Смерть в осколках вазы мэбен - Виктория Платова

— Можно, — повторил он, — или мне лучше уйти? А то вы смотрите на меня, как будто увидели привидение.

— Садитесь, конечно, — я кивнула. — Просто удивилась немного, столько лет вас не встречала.

— Так вы еще и знаете меня. — Он хрипловато засмеялся и уселся за столик. — А вот я к старости стал плохо помнить разные события, и нашего знакомства, хоть убейте, не припомню.

— Мы незнакомы лично, — я улыбнулась, — но раньше я не раз бывала на ваших концертах. У меня и брат был рок-музыкантом, и приятель… В смысле, приятель и сейчас играет рок. Знаете «Серебряный век»?

— «Серебряный век» знаю, — он кивнул. — Они сейчас со всех сторон обласканы. Впрочем, вполне заслуженно. А кто из них ваш приятель?

— Герт, — ответила я, — но вообще-то я их всех знаю. Мой брат когда-то начинал с этой группой.

— Был, начинал… — Старый рокер посмотрел на меня. — Что с ним случилось?

— Ничего особенного, — мне хотелось избавиться от этого пристального взгляда, — Мишка уехал в Америку и сейчас живет там.

— Процветает или так перебивается? — усмехнулся Старый рокер.

— Пока вроде бы все благополучно, — ответила я.

Мне было непонятно, зачем он завел этот странный разговор. И Герт, как обычно, где-то пропадает. Как это все-таки похоже на него! Прийти куда-нибудь и бросить меня одну, мол, как хочешь, так и действуй, а мое дело — сторона. Вот и сейчас на меня свалился этот странный тип. И привычка у него странная — пристально смотреть на человека. Чувствуешь себя как-то неловко, хочется закрыться или спрятаться.

— А ты меня совсем не слушаешь, — Старый рокер легонько толкнул меня в плечо, — витаешь мыслями где-то.

— Нет, — я качнула головой, — я слушала. Но, наверное, и вправду задумалась.

— И о чем же ты думала? — Он все так же бесцеремонно разглядывал меня. — Или это секрет?

Лучше всего мне было бы промолчать, но кто-то словно тянул меня за язык.

— Я думала о жизни, о смерти, о вечном и преходящем, о том, что в мире красиво и что уродливо.

Старый рокер вздрогнул так сильно, что столкнул на пол стакан, который со звоном разлетелся на осколки.

— Интересно, — проговорил он, беря меня жесткими пальцами за подбородок и заглядывая прямо в глаза, — а почему тебя мучают такие мысли? Ведь ты еще очень молода и не отягощена разными преступлениями и грехами.

— Не знаю, — мне хотелось освободиться от жестких пальцев, — но вот почему-то думается об этом. Мне Герт рассказал о смерти молодого парня. Несколько дней назад я видела его на сейшене, а теперь его нет… Странно как-то получается… Любого человека жалко, когда он умирает, но молодого…

— Ты говоришь о себе, — он наконец-то отпустил мой подбородок, — ты молода и тебе самой страшно умирать. Вот поэтому ты и думаешь об этом.

— Нет! — резко возразила я. — Мне хотелось бы знать, за что его убили.

— А кто это сделал, тебе не хотелось бы знать? — Тяжелый взгляд словно придавливал меня к земле.

— Хотелось бы, но это даже меньше. Кому он, спрашивается, мешал? И что он такого сделал, что его нужно было убивать?

— А ты сама что думаешь? — спросил он, наливая себе в бокал коньяк.

— Или не поделил что-то с кем-то. Или, как говорит Герт, во всем виновата Диана. Тот, кому она нужна, и убил его. Но опять же зачем?

— Похоже, что этот вопрос будет мучить очень многих, — задумчиво сказал Старый рокер. — Я в своей жизни навидался достаточно смертей, да и другие рокеры тоже. Сам по глупости и по молодости думал о смерти, вены себе резал, дурак. Но всегда рядом оказывались добрые люди и меня спасали. Знаешь, что раньше с неудачливыми самоубийцами делали, куда их определяли? Правильно, в дурдом. Мол, там быстро приведут в норму. Но рокеры даже там были обузой. Подлечат такого малость, приведут в себя и отпускают на все четыре стороны.

Я четыре раза вены резал, а в дурдом меня только дважды отправляли. Потом уже и это делать перестали. Зачем? Что с меня возьмешь? Были ведь у меня и другие возможности попасть на тот свет, а я вот все еще здесь небо копчу. Видно, не нужен ни на небе, ни в аду. Ни богу свечка, ни черту кочерга. Так вот я тебе скажу, что этот парень в какие-то чужие игры начал играть, иначе бы его не убили. Понимаешь, подруга, в рокерской среде не убивают. Можно дать дуба разным способом, наколоться или накуриться разной дряни, можно опиться и тоже не встать, можно самому наложить на себя руки самыми разными способами. Башкой вниз, или вены полоснуть, или веревку на гвоздь накинуть, это уж как сам решишь. Можно даже в какой-нибудь пьяной драке бутылкой по голове получить и сдохнуть с проломленным черепом, но чтобы кто-то убил вот так целенаправленно… Я же говорю тебе, тут нужно очень сильно во что-то вляпаться, чтобы такой человек нашелся и влез сюда, к рокерам. Мы ведь чужих не принимаем. Сначала докажи, что ты наш, что ты свой, а потом уже тебя будут считать братом. Но в рок-братстве нет таких разборок. Своего убивать не будут. Поняла теперь?

— Я-то давно поняла, — кивнула я, выслушав этот сумбурный монолог, — вот поэтому и странно все это. Но ведь он, Алексей, знаком был с одной моделью, на сейшн ее притащил, хотел, чтобы она в клипе у него снималась. Сначала убили банкира, с которым она крутила роман, теперь вот этого парня.

— Думаешь, из-за девки? — Старый рокер мрачно усмехнулся. — А смысл? Даже если кому-то не нравилось, что она с ним крутится, то ведь это же не постоянно. Модели, что проститутки, сегодня с одним, завтра с другим. Это ей сейчас захотелось молодого и свежего, может, еще позабавило, что он рокер. Но она поигралась бы с ним, поигралась, да бросила. Делов-то на копейку. Но тут все по-другому. Парень стал кому-то серьезно мешать, вот его и убрали. Мораль: не играй в чужие игры, если не знаешь расклада.

Я хотела что-то возразить, слишком уж Циничны были последние слова Старого рокера, но к столику поспешно подвалил Герт.

Как ни странно, он не стал больше пить и заметно протрезвел.

— Ты еще долго собираешься здесь сидеть? — без всякого предисловия спросил он. — А то мне домой охота.

— Я и вообще бы обошлась без этой забегаловки, — ответила я, — но кто, спрашивается, меня сюда притащил?

— Ладно тебе, — миролюбиво произнес Герт. — Так мы собираемся домой или нет?

— Хорошо, поехали домой, — я кивнула.

«Амальгама» надоела мне уже хуже горькой редьки. Тем более с такими разговорами. Пока я препиралась с Гертом, Старый рокер успел незаметно отойти и раствориться в толпе. Я хотела попрощаться с ним, но его уж и след простыл. Интересно, почему он теперь не выступает, неужели думает, что молодых будут слушать гораздо охотнее, чем его?

— С кем это ты сидела? — спросил Герт, когда я вывела машину на дорогу. — Что за тип?

— Это же Старый рокер, — усмехнулась я, — только не говори, что ты его не узнал.

— Иди ты! — не поверил Герт. — Скажешь тоже — Старый рокер! Да он пропал куда-то несколько лет назад. И ни слуху ни духу. С чего бы ему теперь объявиться?

— А я тебе говорю, что это был именно он, а не кто-то другой. Со зрением у меня пока в порядке. Да и, согласись, его трудно перепутать с кем-либо.

— Однако, — Герт почесал подбородок. — А я с ним не успел даже поздороваться. И как быстро он пропал. Я только подошел, и он слинял куда-то.

— В этом ты прав, — я остановила машину, — мне тоже показалось странным, что он так быстро исчез и даже не попрощался. Хотя у людей ведь бывают самые разные странности.

— Ладно, подруга, — Герт выбрался из машины, — не забивай себе голову. Считай, что это еще один нелепый эпизод в твоей биографии. А еще лучше забудь об этой встрече, и все.

— Наверное, я так и сделаю, — согласилась я.

Тарарам, который творился в нашей редакции, можно было сравнить разве что со стихийным бедствием, причем вселенского масштаба. Орали и возмущались все разом. Вернее, орали несколько человек, а остальные поддерживали их из солидарности.

Илья Геннадьевич Пошехонцев с трудом, надо признать, выдерживал нападки коллег. А как же! Сенсация сама плыла в руки, а он со своим глупым упрямством тормозил материал. Вот и пришлось сотрудникам напрягать голосовые связки, отстаивая справедливость.

— Нет, ну вы только посмотрите, — ораторствовал Гера Газарян, поддерживаемый коллегами, — какой отличный материал мог бы выйти. Ирочка взяла чудесное интервью, но почему-то Илья Геннадьевич, — последовал неопределенный и не слишком приличный жест в сторону главного, — запрещает нам это. С какой, спрашивается, стати? Я могу еще понять, что нам был сделан заказ, — он сделал неопределенный, но более приличный жест в мою сторону, — и мы его выполняли. Но произошло убийство, даже два, и теперь уже все газеты опубликовали сенсационные новости, а наша никак не раскачается. И почему мы, спрашивается, должны плестись за всеми, словно паралитики? А Лилька, между прочим, тоже материал готовила, скандальный. Так ведь и он не прошел. Скажите на милость, что еще за весталка такая объявилась, что о ней запрещено говорить, что еще за жена Цезаря, на которую не может упасть даже тень подозрения?