Игра без козырей - Дик Фрэнсис

— Он не помощник продавца, — резко перебил ее Болт. — Не забывайте об этом.

Я даже не взглянул на него. Болт не клюнул на изобретенный Чарлзом образ ничтожного Холли, но в данном случае меня не радовала проницательность биржевого маклера.

— Иди! — толкнул меня в плечо Оксон.

Я встал и, пошатываясь, сошел с весов. Они тесно обступили меня. Крей ухватился за мою рубашку и усадил меня на стул. Он, Болт и Оксон, словно оказавшись в Средневековье, принялись за доставляющую им радость работу: привязали мои лодыжки к ножкам стула, а руки — к подлокотникам. Вот зачем им понадобилась бельевая веревка. Дория не сводила с них глаз.

Я вспомнил ее склонность к необычным удовольствиям и устало сказал:

— Не хотите поменяться местами?

Она не рассердилась, а томно улыбнулась, положила пистолет в карман, нагнулась ко мне и впилась в губы жестким поцелуем. Мне стало мерзко. Когда она наконец выпрямилась, у нее на губах была моя кровь. Дория вытерла их рукой, глаза ее затуманились, как после оргазма. Меня чуть не стошнило.

— Ну? — спросил Крей. — Где они? — Он совершенно не обратил внимания на то, что его жена поцеловала меня. Крей, конечно, понимал ее.

Я смотрел, как они привязывают мою левую руку. Веревку несколько раз обкрутили выше запястья, но само оно оставалось открытым, и кисть руки была свободна. Хотя что пользы от нее, раз она не действует.

Я обвел взглядом их лица, одно за другим: Дория в восторге, Оксон слегка удивлен, Крей сосредоточен, Болт расчетлив и подозрителен. И ни в одном из них нет ни капли милосердия.

— Так где они? — Крей поднял руку.

— В офисе, — беспомощно пробормотал я.

Он ударил меня кочергой по запястью. Я надеялся, что, по крайней мере, удар будет слабым, но он размахнулся изо всех сил и с первого раза разнес все. Кочерга рассекла кожу, кости звучно хрустнули, словно щепки.

Я не вскрикнул только потому, что мне не хватило дыхания. До этой минуты я считал, что знаю о боли все, но похоже, всегда остается возможность узнать что-нибудь новое. В моих закрытых глазах кружилась серовато-желтая муть, на лбу у меня выступил пот. Таких мучений я не испытывал никогда в жизни. Это уж слишком, билась в голове мысль, чересчур. Больше я не выдержу.

— Где они? — повторил Крей.

— Не надо. Не надо больше. — Я едва смог это выговорить.

Дория глубоко вздохнула.

Голова у меня бессильно свесилась набок, я чуть приоткрыл глаза. Крей улыбался, довольный своей работой, Оксон выглядел совсем больным.

— Ну? — нетерпеливо рявкнул Крей.

Я сглотнул, продолжая колебаться.

Крей приложил к моему окровавленному запястью кончик кочерги и резко дернул на себя. Меня будто пронзило током. От пота рубашка прилипла к телу, а брюки — к ногам.

— Не надо, не надо, — повторял я. Это был стон, капитуляция, мольба.

— Тогда говори. — Крей снова поднял кочергу.

И я сказал. Сказал, куда ехать.

Глава 18

Они решили, что забрать негативы должен Болт.

— Кто там живет? — Адрес Болту был незнаком.

— Девушка... Моя подруга.

Он бесстрастно наблюдал, как пот заливает мое лицо. Во рту у меня пересохло. Мне страшно хотелось пить.

— Скажите... что я послал вас, — бормотал я, жадно хватая воздух. — Я попросил ее подержать их у себя... в безопасном месте. Там и другие мои вещи... На пакете, который вам нужен... есть имя того, кто проявлял пленку... Йогоро Кано.

— Йогоро Кано, — кивнул Болт.

— Дайте мне, — попросил я, — морфию...

— После всех неприятностей, которые ты нам устроил? — засмеялся Болт. — Даже если бы у меня был морфий, я бы ничего тебе не дал. Сиди здесь и отдыхай.

Я застонал. Болт удовлетворенно улыбнулся и направился к двери.

— Как только заберу негативы, позвоню вам, — обернулся Болт к Крею. — Тогда мы решим, что делать с Холли. По дороге я что-нибудь изобрету. — По его тону можно было подумать, что он собирается обсудить, как избавиться от упавших в цене акций.

— Хорошо, — согласился Крей, — мы подождем вашего звонка в квартире Оксона.

Они направились к двери. На пороге Дория и Оксон оглянулись. Дория широко раскрытыми глазами зачарованно наблюдала за мной и не могла оторвать взгляда. Оксон оглянулся по более практической причине.

— Вы собираетесь оставить его здесь? — удивленно спросил он.

— Конечно, а почему бы нет? — в свою очередь удивился Крей. — Дория, дорогая, пойдем, представление уже кончилось.

Нехотя она последовала за ним. Замыкал шествие Оксон.

— Воды, — попросил я. — Пожалуйста.

— Нет, — отрезал Крей.

Он пропустил их всех в дверь и, прежде чем закрыть ее, напоследок посмотрел на меня — с презрением и жестокостью. Потом выключил свет и ушел.

Я услышал шум отъезжающей машины. Итак, Болт уже в дороге. В окна смотрела непроглядная ночь. В глубокой тишине я сидел и слушал, как за дальней стеной гудит бойлер. Гул этот был низким и безопасным. Ну хоть об этом можно не беспокоиться. Слабое, очень слабое утешение.

Спинка стула доходила мне только до плеч, и прислонить голову было некуда. Я смертельно устал. Любое движение было мучительным. Казалось, каждый мой мускул соединен отдельным нервом с левым запястьем. Стоило лишь попытаться согнуть правую ногу, и я начинал задыхаться от боли. Хотелось просто лечь и не шевелиться. Хотелось потерять сознание. Однако я продолжал сидеть на стуле, голова разламывалась и налилась свинцом, разбитая рука горела, словно ее поджаривали на медленном огне.

Я представлял, как Болт стоит перед дверью квартиры Занны Мартин. Как он обнаруживает, что его собственная секретарша помогала мне. В сотый раз я задавал себе вопрос, что он сделает. Не причинит ли ей вред? Бедная мисс Мартин, которой и так уже причинили слишком много боли.

И не только ей. В той же папке лежит письмо, которое Мервин Бринтон по памяти записал для меня. Если Болт увидит его, Бринтону до конца дней понадобится телохранитель.

Я вспомнил людей, которых жгли, били, пытали нацисты и японцы и которые умирали, так и не выдав врагам секреты. Я думал о зверствах, которые и сегодня творятся в мире, и о легкости, с какой человек может сломать другого человека. Во время войны в Алжире, говорят, совершались немыслимые зверства. И за «железным занавесом» занимались не только промыванием мозгов. А что творится в африканских тюрьмах, кто знает?

Во время Второй мировой войны я был мальчишкой, потом вырос и жил в безопасном свободном обществе. Я и представить не мог, что столкнусь с таким испытанием. Страдать или предать? Этот выбор стоит перед человеком со времен античности. Спасибо Крею, я теперь знаю, каково это, из первых рук. Благодаря ему я теперь перестал понимать, как можно молчать до смерти.

Бессвязные мысли крутились в голове.

Долгое время мне так хотелось еще раз проехать верхом по скаковой дорожке Сибери, так хотелось еще раз оказаться на жокейских весах. И вот мои мечты осуществились.

Две недели я цеплялся за свое прошлое. Я был погребен в развалинах. Брак распался, карьера жокея поломана, рука не действует. Теперь все ушло. К счастью, мне не за что больше цепляться. Все материальные свидетельства прошлой жизни разлетелись на кусочки во время взрыва пластиковой бомбы. Теперь у меня ни корней, ни дома. Я свободен. Но мне категорически не хотелось думать о том, что еще сможет сделать Крей в ближайшие два-три часа.

Болта не было уже долго. Наконец вернулся Крей. Мне казалось, что прошла вечность. Крей включил свет. Они с Дорией стояли на пороге, уставясь на меня.

— Ты уверен, что еще есть время? — спросила Дория.

Крей кивнул и посмотрел на часы.

— Если поспешим.

— Ты не думаешь, что следует дождаться звонка Эллиса? Вдруг он изобретет что-нибудь получше.

— Он и так уже опаздывает, — нетерпеливо перебил ее Крей. Милые супруги, видимо, спорили уже давно. — Он должен был уже позвонить. Если мы хотим это сделать, то ждать дольше нельзя.

— Хорошо. — Она пожала плечами.

Они приблизились ко мне. Дория с интересом изучила мои лицо и руки и осталась довольна увиденным.

— Он выглядит ужасно. Ты не находишь?

— Вы человек? — спросил я.

Тень озабоченности пробежала по прекрасному лицу, будто в глубине души она сознавала, что все, чем она наслаждалась этой ночью, порочно и мерзко. Но Дория слишком втянулась в это, чтобы свернуть с дороги.

— Тебе помочь? — спросила она у Крея.

— Нет, сам справлюсь. Он не тяжелый.

Дория с улыбкой наблюдала, как муж схватился за спинку стула, на котором я сидел, и стал по полу тащить его к стене. Рывки были невыносимы. Почти теряя сознание, я с трудом сдерживал стоны. Если бы я даже закричал, все равно бы никто не услышал. Конюхи в конюшне крепко спят, и нас разделяет триста ярдов. Меня услышат только Крей, а им мои стоны удвоят удовольствие.

Дория сладострастно облизнула губы.

— Иди проверь бойлер, — сказал муж. — Только быстро.