Московские эбани - Елена Сулима

- ...А мы занимаемся смежным искусством. Наша выставка вся должна шевелиться - подергаешь за веревочку - и все пошло, поехало.

- Но мои фигуры не помешают вам на стенах, они тоже полны динамики. Они только усилят вашу композицию - Упорствовала Виктория.

- Помешают. Их нельзя подергать за веревочку. А внимание отвлекут.

- А где-нибудь кто-нибудь выставляет чистое искусство?

- Может, и выставляют, но они меня не интересуют. Меня интересует конкретное движение.

- И меня движение... и меня...

Все пребывало вроде бы в движении, но в движении по кругу - прямой не намечалось.

- Кончилась богема! Кончилась настоящая жизнь в искусстве! - ревел трубным голосом и концептуалист, и нонконформист и ещё нечто несовместимое ни с первым и тем более со вторым - известнейший богемный затейник - Дуда. - А ведь когда я презентовал свой альманах "Мулету" - на один день снял подвал, взял в спонсоры пивной завод, уж не знаю, сколько они на мне фур пива списали, но хорошо погуляли, хорошо. Бомжи в очередь становились, богема валялась! А сейчас что?.. Никакой благотворительности, никто не хочет искусство спонсировать. Зажрались. Одна попса. Одуреть можно. А что им стоит просто так нести мне деньги, только "за то, что ты Дуда есть"?

Он, встретив Викторию на Гоголевском бульваре, сразу пригласил следовать за собою в сторону Зачатьевского монастыря.

- Дуда! Какого черта ты меня туда тащишь? - Виктория одновременно и спешила за ним и сопротивлялась.

- А чего тащишь?! Никто никого не "тащишь". Свобода теперь полная. А истинная богема погибает. Никто никому цену не знает, а тут рядом бомжи вроде живут.

- В монастыре что ли? Я думала, что он женский.

- Да какой в монастыре, в вагончике строительном. Последние остатки нашей истиной Московской богемы! К ним бизнесмены на "Мерсах" приезжают. Это народец из наших - старых, толк в нашем деле понимающих. Вот девять дней как похоронили одного - известный художник был - Михайлов-Шуйский. Местный Диоген. Жил, казалось бы - никогда не умрет. Что от одного стакана, что от двух бутылок водки - всегда один и тот же. А тут шефство кто-то над ними взял - каждый день по утру бутылку водки поставлял. Вот кто бы мне!.. Да что там говорить... Новые русские вообще какие-то идиоты. Вкуса не имеют. Попса! И никакой индивидуальности во взгляде!

- Так и угробили старика поставками водки? - пыталась соединить воедино отрывочные тексты Дуды Виктория.

- Да не-е. Он в подвале соседнего дома коллекцию старых газет держал.

- Не картин своих, а газет?..

- Да картины он уж давно пропил. А были ли они у него? Я лично его картин не видел. Говорят, на Малой Грузинской выставлялся... Знаю я, что последнее время с газетами таскался. Собирал старые газеты, сортировал и прятал. Газеты его и погубили.

- То есть как?

- Ничего человеку удерживать не надо. Жизнь должна быть - как река! Все течет, как вода между пальцев - все изменяется. И все, что вытекает удерживать нечего. Пустой труд! А в доме том пожар случился. - Без особого интонационного перехода продолжал Дуда, на ходу, - В подвале, которого он газеты хранил. Он побежал газеты свои спасать, дымом надышался, ночь переночевал и помер. Я вот что говорю - раньше платья чуть ли не из поколения в поколение передавали, а сейчас - купил, поносил и выбросил. Стирать не надо.

- Не надо? - лукаво взглянула на Дуду, вовсе не обладавшего миллионами, для того чтобы выкидывать каждый день рубашку, но всегда уверенного в том, что его сегодняшняя правда - конечная.

- Хорошо бы было, чтобы не надо. Но пока что приходится. Ничего не стоит беречь! Все равно не убережешь. А лишь зря жизнь да нервы потеряешь. Нет вещи такой, что превыше человека. Потому как она только вещь. Это уже революция доказала. А у нас постоянное состояние революции. Нечего беречь. Я это тебе точно говорю - тогда жить дольше будешь. Вещи смертны, а человек - бог! Бог - если он за вещи не цепляется. Сдались ему старые газеты?! Все равно, что вчерашний день от себя не отпускать.

Они подошли к строительному забору, Дуда приоткрыл доски в заборе, и пропустил в дыру Викторию. Было сумеречно, но не настолько, чтобы ничего не видеть без света. Прямо перед дырой стоял грузовик, чуть влево сколоченный стол из досок, стол был накрыт. За столом на лавках и ящиках сидели вполне приличные люди, резко контрастируя с пейзажем строительной площадки, с его вагончиком, нехитрым подсобным хозяйством на полках из кирпичей и заборных досок, так напоминающим жилье рыбака, вылавливающего из моря отбросы проплывающих мимо лайнеров. Импровизированная кухонька на досках, щербатые чашки всех мастей без ручек, под навесом стопки книг с помойки. В вагончик заглядывать не хотелось. Из него несло отвращающем запахом плесени и тщеты. Виктория присела к краю стола, никто вроде бы не обратил на неё внимания, но кто-то налил в пластиковый стакан немного водки, её передернуло от брезгливости, и тут же испугалась, что кто-то мог заметить, оскорбиться - подняла глаза и увидела за противоположным концом стола Потапа.

Она его узнала сразу. Хотя он сильно изменился за годы, что не виделись. А не виделись они более десяти лет.

Истощенный, кудлатый, с дрожащими руками, он, заметив перед собою новую женщину, сразу приосанился, но явно не узнал её.

- Пей. Все пьют. - Измученный гайморитом голос слева, заставил её очнуться. Виктория оглянулась. Увидала в полутьме, как Вадим подливал ей водку.

"Это засада! Надо бежать!" - мелькнуло в голове Виктории, и в тоже время сковал паралич воли, никуда не захотелось двигаться, а лишь как бы невзначай напиться и прикорнуть на его огромном, теплом плече и смотреть на все и всех сквозь прищур отяжелевших век. Но она собралась и ответила:

- Я не пью водку. - Вгляделась в Вадима, ей показалось, что не здоров, лицо его почернело. "Может печень его подводит?" - подумала она сочувственно и, чувствуя, как он дрожит, отставила стакан, давая как бы пример отказа от алкоголизма.

- Да ты чего? На поминках другого пьют! - вмешался Дуда.

- На чьих? - тихо спросила она, так чтобы никто не расслышал, словно саму себя и взглянула на Потапа. Слова её слышал Вадим, она заметила, что он проследил за её взглядом и двусмысленно прогундосил в ответ:

- Я думаю, ты знала покойного?

- Какого из?..

- Все! - взорвалась неизвестная Виктории худая женщина в черном. - Вам он был товарищ, а на деле просто собутыльник! Но если бы вы знали - в какой ад он превратил мою жизнь!..

Виктория сразу поняла, что это была очередная муза художника Михайлова-Шуйского.

Она была явно из тех классически возвышенных изначально русских девушек с благородными порывами и желанием служить чему-то великому, чувственных не в меру, но больше сочувственных, что добровольно превращали свою жизнь в ад, соглашаясь сопутствовать бреду спившихся псевдогениев. И за что они себя так не ценили, и отчего были столь доверчивы?.. А может быть слепы?.. За их спинам стояла целая история патологии развития благородных семейств. Да что там разбирать - все равно, как не удерживай, особенно, в те годы, годы кристаллизации советской интеллигенции, только стоило заявить какому-то идиоту о своей гениальности - бросали все: привычный дом, семью, готовые пожертвовать своей жизнью, слетались, словно мотыльки на свет, да свет был ложным. Не сгорали. А перегорали сами в себе. Виктория слишком хорошо много раньше встречала таких, порой с сожалением думая, что женщин, как бы они гениальны не были никогда не сопровождает такая свита слепо верящих. А тем временем страстная речь женщины в черном звучала симфонией оскорбленного предназначения, но Виктория не вслушивалась в подробности, обернулась к Вадиму. Зажгли свечи. В их отблеске лик Вадима насторожил её. Вадим выразительно поглядывал то на Потапа, то на нее, крутя белками воспаленных глаз. Это уже было лишним.

- Жизнь моя была адом! Адом! - повторяла, чуть ли не рыдая, женщина, все кивали ей, оставаясь глухими к патетике её души.

Вадим тоже кивал машинально.

- А вы, в какие адские костры подкидывали уголь? - лукаво спросила Виктория, намекая на то, что кожа его как-то уж слишком темна для этих мест - не в сезон.

Вадим не нашелся, что ответить, прощупал судорожным движениями карманы, нашел носовой платок, вытер пот со лба:

- Если я не умру... - еле выговорил он.

- Не умрешь, - мягко усмехнулась Виктория. - Это, наверное, грипп. Тебе надо отлежаться.

- Только с тобой.

- Надоели ваши пошлости. Все! Я пошла.

Он взглянул на неё серьезно и проникновенно больно схватил за тонкие запястья.

- Больно! - процедила Виктория и, резко вырвав свои руки, встала.

- А думаешь, мне не больно? А думаешь ему?.. - он кивком головы указал на ни чего неподозревающего Потапа.

- Больно всем. И амеба тоже испытывает боль. - Отпарировала она, - Но человек волен прекратить её множить.

- Прекратить?.. Тогда лучше уходи. Уезжай вообще отсюда. Зачем приехала?