Четыре угла - Виктория Лысенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Марлен вышла на учебу вновь, Герман стал обращаться к ней всё чаще. Она удивлялась этому, периодически думала, что он здоровается не с ней. Бывало, после школы, Риц провожал Марлен, интересуясь, не обижается ли она на него. Прошли дни, и девушка перестала бояться юного Германа Рица. Его яркая внешность, веселый настрой и вежливое отношение пробудили в ней доверие к нему.
– Смотри, вон! Опять Марлен и Герман идут! Как по часам. – Стали раздаваться насмешки по всей школе.
Марлен перестала быть незаметной. Ее общение с активным и знакомым почти с каждым подростком города юношей сделали ее узнаваемой, пусть даже только в стенах школы. Давление начало расти. Появились недруги. Марлен стала испытывать на себе насмешки, злые взгляды только потому, что такова природа человека. И вот, она вновь «простыла». Она не появлялась в школе более двух недель. В эти четырнадцать дней, Герман сам приносил ей уроки.
Сидя как-то раз зимнем вечером на кухне в доме Марлен, попивая чай и слушая треск бревен в камине, Герман начал разговор.
– Пока тебя не было в школе, директор решил устроить бал. Всех юношей обязали надеть смокинги, а девочек платья. Мы уже два дня между уроками учим вальс. По мнению учителей, нельзя приходить на бал неподготовленным.
– Наверное, ты отдавил все ноги бедной партнерше.
– Моей партнершей выступает твоя классная руководительница. На мне она показывает все имеющиеся в вальсе движения: от кружения до моего позорного падения.
Марлен засмеялась и быстро заморгала, пытаясь остановить слезы радости.
– Тогда я должна взять свои слова обратно и признать, что бедным партнером являешься ты. Все, наверное, ужасно смеялись над тобой в моменты падения и, особенно, кружения.
– Да, еще как. Но я их не замечал.
– Как тебе это удается? – ставя кружку на стол, покрытый скатертью, спросила Марлен.
– Что?
– Ну вот это, не замечать насмешек, взглядов людей? Неужели ты не видишь, что из-за общения со мной к тебе по-другому начинают относиться?
В тот момент Герман серьезно посмотрел на девушку перед собой, на ее голубые глаза, в которых отражались искры камины, выпрямил спину и серьезно проговорил:
– Потому что люди глупы. Зачем обращать внимание на глупость и безосновательную злость, ехидность? В моменты, когда надо мной хотят злобно пошутить, я просто начинаю думать о чем-то хорошем, отвлекаясь и не уподобляясь им. В последнее время, «чем-то хорошим» для меня стала ты.
Марлен увела взгляд от Германа, засмущалась и покрылась на лице опять легким румянцем.
Герман посмотрел на реакцию девушки и продолжил говорить:
– Пойдем вместе на бал? Обещаю, я научусь вальсировать так, что ни один не посмеет посмеяться.
Она согласилась.
О том, какой именно недуг заставлял Марлен неделями отсиживаться дома подальше от глаз людей, стало известно в день, когда состоялся школьный бал. Правда, состоялся он не для всех…
Одетый в нарядный дорогой смокинг, купленный отцом у знакомого итальянского городского портного, Герман в метель побежал к Марлен. Белые хлопья сыпались и кружились с неба, создавая свою интерпретацию вальса. Снежинки то ускорялись, то медленно кружились в воздухе, укладывались ровным слоем на ветви деревьев и крыши двухэтажных домов. Костюм Германа был уже почти весь бел, его лицо было мокрым и холодным, а улыбка сияла.
Он постучался в дверь. На пороге появилась Марлен. Она была одета по-домашнему и удивленно смотрела на юношу на пороге.
– Ты еще не оделась? Марлен, поторопись, а то опоздаем.
Она продолжала удивленно смотреть на Рица, а потом сказала:
– Куда опоздаем? Я никуда не иду.
И Марлен захлопнула дверь. Шокированный Герман стал кричать: «Марлен, что случилось? Я тебя чем-то обидел? Марлен! Марлен!».
Дверь распахнулась, из дома вышла укутанная в одеяло мама Марлен. Она закрыла за собой дверь, тихо спускаясь по лестнице и толкая нежно одной рукой Германа, начавшего движения спиной вперед.
– Герман, мой мальчик, я к тебе очень хорошо отношусь и я благодарна за то, что ты очень мил с моей дочерью. Но сейчас тебе лучше уйти.
– Я не уйду без Марлен. Если я чем-либо ее обидел, то стоит объясниться и решить все недоразумения. Если вы и вправду ко мне хорошо относитесь, прошу, разрешите с ней поговорить.
На улице уже было темно, горел холодным светом один уличный фонарь, а снегопад усиливался.
– Марлен нет. – Серьезно проговорила мама девушки. – Сейчас ее нет.
– Как нет? Я же с ней только что говорил!
– Да пойми же ты, это не та Марлен, это совсем другая, и она тебя не помнить или помнит частично.
Герман вопросительно посмотрел на женщину, и она поведала ему тайну их семьи. Оказалось, что Марлен болела расщеплением личности. На тот момент психиатры и психотерапевты смогли установить сочетание двух личностей, но не исключали и появление третей в ближайшее время.
Одна личность Марлен помнит и Германа, и его приглашение, и его любовь к ней. Другая же личность помнит лишь то, что они знакомы.
Герман Риц был поражен. Обычная простуда, как и говорила Марлен, была лишь прикрытием для сокрытия истинного заболевания.
– Иди на бал, Герман. Боюсь, сегодня она не придет к тебе. Если утром Марлен вернётся, я ей передам, что ты заходил.
Герман не пошел на бал. Он вернулся домой, упал в костюме лицом в подушку и уснул с разбухшим от слез лицом.
Утром Марлен проснулась и начала собираться на бал. В момент, когда она вышла из комнаты, чтобы спросить, где ее выглаженное «прошлым» вечером платье, ее мама сообщила, что бал прошел.
– Прошел? – со слезами переспросила Марлен, руками поглаживая волосы.
– Прошел, доченька. Вчера вечером.
– А Герман приходил? – боясь ответа, поинтересовалась опечаленная девушка.
– Приходил. – Опустив голову, ответила мама.
– И?!
– Я всё ему рассказала. Боюсь, он должен был узнать.
Марлен вбежала обратно в свою комнату и хлопнула дверью. Раздался шум, скрип дверец шкафа, шорох. Через минуту она выбежала полностью одетой для зимнего студеного утра и двинулась к дому Рицов.
– Стучат, как сумасшедшие. – Сказала Линда, подходя к входной двери, в которую стучала Марлен.
– Здравствуйте, могу я увидеть Германа? – Торопясь произнесла девушка, дрожа от страха и внутренней боли.
Линда качнула головой с обеспокоенно сложенными на лице бровями и позвала сына.
Герман вышел с кухни, увидел
