Происхождение тютельки - Борис Бурда

Кстати, в современном Израиле (спасибо нашим бывшим землякам) борьба с трефными, то есть запрещенными религией, мясопродуктами приняла своеобразные формы. Спросите в магазине свинины – рискуете нарваться на скандал. А на просьбу принести «белого» или «другого» мяса вынесут из подсобки такой кусочек, что у нас не сразу и сыщешь. Разводят свиней там же, но в свинарниках паркетные полы – нечего, мол, нечистым тварям топтать священную израильскую землю. Кстати, фермер никогда не скажет: «Я развожу свиней». «Я развожу жирафов» (или «низкорослых телят»), – говорит он, и все всё понимают. Да и эти табу размываются нашей эмиграцией вполне успешно. Своими глазами видел в Израиле плакат: «Всегда в продаже свежая свинина», причем в каком-то смысле на четырех языках сразу – великом, могучем, правдивом и свободном. То ли еще будет? Сказано же в Библии, что чистые животные – это те, у которых копыто разделено, жующие при этом жвачку. Свинья – парнокопытное, копыто у нее разделено, но жвачки она не жует. Ну и что? Берешь пластиночку «Орбит без сахара», суешь свинье в пасть – и она уже совсем кошерная.

Была от различия пищевых привычек и польза, причем немалая. На Украине любят свинину и вошедшее в массу анекдотов сало не просто так: смекалистые украинские крестьяне, столетиями страдавшие от опустошительных набегов татар, давно поняли, какую скотину следует разводить, чтоб татарин ее не только сам не съел, но и на продажу не угнал – ножки-то у свиньи никакие, только на холодец и годятся, а ходок она скверный. Пишу об этом, правда, с некоторым трепетом: когда мой коллега по команде привел этот факт в своей статье, немедленно появился возмущенный отклик местного завкафедрой украиноведения – что, мол, за гнусная клевета на украинский народ, впервые в истории человечества одомашнивший одногорбого верблюда!

Отдельная тема – угощение почетному гостю. Хрущев как-то раз сильно разгневался на немцев за поданный ему на приеме немецкий деликатес – суп из бычьих хвостов: «Сами быков съели, а мне, руководителю ядерной державы, хвосты оставили?!» В Европе это еще полбеды: ну не едят венгры киселя, румыны – черного хлеба, а англичане – сосисок с гречневой кашей, так что? Им другое принесут. А что делать в Средней Азии, где отказ почетного гостя от самого лакомого куска барашка – глаза – воспринимается как обида?

А каково вести дела с японцами, которые избегают говорить «нет»? Не то чтоб они не отказывали никому и ни в чем – в этом случае давно бы им конец пришел. Просто вместо «нет» они говорят: «Ваше предложение чрезвычайно меня заинтересовало. Я не имею возможности решить этот вопрос немедленно, но в ближайшее время, может быть, даже послезавтра или на этой неделе, рассмотрю его самым благожелательным образом». Японец в этом случае понимает, что ему бесповоротно отказано, не менее вежливо благодарит и уходит. А европеец или американец, радуясь согласию партнера, недовольно думает: «Ну и копуши эти азиаты – не могут сразу решить, раз уж им это так нравится» – и приходит послезавтра. Японец же думает: «А ведь правду говорят об этих гайдзинах (иностранцах) – более беспардонных людей я в жизни не видал» – и на вопрос: «Когда же мы заключим сделку?» отвечает крайне грубо – обещает все решить через три дня, когда вернется его зам, и переселяет гостя в самый роскошный номер отеля, причем за свой счет. Японцу, бедолаге, даже неудобно, что он так унижает этого варвара, он совершенно уверен, что после такого афронта нежеланный гость носа к нему не покажет, но через день вдруг застает его в своей приемной: гость сердито внушает его секретарше, что коль уж шефу так приспичило с ним сотрудничать, пусть уж примет его немедленно, а то он и так из уважения к нему теряет время. «Ну я тебя!» – думает потомок самураев и поступает с назойливым гостем, как с кровным врагом не поступил бы: везет в дорогущий ресторан и заказывает гейш, которые стоят вообще целое состояние. Поскольку для японца такое отношение к контрагенту – плевок в лицо, а для европейца – признак крайней заинтересованности, граничащей с угодничеством и раболепием, узел затягивается еще туже. Когда его кто-то развяжет (а скорей всего, разрубит), уже невозможно разубедить японца (европейца) в том, что эти европейцы (японцы) – люди крайне неискренние, невоспитанные и фальшивые.

А отношение к пространству и времени? У каждого народа есть свои понятия о том, на каком расстоянии можно находиться от собеседника. В результате контакт, скажем, англичанина с греком на каком-то светском приеме представляет собой забавное зрелище – нечто вроде вальса, когда грек приближается, англичанин отодвигается, и так до тех пор, пока грек не загонит англичанина в угол и не начнет втолковывать ему все, что он пожелает, даже не замечая того, что его собеседнику, мягко говоря, некомфортно. Ведь по его представлениям второй человек на таком расстоянии от него возможен только во время интимной связи или при драке, и коль скоро первое на этом приеме еще менее возможно, чем второе, чувство ожидания удара его не покидает вне зависимости от содержания беседы.

Это еще если оставить вопрос о темпе беседы и интенсивности жестикуляции. А ведь он у разных народов очень различен, и убедить, скажем, норвежца, что перед ним не психопат, тараторящий, как балаболка, и размахивающий попусту руками, а совершенно нормальный итальянец, тоже удается не всегда и не сразу. На тель-авивском рынке людей европейского воспитания тоже несколько шокируют отчаянные вопли торговцев марокканского происхождения, расхваливающих свой товар. По их понятиям, так вопить можно только при непосредственной угрозе жизни. А предки марокканских евреев сотни лет жили в условиях жесткого естественного отбора, где торговец, вопящий чуть потише, вообще не привлекал покупателей, умирал от голода и не оставлял потомства. Так что вопить они будут еще долго.

А насколько различно представление разных народов о красоте? Страсть европейцев к стройным женщинам непонятна ни арабам, давно приученным к мысли о том, что после смерти их будут услаждать в раю не какие попало гурии, а непременно толстые блондинки (не зря арабы говорят о красавицах: «Она красива, как полная луна»), ни африканцам и жителям Океании, откармливающим к свадьбе невесту, как гусыню. А как вам практикуемое в той же Африке искусственное вытягивание мочек ушей где-то до подмышек, нижней губы – чуть ли не до подбородка или шеи до такой степени, что без специальных поддерживающих колец бедная дама и ходить-то не может. Плачут, бедолаги, но терпят – иначе сочтут уродиной и замуж не возьмут. Как не брали китаянок, не бинтовавших в детстве ноги, чтоб добиться такого размера ступни, при котором можно ходить, только мелко семеня. Назовете это уродством – сочтут дикарем, не имеющим чувства прекрасного.

Причем чем менее культурен собеседник, тем резче он выражает свое отвращение к непривычному – это уж как водится. Типично обезьянья реакция: «вижу чужого – боюсь чужого – ненавижу чужого – стараюсь убить чужого». И избавляемся мы от этого с величайшим трудом и тысячелетиями – еще в Древней Греции, колыбели культуры, славили, как чудо гостеприимства, города, где было принято не убивать приставших к их берегам путников, более того, отпускать их живыми, здоровыми и неограбленными, не обращая в рабство. Слава богу, это теперь относительно общепринято – всего 2000 лет прошло. Да и то не всюду и не всегда.

А если уж увидел красивую женщину – как выразить свой восторг? В Бразилии, например, вполне уместно сказать: «Девушка, какая у вас замечательная попа!» – и вместо пощечины получить в ответ улыбку. Собственно, нормальное, почти античное отношение к телу – у древних очень почиталась Венера Каллипига, то есть Прекраснопопая, простите за неуклюжий перевод, у нас и слов-то таких нет. А попробуйте так похвалить встреченную на улице красивую москвичку – увидите, что будет!

Хвалить представителя другой культуры тоже, кстати, надо осторожно. В рассказе Киплинга «Возвращение Имрея» этот самый Имрей похвалил четырехлетнего сына своего лакея Бахадур Хана: «Какой красивый мальчик!» – а мальчик после этого заболел и умер. С точки зрения Бахадур Хана, виновен в этом был только Имрей. Похвалил – значит, сглазил. Естественно, мстя за сына, он Имрея убил, считая себя совершенно правым. А вот убедить в его правоте британский суд и полицию, как вы понимаете, оказалось совершенно невозможным.

Да и на Кавказе до сих пор следует поосторожнее хвалить что-либо в доме хозяина – возможна куча неприятностей. Могут подарить что-то совершенно вам не нужное. Могут подарить что-то очень ценное, но о вашем такте и воспитанности мнение приобретут своеобразное. Могут продемонстрировать близость к нашим нормам и не подарить что-либо настойчиво расхваливаемое именно в надежде на этот обычай – тоже обидно, да? Красивый обычай, но только тогда, когда оба его фигуранта знают, в чем тут дело.