Станцуем, красивая? (Один день Анны Денисовны) - Алексей Тарновицкий

Наконец прямо перед ними вырастает дощатый забор с тремя рядами колючки поверху. Суперпилка останавливается.

— Ш-ш! — шипит он. — Теперь не шуметь. Слушать мою команду. Входим тихо, сближаемся незаметно. При попытке к бегству сбивать без предупреждения. Как поняли?

Валерка кивает — за себя и за двух других богатырей в лице Аньки и Машки. Суперпилка делает шаг вперед, сдвигает в сторону одну из досок и исчезает за забором.

— Я туда не пойду, — дрожащим голосом произносит Машка. — Мы что, группа захвата?

— Не боись, Маня, — Валерка хлопает ее по плечу. — Извращенцы тоже не спецназ. Чуть что — врассыпную. Давай, полезай в щелочку. Или ты по габаритам не проходишь?

Машка оскорбленно фыркает. Шуточек по поводу своей комплекции она не принимает в принципе.

— Сам ты не проходишь! Вот, пожалуйста.

Вслед за Мининой лезет и Анька. На всякий пожарный она снимает дубленку, сворачивает ее и прижимает к себе наподобие грудного ребенка. В другой руке на отлете — потому что вот-вот протечет — болтается сумка с мясом. Что и говорить, в таком положении не больно-то легко ловить нарушителей социалистической законности. Но Анька чихать на это хотела: кому надо, те пусть и ловят. Ей же отгул дают за дежурство с семи до одиннадцати, а не за пойманных извращенцев.

Оставив препятствие позади, она разгибается, снова накидывает на себя дубленку и только потом смотрит, что творится вокруг. Как и предполагал Суперпилка, во дворе стоит образцовая тишина. Метрах в двадцати тускло светятся желтые пятна окон Пушкарской бани. Больше не видно ничего, темнота.

«Слава богу, — думает Анька. — Нет извращенцев. Спокойно вернемся в штаб, попьем чайку, потом еще один кружок по улице и можно…»

Она не успевает додумать, прерванная отчаянным воплем:

— Менты!!!

Крик ударяется в желтоглазую стену и отражается от нее в черное небо Петроградской стороны. Так, верно, кричали нерадивые дозорные на городском раскате, слишком поздно заметившие подкравшегося врага и получившие за это половецкую стрелу в незащищенную спину.

— Менты-ы-ы!..

И толпа, прежде закрывавшая от Анькиных глаз экран «телевизора», распадается, словно взорванная этим воплем. В ярком свете окна видно, как люди-осколки стремительно разлетаются в разные стороны, мечутся по двору, карабкаются на стенам, исчезают в неприметных дырах дощатого забора. Так, верно, метались по городу обреченные жители, застигнутые степным набегом.

— Стоять! — громовым раскатом проносится по миру рев Суперпилки.

«Погоди-погоди, что ты такое думаешь? Все обстоит ровным счетом наоборот, — напоминает себе Анька. — Хорошие тут мы, дружина. А они — плохие, извращенцы…»

Мимо нее, вжав голову в плечи, проскакивают извращенцы — в щель, в дыру, на свободу! Анька еле успевает уворачиваться. В голове у нее теперь одна забота: не выхватили бы сумку с мясом! Вот этого извращения она уже не простит никому и ни за что.

— Держи, Соболева, держи! — кричит из темноты Суперпилка.

«Держу, а как же… — мысленно отвечает Анька, намертво вцепившись в ручки сумки. — Попробуй, выхвати!»

Через минуту-другую суматоха во дворе стихает, и выясняется, что дружина захватила-таки в полон одного извращенца — плюгавенького мужичка интеллигентного вида. Держа мужичка за шиворот, Суперпилка подводит его к забору.

— Вот, попался субчик, — говорит командир, и законная гордость победителя слышна в его голосе. — От меня не уйдешь. Эх, Соболева, Соболева… Если бы ты ворон не считала, можно было бы еще пяток насшибать.

Он поворачивается в темноту:

— Валера, проверь там, за кучей! А мы пока милицию вызовем… — Суперпилка лезет в карман за милицейской рацией. — Та-ак…

— Пожалуйста, — вдруг еле слышно бормочет извращенец. — Только на работу не сообщайте… пожалуйста…

— Это уж как получится, гражданин, — откликается Суперпилка. — Эх, ты, извращенец, погань грязная. Баб надо в койке щупать, а не в телевизоре смотреть, понял? Хотя, куда тебе такому… тьфу!

Он сплевывает и начинает возиться с рацией. Одной рукой тут не справишься, и командир препоручает задержанного Аньке:

— Соболева, возьми его за рукав! Да крепче, крепче держи. Хотя, куда он на хрен денется… Алло! Алло! Дежурный? Дежурный?

Извращенец дрожит всем телом; трясутся губы, трясутся коленки, трясутся очки в роговой оправе. Прав опытный Суперпилка: задержанный даже не помышляет о побеге. Анька смотрит на него, и на память ей приходят недавние слова Робертино. «Посмотри на нас, мужиков, — говорил он, говорил и плакал. — Взгляни на это ничтожество! На эту грязную пьяную плесень, именуемую российскими мужиками! На что мы способны?»

Анька притягивает извращенца к себе и тихо шепчет:

— Беги!

— Ч-ч-то? — в панике переспрашивает мужчинка. — Только на работу не сообщайте… пожалуйста…

— Да, товарищ лейтенант, — звенит рядом голос Суперпилки. — Задержаны извращенцы в количестве одного. Высылайте наряд. Да. Кого?.. Не понял… Алло!

Анька легонько дергает извращенца за руку. Видимо, сейчас он не способен воспринимать ничего, кроме приказов.

— Бегом, за забор, марш! — тихо, но отчетливо произносит она и для верности толкает очкарика в сторону забора. — Марш!

Извращенец послушно кивает и опрометью бросается наутек.

— Стой, куда?! — кричит Суперпилка за Анькиной спиной. — Стой, гад, вернись!

Но какое там… ищи-свищи ветра в поле. Ушел извращенец, сбежал навсегда и без следа.

Затем следует долгое разбирательство с командиром, который взбешен Анькиной преступной халатностью. Суперпилка так и говорит: «преступная халатность!» Вернее, даже не говорит, а кричит. Он ведь уже доложил дежурному, сейчас приедет синеглазый милицейский наряд, а нарушителя нет и в помине! Что теперь делать, как отчитаться? Анька кротко оправдывается: в конце концов, она всего лишь женщина; может ли женщина удержать здоровенного мужика?

— Да какой он здоровенный?! — вопит Суперпилка. — Где ты видела здоровенного?! Он росточком пониже тебя будет! Вернее, был!

Побитыми псами дружинники выбираются на улицу, прямиком под насмешливые очи подъехавших милиционеров. Сержант выслушивает сбивчивые извинения Суперпилки и кивает: похоже, он и не ожидал иного.

— Ну и хрен с ним, — машет рукой милиционер, — убёг так убёг. Ты мне лучше человека дай. У меня в вытрезвителе одного понятого не хватает. Был да сплыл, жена рожать вздумала. Дай одного, вот хоть этого парня.

Сержант указывает на Валерку. Но у Суперпилки другие планы, его сердце пылает огнем мщения.

— Этого не дам, — твердо говорит он. — Соболева! Поедешь с товарищем сержантом. До конца смены. Выполнять!

— Я? — оторопело переспрашивает Анька. — Я? Куда? Зачем?

— Пойдемте, пойдемте, гражданочка, это ненадолго, — успокаивает ее сержант. — Посидите часок и отпустим…

Хорошо хоть «пойдемте», а не «пройдемте»… Возражать и отказываться поздно. Анька покорно лезет в милицейский «уазик». Она еще никогда не бывала в вытрезвителе, только слышала, что в качестве понятого это совсем не страшно. Ах, отгул, отгул! Нелегко же ты достаешься…

В приемной комнате вытрезвителя Аньку принимают ласково, усаживают в уголке, наливают стакан чая. Второй понятой, тоже дружинник, молоденький студент из соседнего института, погружен в чтение учебника. Его можно понять: на носу сессия. Постепенно успокаивается и Анька. Не зря говорят: все, что ни случается, — к лучшему. Здесь, в теплой приемной, по крайней мере, не хуже, чем на холодной декабрьской улице.

Да и работа несложная. Работа, прямо скажем, не бей лежачего. Время от времени «хмелеуборочный» фургон привозит клиентов — по одному, по два. Как правило, они бессловесны, если не бессознательны. Лейтенант оформляет протокол, Анька и студент подписывают, клиента уносят внутрь, за тяжелую, обитую дерматином дверь. Вот и все. Действительно, ничего страшного.

После десяти Анька начинает многозначительно поглядывать на часы. Лейтенант, уловив намек, улыбается:

— Ладно, так уж и быть, дуй до хаты. А хочешь, хлопцы тебя до остановки подбросят? Тебе на автобус или в метро?

— На кольцо девяносто восьмого.

— Ну вот… — лицо лейтенанта еще больше добреет. — Подожди пять минуток, сейчас фургон прибудет. Оформим клиентов и поедешь.

Анька благодарно кивает: так еще и лучше. Пешком отсюда до остановки четверть часа как минимум. Тем более что фургон — вон он, подъехал, из окна видно.

Вот только последний клиент совсем не похож на предыдущих. Наотмашь распахивается дверь, и два раскрасневшихся милиционера вталкивают в комнату высокого мужика в кроличьей шапке. Анька узнает его сразу: это ведь дядька из очереди за стенками, тот самый, который не далее как сегодня утром обновил ей печать на запястье! Милиционеры силой усаживают мужика на скамью у стены напротив лейтенантского стола.