Украденное счастье - Олег Рой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Просьба Дитера и удивила, и взволновала меня. Из его письма выяснилось, что Наташа жива, живет в России и у нее есть взрослый сын, экономист по специальности, который собирается переехать на постоянное жительство в Швейцарию и ищет работу в банке. И если бы я смог, памятуя былое знакомство с матерью этого молодого человека, взять его к себе на службу, признательность их семьи не знала бы границ.
Я дважды перечитал письмо, а потом еще раз те строки, где говорилось о Наташе. И тотчас, отложив все дела, стал писать ответ. Где сообщал, что, разумеется, помню семью Алье и готов встретиться с сыном Наташи. Вызвал Клавдию, приказал срочно отправить письмо, а сам еще долго сидел за своим рабочим столом, просто так, ничего не делая, и вспоминал, вспоминал…
17 января 1992 года
Признаюсь, что ждал встречи с сыном Наташи с огромным нетерпением, чем-то близким к тому, что называется в книгах душевным трепетом. Где-то в глубине сознания даже поселилась смешная надежда — а вдруг они появятся на пороге моего кабинета вместе, этот парень и его мать…
Конечно, ничего подобного не произошло. Владимир прибыл один, надо отдать ему должное — точно в назначенное время. Но вид его меня разочаровал. В его облике не оказалось ровным счетом ничего напоминающего о Наташе. Обычный, невысокий, но хорошо сложенный спортивный парень. Лицо неглупое, улыбчивое, во взгляде, в манере держать себя угадывается сильный характер. Волосы темно-русые, черты лица совсем другие, да и глаза заурядного серо-голубого цвета, ничем не напоминающие те медовые омуты, которые до сих пор снятся… Сколько я ни рассматривал его, не мог найти никакого сходства с его матерью. И это огорчило меня. Пожалуй, огорчило почти так же сильно, как известие о смерти Наташи. Странно… Вроде бы я давно уже смирился с мыслью, что ее может уже не быть на свете. Но сообщение о том, что до последнего времени она была жива и скончалась менее полугода назад, причинило почти невыносимую боль… Все бы отдал за то, чтобы еще хоть раз увидеть ее! Ну, почти все. Скажем так — все, кроме дочки.
29 ноября 1993 года
К моему великому сожалению, последнее время мы стали намного реже общаться с моей Анжелой. Я слишком занят банком и бизнесом, да и у нее завелись какие-то интересные знакомства. Моя принцесса теперь редко бывает дома по вечерам, Софи объясняет это тем, что у дочки появилась новая подруга. Я новую приятельницу Анжелы ни разу не видел и даже не знаю, как ее зовут. Но если эта дружба развлекает мою девочку — что ж, я только рад этому. Я так и сказал дочке, но добавил: «Лишь бы, встречаясь с подружками, ты не забывала своего старого отца». — «Ну, какой же ты старый! — возмутилась моя радость. — Ты у нас молодой и красивый!» А потом пылко расцеловала меня и поклялась, что никто на свете никогда не заменит ей меня. Как же она хороша! В такие минуты я бываю совершенно счастлив.
18 мая 1993 года
Замечаю, что Анжела как-то удивительно переменилась. Еще недавно она была задумчивой, даже отстраненной — и вдруг повеселела. Глазки горят, постоянно улыбается, смеется, шутит. А сегодня я услышал, как она поет в ванной, принимая душ, — не мурлычет себе под нос, а именно поет в полный голос какую-то милую современную песенку. Ничего подобного не было с ней уже, наверное, лет десять, с тех пор, как она училась в школе. У меня потеплело на душе. Нет ничего лучше, чем видеть мою девочку довольной и счастливой! Целый день у меня в голове тоже крутилась эта мелодия. Наверное, так на нас с дочкой действует весна.
3 июня 1993 года
Уже далеко за полночь, но я не ложусь спать. До сих пор не могу прийти в себя, пишу, а руки трясутся… Чтобы хоть как-то успокоиться, прибегнул к испытанному средству — взялся за дневник.
О том, как меня огорошило, можно сказать, убило сообщение, что у моей Анжелы появился приятель, я уже писал. Но сегодня она привела его на ужин. На ватных ногах я вышел в холл встретить их, и, когда увидел его, все поплыло перед глазами. Моя дочь держала за руку сына Наташи! Живо вспомнилось, как маленькая Анжела так же доверчиво отдавала свою ладошку мне, и мы гуляли по городскому парку, ехали в Белинзону, катались на Сен-Бернардино… Но после той истории она больше никому не позволяла брать себя за руку. Даже мне! Когда я дотрагивался до нее, хотел обнять или поцеловать, она всегда отстранялась. I/I кончилось тем, что я прекратил всяческие попытки приласкать собственную дочь, хотя для меня это было очень болезненно.
А теперь ее ладонь лежит в его руке, они переглядываются, улыбаются друг другу, соприкасаются плечами… Я не мог оторвать взгляда от союза этих двух рук, в горле застрял ком.
«Что с тобой, папа? — тревожно спросила моя девочка. — Тебе нехорошо?»
«Ничего страшного! — тут же влезла в разговор Софи. — Анрэ просто немного нездоровится, наверное, слегка повысилось давление. Ну что же вы стали в дверях? Заходите, и пойдемте за стол. Все готово!»
Не помню, как я пережил этот обед, что ел, что и о чем говорил. Видел только одно — с какой нежностью, с какой собачьей преданностью смотрит она на него… Это было невыносимо! Я опомнился, когда русский уже прощался. Уходя, он сказал фразу, которая окончательно вывела меня из себя: «Надеюсь, синьор Орелли, мы с вами подружимся. Ведь у нас есть по крайней мере одна общая черта — мы оба любим Анжелу». Сам не знаю, как я его не убил…
Едва за ним закрылась дверь, Анжела тут же пристала ко мне и Софи с расспросами, как нам понравился ее любимый человек. Она так и сказала — «любимый человек» — и, кажется, даже не заметила, как меня передернуло.
«Не правда ли, он очень милый?» — щебетала дочурка, даже не глядя в мою сторону. Я хотел было ответить, что не разделяю ее восторгов, но эта идиотка Софи не дала мне и слова сказать, тут же ударилась в пространные рассуждения о внешности, манерах и характере русского. Можно подумать, что кому-то было интересно ее мнение! Анжела, впрочем, очень охотно поддерживала разговор с ней.
Мне поговорить с дочерью так и не удалось. Сначала мешала Софи, а потом Анжела заявила, что устала, и упорхнула спать. А я, взволнованный, совершенно выбитый из колеи, теперь не смогу уснуть. Этот русский и его мать не выходят у меня из головы…
До чего же изворотлива и прихотлива бывает судьба! Если бы я прочел об этом в книге или увидел в фильме, то, скорее всего, не поверил бы в подобное совпадение, счел бы его неудачным вымыслом. Но жизнь гораздо изобретательней любых фантазий. И ей ничего не стоит выкинуть подобный трюк.
Мне всегда была ненавистна мысль, что Анжела может полюбить кого-то, кроме меня. Не хотелось даже думать об этом. Я не для того столько лет растил мою девочку, чтобы отдать ее. Я воспитывал ее для себя. И у меня все получилось так, как было запланировано, даже еще лучше. Трудно признаться в этом даже себе, но та трагедия, что случилась с ней в санатории, в конце концов обернулась во благо. От мерзавца, посягнувшего на мою дочь, я избавился при помощи мафиози Паоло и его молодцев. А мой ангелочек с тех пор и глядеть не желал на мужчин. Во всем свете для нее существовал только я. Мы жили в полной гармонии. Анжела дорожила мной, как никем другим, а я был уверен, что она — единственная женщина в мире, которая не предаст, не обманет и никогда не бросит меня. И вдруг все рухнуло… Из-за этого русского, сына Наташи, который… Нет, не могу, я не в силах больше писать!
14 июня 1993 года
Это ужасно! Обычно я стараюсь обходиться без лекарств, но сейчас выпил успокоительное и, кое-как придя в себя, сел за дневник. А случилось страшное. Впервые в жизни мы поссорились с Анжелой, и она убежала из дома.
Началось все после ужина. Софи наконец-то укатила в свой Милан, и у нас с дочкой появилась возможность нормально поговорить. Но вместо того, чтобы выслушать мой рассказ об обстановке на нефтяном рынке или обсудить предстоящий отпуск, Анжела снова завела разговор о русском:
«Как жаль, что Владимир тебе не понравился! Мне так хотелось бы, чтоб вы с мамой приняли его в нашу семью…»
«Дочка, милая, — осторожно сказал я. — Для меня «наша семья» — это только я и ты. Все эти годы нам с тобой было так хорошо вместе! Вдвоем. Так зачем же нам нужен кто-то еще?»
«Ну папа! — она надула прелестные губки. Мой ангелочек всегда так делает, когда недовольна чем-то, это у нее с детства. — Что ты такое говоришь? Конечно, я очень люблю и тебя, и маму, мне хорошо с вами. Но Владимир — это же совсем другое! Я уже взрослая женщина, мне скоро исполнится двадцать пять! Мне давно пора узнать и другую любовь. Оказывается, любовь к мужчине — это так прекрасно! Ничего в жизни не может быть чудеснее этого!»
Каждое ее слово, точно раскаленная игла, вонзалось в мое сердце, причиняя невыносимую боль. И я словно прозрел. Только теперь я понял, насколько далеко зашли их отношения… Это было страшным ударом. Я не выдержал, сорвался на крик:
