Новая Орда - Андрей Посняков

– Ладно, подумаю над вашей просьбой. Встретимся вечером у казармы – решим.

До вечера князь так и не появился больше на службе, вместе с Федором скупая у местных зеленщиков весь их товар. Да еще нужно было не забыть о повозке и лошади или хотя бы ослике – не переться же в замок на своих двоих, при этом еще тащить товар на плечах.

С осликом и повозкой неожиданно помогла домовладелица, синьора Ольга Амарцбели. У нее в хозяйстве имелся и ослик, и повозка, коих сия почтеннейшая госпожа любезно согласилась сдать в аренду на несколько дней за вполне умеренную цену.

– Вам, господин Джегоро, как моему жильцу – скидка.

Вожников с Федором отправились в путь с раннего утра: осел – не лошадь, быстро не скачет. В темной – поверх светлой рубахи – жилетке, в каких обычно ходят торговцы, Федя вел под уздцы запряженного в груженную товаром тележку ослика, Егор же, справедливо опасаясь встреч со своими многочисленными знакомыми, держался чуть позади, шагах в десяти, а то и больше. Шел в своей обычной одежде – модной, с разрезами, куртке и синем берете с пером, который при нужде можно было использовать и в качестве подшлемника.

Как ни странно, никого из знакомых напарники так и не встретили, если не считать слугу Луиджи Гроссо – нескладного и неловкого парня Евклидоса. Он, завидев важно вышагивающего Егора, поспешно поклонился и пробормотал приветствие.

– И тебе не хворать, парень, – снизошел до слуги князь. – Господину своему поклон передай. И пусть учит удары, каждый день пускай отрабатывает, так ему и скажи, понял?

– О да, почтеннейший синьор, – снова поклонился Евклидос, провожая господина десятника скромным и благоговейно-почтительным взглядом, каким и надлежало слугам смотреть на благородных господ.

– Ага, ага, передам… как же! – едва «синьор Джегоро» скрылся из виду, Евклидос осмелел, превратившись из забитого бестолкового слуги в довольно-таки развязного подростка себе на уме.

Даже походка парня изменилась, став куда более раскованной, а уж манеры… Толкался, плевался, ругался – правда, и толпа на рынке, куда Евклидос свернул, собралась немаленькая, и все толкались, плевались, ругались… да еще и дрались! Не успел юноша протиснуться в узкую, меж домами, арку, как тут же получил тумака от какого-то крестьянина, безуспешно пытавшегося приткнуть хоть куда-нибудь свою огромную, груженную сеном арбу.

– Глаза-то разуй, жердь! – так было сказано парню.

– Сам ты жердь! – плюнув, Евклидос ловко увернулся от мощной крестьянской лапы, куда ловчее, чем разливал господам вино.

Увернулся, усмехнулся, огляделся… и, не увидев ни одного знакомого, быстро зашагал к торговцам живым товаром – поглазеть на смазливых невольниц. Нечасто так получалось, что господин отпускал его с поручением так вот надолго – нынче время было, почему б и не поглазеть на девок-то? Тем более, на голых! Эх, если б не только глазеть… на баню б скопить серебришка… да уж, да уж, скопишь тут с таким скупердяем, как Луиджи Гроссо. Точнее, даже не он сам скупой, а его родители.

Встав чуть в стороне от помоста с невольниками, Евклидос принялся любоваться на выставленных для продажи девок и женщин, особенно радуясь, когда к работорговцу – толстому усачу в длинном синем халате – подходил какой-нибудь особо привередливый покупатель, осматривавший будущую покупку тщательно, без дураков.

– Ну, пусть разденется-то до конца! – шепотом подсказывал покупателю парень. – А теперь вон ту, вон ту посмотри… темненькую. И нечего ей прикрываться – ишь, ты, стыдливая какая.

Так юный слуга и скоротал время до самой обедни, а потом отправился прочь, вполне довольный увиденным. Шел, думал, представлял, как скопит наконец серебришка на баню, а там… ух, там…

– Эй, парень, не поможешь корзинку донести, а то уж больно тяжелая.

Корзинку? Еще чего!

Евклидос с презрением обернулся… да так и застыл, увидев перед собой ну совершеннейшую красавицу, куда красивее даже тех нагих невольниц, которых он только что лицезрел.

Судя по одежке, красуля была из простых, это ясно…

– Ну, что ты глазами-то хлопаешь? Поможешь – отблагодарю, ты не думай.

– Поцелуй!

– Можно и поцелуй, – легко согласилась девчонка и, облизав губы, добавила, чуть понизив голос: – А можно и кое-что большее: парень ты не уродливый, видный. Корзинку-то бери!

Нагнувшись, слуга поднял корзинку, не столь уж и тяжелую, и, прерывисто дыша, спросил:

– Нести-то куда?

– А вот за мной иди, не споткнись только.

Служанка засмеялась – ах, какой у нее был смех!

Ну, кто же здесь так хохочет-то?

Именно от смеха Егор нынче и проснулся, от звонкого и веселого смеха, такого заливистого и чистого, что можно было бы сказать – это и не смех, а привет из детства, ибо только в этом возрасте люди и могут так беззаботно смеяться. Как вот сейчас смеялась эта девчонка с темно-карими, как шоколад, глазами и копной темно-русых волос. Босая, но с белой, правда, уже тронутой золотистым загаром кожей, вполне миленькая, лет, наверное, двадцати или где-то около этого – но как хохочет, как заливается! И это с самого раннего утра – солнце еще толком не встало – в гостевой зале деревенской харчевни, где, не чинясь, спали на постеленной соломе все постояльцы неблагородного звания – мелкие торговцы, приказчики, плотники, целой артелью явившиеся чинить мост.

И откуда взялась эта хохотушка? Местная, наверняка.

– Ты что тут так хохочешь-то, кареглазая? – спросив, Вожников и сам улыбнулся, невольно заражаясь смехом. – Хоть сказала бы!

– Да тараканы тут, глянь, – дева кивнула на храпящего в углу рыжебородого старика, у которого – прямо по бороде! – плотоядно шевеля усами, ползли два крупных коричневых таракана.

– Это, если ты не знаешь, Касым из Каш-Кали, – несколько успокоившись, пояснила девушка. – Он тут всегда тараканьи бега устраивает, и вчера вечером тоже устраивал, потом собрал всех тараканов в ларец – а они вон, разбежались. Ой, ой, смотри, самый-то мелкий бежит, торопится… ой, мамочки, ой, не могу!

Незнакомка вновь зашлась хохотом, от которого проснулся и Федор, бросив на смешливую девушку весьма недовольный взгляд. Впрочем, а чего уже спать-то? Солнце-то всходило уже.

– Меня, между прочим, Заирой зовут, – перестав наконец-то смеяться, хохотушка уселась на длинную, вдоль все залы, лавку и закинула ногу на ногу.

Длинная темная юбка ее задралась, открыв загорелые коленки, что девчонку, по-видимому ничуть не смущало, а скорей забавляло – забавляла реакция на ее коленки посетителей, того же вот Егора или Федьки. Вожников-то еще ничего, все-таки бывший цивилизованный человек, и не такие еще юбчонки видал, а вот Федор – так тот от смущения аж носом зашмыгал да зарделся, как красная девица, что немедленно вызвало у Заиры новый приступ смеха.

– Ой, смотри-ка, какой стеснительный! Вы откуда такие приперлись?

– Откуда надо, – усаживаясь за стол – немного подкрепиться – не очень-то вежливо буркнул Федор. – Тебе что за дело?

– Так просто спросила, – хохотушка ничуть не обиделась, видать, привыкла тут ко всему. – Тебя как зовут?

– Ну, Федор…

– А хозяина твоего как? – повернув голову, Заира с интересом посмотрела на Вожникова, примостившегося чуть поодаль с только что принесенной ушлым кабатчиком утренней кружкой пива.

– Откуда ты знаешь, что он мой хозяин? – изумился юноша.

Девушка махнула рукой:

– А видно! Ты на него нет-нет да и посмотришь, будто одобрения или приказа ждешь. Хозяин твой, видать, строгий… хоть и пьяница.

– С чего б это я пьяница-то? – непритворно обиделся Егор, прекрасно слышавший каждое слово – говорить спокойно и тихо эта хохотушка, похоже, вообще не умела… или не хотела просто.

– Ой, извини, – скользнув по лавке, девчонка вмиг оказалась рядом с князем. – А пиво-то хмельное – с утра?

– Хочу – и пью! – рассерженно пробурчал Вожников. – Тебя забыл спросить, пигалицу!

– У меня, между прочим, имя есть, и я его называла, – «пигалица» обиженно надула губы… отчего неожиданно похорошела, напомнив Вожникову какую-то очень сексуальную фотомодель… вот кого только?

Впрочем, столь пасторальное впечатление оказалось тут же разрушенным дальнейшим поведением Заиры. Опустив глаза, она негромко спросила у князя огниво: мол – есть ли?

– Да есть, как не быть, чай, в пути были, – пожав плечами, Егор махнул рукой Федьке. – Глянь, друже, в повозке.

Федор и метнулся – принес, а князь – вот уж дурачина-то! – не чувствуя подвоха, передал огниво девушке. А та, спрыгнув с лавки, чрезвычайно ловко зажгла пучок соломы и, заговорщически подмигнув Вожникову, поднесла огонь к бороде так и не проснувшегося Касыма.

Егор аж рот открыл от такой наглости! Да, едва сообразив, что происходит, бросился бедолаге на выручку, вырвав солому из шкодливых рук Заиры: