сегодня вечером, труп обнаружат. Если это будет не Катя, а кто-то другой, рано или поздно ее разыщут, и она не станет скрывать, что давала ключи Лике и молодому человеку по имени Федор. На этом круг замкнется.

Поднимаясь на платформу железнодорожной станции, я поскользнулся и разбил колено. То самое, которое уже бил во дворе дома на улице Рыбацкой. На улице Мудацкой…

Я стоял на ступеньках и смеялся во весь голос, вытирая слезы и снова заливаясь смехом, растирая ушибленное место. Редкие пассажиры подозрительно косились на меня, я не обращал на них внимания, радуясь тупой игре слов. Улица Мудацкая… И дальше, после нее, все пошло по-мудацки…

Потом я посмотрел на часы. Пора было звонить Яковлеву.

— Я разговаривал с Гаймаковым.

— Ну и?..

— Он согласен на встречу.

— Когда и где?

— Через два часа, то есть в двадцать десять, позвонить по этому номеру… Это радиотелефон. Тебе скажут, куда подъехать. Звонить ты должен откуда-нибудь из центра, чтобы успеть добраться к месту. Все понял?

— Да.

— Тогда — удачной встречи!

Я представил, как Яковлев кладет трубку на аппарат, вздыхает с облегчением и потягивает трубку с ароматным табаком. Он гладит подбородок, смотрит в окно на то, как падают на голые деревья хлопья снега, и думает о том, правильно он поступил или нет. От кого-то я слышал, что «Спрут» был создан как своего рода клуб для людей, всю жизнь отдавших беспокойной и неблагодарной работе, полностью себя к ней адаптировавших и ничего другого делать не умеющих. «Спрут» — его детище, и он несет ответственность за людей, привыкших к тому, что государство, которому они честно отслужили, постоянно их обманывало и подставляло, а под конец нае… ло капитально. Он сделает все, чтобы понести минимальные потери в предстоящих передрягах и сохранить то немногое, что он и его товарищи отвоевали в этой жизни. Он сделает все.

— Спасибо, — искренне пробормотал я в замолчавшую трубку и вышел из будки.

Я поехал в центр города и плотно перекусил, просмотрев дневные газеты. О гибели Антона нигде не сообщалось, и это мне не понравилось. В последние годы газеты старались растрепать все, что им становилось известно, нимало не заботясь тем, какую пользу или вред могут принести конкретным людям те или иные публикации. Заставить их дать нужную в интересах дела информацию или вообще промолчать можно было только в самых экстренных случаях.

За время моей работы в 15-м отделении милиции газеты писали о нас раз десять, всегда искажая факты. Поначалу это меня жутко задевало, особенно когда в самом начале карьеры я прочел, как наше отделение преследует беззащитного журналиста, объявленного в розыск за пьяный дебош на вокзале: оказывается, мы врывались в квартиру его престарелых родителей, где он был прописан и не жил, о чем мы, конечно же, знали, угрожали оружием его отцу, словесно издевались над матерью и грозили расстрелять его любимого бультерьера.

Из кафе я отправился в кинотеатр, чтобы убить оставшиеся до срока час и пятнадцать минут. Кроме меня в зрительном зале обосновались с десяток гопников и озабоченная своими проблемами троица с большой бутылкой и единственным стаканом. Я с трудом высидел нужное время. Фильм оказался старым, начала семидесятых годов боевиком непонятно чьего изготовления, а звяканье посуды, плевки на пол и идиотский гогот за спиной действовали мне на нервы. Выходя из зала, я столкнулся с неопределенного возраста и пола грязным существом в драном пуховике и вязаной шапочке, издающим сильный запах бензина. Существо икнуло и попросило десять тысяч. Я цыкнул на него, и оно исчезло…

В назначенный срок, минута в минуту, я набрал номер. Ответили сразу:

— Да! Это кто? Браун.

— Значит так, Браун: берешь такси и через десять минут оказываешься на углу Крепостной и Разночинной, там, где раньше магазин «Богатырь» был. Понял? Время пошло, больше тридцати секунд тебя никто ждать не станет.

— Я могу не успеть, это же вон куда ехать!

— Твои трудности. Успевай. Все, пока!

Машину я поймал минут через шесть. Водитель ехал быстро, насколько позволяли дорожные условия, и все равно мы здорово опаздывали. Впрочем, поставленное мне условие было изначально невыполнимо, и я надеялся, что меня дождутся. Жесткое ограничение во времени было продиктовано соображениями безопасности: намекнули, что встреча состоится в центре, а в последний момент заставили тащиться на окраину, подстраховавшись на случай, если я готовлю какую-то «подлянку». Я вспомнил про Савельева и выругался: если бы мы не встретились в гостинице, мне не пришлось бы целый час ждать Яковлева, я раньше успел бы домой, и, возможно, это бы что-нибудь изменило. Лику ведь убили совсем незадолго до моего прихода.

Лика… Так стремилась пробиться к свету, завоевать свой кусок счастья, и что ей досталось? Даже если она и наврала мне про свои заграничные похождения…

Крепостная была улицей с односторонним движением, застроенной старыми домами. Квартиры здесь стоили безумных денег, а цепочки машин вдоль тротуаров наглядно свидетельствовали о том, что прежних обитателей элитного жилья постигла не самая завидная участь. Когда-то среди участковых милиционеров район этот считался дурным: постоянные скандалы, пьяная поножовщина и мордобои, ежевечерние грабежи. Сейчас здесь тихо, новые обитатели квартир сами присматривают за порядком на улице и не допускают пьяных разборок. Что здесь случается, так это заказные убийства…

Я вышел из такси. Прохожих на улице не было, и выстроившиеся у тротуаров машины были пусты, лишь какие-то парни выгружали из фургона в ларек ящики и коробки.

Я встал перед витриной бывшего магазина «Богатырь», а ныне салона элитной меховой одежды и долго прикуривал, наблюдая за грузчиками. Я не ошибся, это были люди Гаймакова. Или чьи-то другие. Моя персона их очень интересовала, хотя интерес свой они умело скрывали.