Последняя тайна храма - Пол Сассман

Инспектор говорил резче, чем хотел, более вызывающе, и поэтому сторонники шейха еще больше посуровели. Похоже, они собирались перейти от угроз к делу. Шейх стукнул тростью по пюпитру, и резкий звук от удара по дереву пронесся по мечети.

– Халас![55] – сказал он.

Он пристально посмотрел в глаза Халифе, затем махнул своим защитникам:

– Оставьте нас.

Веснушчатый пытался протестовать, но старик повторил свой приказ, и мужчины, ворча, потянулись к выходу. Когда они ушли, шейх взял с кафедры Коран и присел на подушку, прислонившись к стене.

– Ты или не в своем уме, или действительно бесстрашен, если решился прийти сюда вот так, – сказал он, отложив книгу и трость на ковер. – Впрочем, наверное, и то и другое вместе. Хотя, думаю, все-таки скорее первое. Ты еще и заносчив, как все полицейские.

Шейх взял в руки Коран и начал листать жесткие страницы. Халифа сел рядом на корточки, наблюдая, как муха выписывает в воздухе восьмерку. С улицы доносился крик осла.

– Тебе не понравилась моя проповедь? – спросил старик, не прекращая листать книгу.

Халифа уклончиво пожал плечами.

– Ответь, пожалуйста.

– В общем, нет, – сказал инспектор менее уверенным голосом, чем ему хотелось. – Она показалась мне… слишком гхир ислами[56].

– Тебе что, нравятся евреи? – спросил шейх улыбаясь.

– Я пришел сюда не для того, чтобы…

Шейх поднял руку, заставив инспектора замолчать. У Халифы было неприятное ощущение, что старик видит его насквозь, читает все его мысли. Он поерзал на месте.

– Ты мусульманин?

Халифа недовольным голосом промямлил, что мусульманин.

– Но тебе нравятся евреи?

– Я не думаю, что эти вещи несовместимы.

– Так тебе нравятся евреи? Отвечай!

– Я не… это не…

Инспектор отмахивался от мухи, одновременно поражаясь, как это он дал втянуть себя в столь неприятный разговор. Шейх тем временем отыскал нужную суру и, развернув книгу, показал ее Халифе:

– Пожалуйста, прочти мне.

– Я не…

– Всего один аят. Разве это так сложно?

Халифа с неохотой взял книгу, отдавая себе отчет, что старик ничего ему не расскажет, если не играть по его правилам. Прочесть надо было строки внизу пожелтевшей страницы, фрагмент из пятой суры – «Аль-Маида» («Стол»). Инспектор посмотрел на нее, прикусив губу:

– «О верующие в истину, никогда не дружите с евреями и христианами; они дружат между собой; но те из вас, кто подружится с ними, сами станут ими».

Шейх одобрительно кивнул.

– Ну, теперь ты видишь? Это сказал святой пророк Мохаммед, ясно и недвусмысленно. Дружить с евреями, с любыми иноверцами, сочувствовать им, относиться к ним иначе, как с ненавистью и презрением, – значит перечить воле всемогущего Аллаха, да будет благословенно имя его.

Он протянул дрожащую руку и забрал книгу. Халифа хотел было возразить, процитировав другие строки из Корана, в которых пророк с похвалой отзывается об «ахль аль-китаб»[57]. Однако вдруг все стерлось из его памяти, и он не смог припомнить нужные слова. Шейх заметил обеспокоенное выражение его лица и криво улыбнулся.

– Быть мусульманином – значит подчиняться воле Аллаха, – сказал он, закрыв Коран и нежно проведя рукой по переплету. – Если человек не подчиняется беспрекословно – он не мусульманин. Либо свет, либо мрак, третьего не дано.

Шейх поцеловал книгу и положил ее на колени.

– Так ты хотел поговорить о Янсене?

Халифа провел рукавом по вспотевшему лбу, пытаясь собраться с мыслями. После напряженного разговора расследование показалось таким отдаленным и незначительным.

– Господин Янсен умер две недели назад, – пробормотал он, отмахиваясь от жужжащей над головой мухи. – Мы сейчас стараемся выяснить некоторые… подробности его жизни, я нашел в его доме листовку с приглашением на вашу проповедь. Странно, что ее прислали немусульманину.

Шейх ничего не ответил и, подавшись вперед, начал массировать колено, глядя вверх, на разноцветные стеклышки купола.

– Почему вы послали ему приглашение? – не отступал Халифа.

– Из вежливости.

– Из вежливости?

– Янсен был очень… щедрым. Правила вежливости требовали напоминать, что мы его не забываем.

Рассудок Халифы постепенно начинал проясняться.

– В каком смысле «был щедрым»?

– Вносил пожертвования для одного проекта.

Шейх отпустил колено и медленно опустил глаза, пока его взгляд не уперся в Халифу.

– Мы помогаем нашим братьям, страдающим от гнета сионистов, – добавил он. В его голосе чувствовалась обвинительная интонация, словно шейх видел в Халифе, отказавшемся разделить его бешеную ненависть к евреям, приспешника врагов ислама.

– Помогаете чем?

Шейх не сводил глаз с инспектора.

– Деньгами. На еду, одежду, учебники для палестинцев. Ничего противозаконного.

– И Янсен давал на это деньги?

– Всего один раз, пару месяцев назад.

– Ни с того ни с сего?

Шейх пожал плечами.

– Мы удивились не меньше, когда узнали, что какой-то куфр предлагает пятьдесят тысяч. Он обратился к моему человеку в Луксоре и попросил о встрече со мной. Обычно я не связываюсь с такими людьми, но в этот раз сумма была слишком серьезная…

Халифа чуть слышно присвистнул. Расследование вновь приобретало неожиданный поворот. Он не мог предположить, с чего бы Янсену выкладывать столько денег такой подозрительной личности, как шейх.

– Вы встречались с ним?

Старик кивнул, поглаживая морщинистой ладонью бороду.

– И что?

– Да ничего особенного. Поговорили. Он сказал, что восхищается нашей работой и рад нам помочь. И тут же дал деньги. Наличными. Разве мог я отказаться?

От долгого сидения на корточках у Халифы разболелись ноги. Он встал и вытянулся в полный рост.

– Но почему он дал деньги именно вам? Есть же куча всяких благотворительных организацией, причем вполне официальных. Зачем искать встречи с…

Шейх улыбнулся:

– …с человеком с такой репутацией?

– Вот именно. Янсен не мог не понимать, какой опасности он себя подвергает, вступая в контакт с вами. Неужели он вручил деньги просто так?

Шейх не отреагировал на вопрос Халифы и с еле уловимой улыбкой, таящейся в уголках губ, смотрел ему прямо в глаза. Следователь снова сел на корточки и озадаченно взглянул на проповедника.

– Он просил вас о чем-нибудь?

И снова вопрос Халифы остался без ответа.

– Он ведь просил вас о чем-то, правда? А? О чем он просил?

Шейх наклонил голову сначала вправо, затем влево, похрустывая шейными позвонками.

– Он хотел связаться с аль-Мулатхамом.

Халифа в изумлении раскрыл глаза.

– Серьезно?

– А к чему мне врать?

– Зачем? Зачем он хотел с ним связаться?

– Он сказал, что мог бы ему помочь в борьбе с евреями. Дать ему некое оружие. Очень мощное оружие.

Снаружи кто-то застучал по металлу, но Халифа не обратил никакого внимания на резкий звук.

– Что же это за оружие?

Шейх развел руками.

– Об этом он ничего не сказал. Он говорил лишь, что жить ему осталось недолго и что он хочет передать секретное оружие в надежные руки – людям, которые направят его против евреев. Вот и все, что я знаю.

– И вы помогли ему?

– Думаешь, у меня есть телефон аль-Мулатхама? – ухмыльнулся старик. – Я очень уважаю этого человека. Каждый раз, когда он отправляет на тот свет израильтян, сердце мое ликует. Но я понятия не имею, кто он и где живет.

Шейх снял очки и начал протирать линзы внутренней стороной кафтана.

– Я дал ему координаты кое-кого в Газе, – сказал старик после долгой паузы. – Должен же я был хоть чем-то отблагодарить человека за пожертвование, ведь верно?

– И что? Он связался с ними?

– Не знаю и знать не хочу. Больше я его не видел. И имен моих палестинских друзей я тебе не назову.

Шейх оперся на трость и, распрямив ноги, попытался встать, однако, чуть приподнявшись, скрючился отболи. Халифа, для которого уважение к старшим значило больше, чем политические взгляды, поддержал шейха и помог ему подняться на ноги. С трудом, прихрамывая, старик направился к выходу. На миг он обернулся к Халифе:

– Помни, инспектор, есть только свет и тьма, ислам и пустота. Среднего пути не дано. Никаких компромиссов. И сейчас ты сделал свой выбор.

КПП Каландии, между Иерусалимом и Рамаллой

В соответствии с данными ему по телефону указаниями Юнис Абу Джиш подошел в полдень к КПП Каландии, одетый в футболку с храмом Скалы, и встал под массивным запыленным щитом с рекламой спутниковых тарелок «Мастер».

После звонка представителя аль-Мулатхама Юнис на сутки потерял душевный покой. Его то охватывал озноб – как только он представлял себе всю сверхчеловеческую важность предписанного ему деяния, – то бросало в жар, а голова кружилась от эйфории. Похожее чувство он испытал последний раз в детстве, когда его впервые привезли на море. Ныряя и бултыхаясь в теплых волнах, Юнис думал тогда, что прекраснее нет ничего на всем белом свете.