Лютер - Иван Гобри

Капитул открылся в следующем месяце. Вначале прошли выборы. На пост викария епископа снова избрали Штаупица, с блеском доказавшего свое полное равнодушие к проблеме изучения монахами церковного учения. Правда, Лютера не переизбрали — это выглядело бы уж слишком вызывающе. После выборов и викарий, и остальные богословы, кажется, напрочь забыли, что Лютер явился на капитул не просто так, а чтобы предстать перед их судом. И потому, завершив обсуждение организационных вопросов, участники встречи устроили богословский диспут, председательствовать на котором выпало... доктору Лютеру. Правда, от него потребовали обещания, что об индульгенциях он ничего говорить не станет. Нам следует либо предположить, что руководство конгрегации состояло сплошь из простаков, либо принять версию, согласно которой подобный шаг явился результатом заранее спланированной комбинации. Дело в том, что Лютер прибыл на капитул отнюдь не с пустыми руками. Он уже подготовил очередные тезисы. Речь об индульгенциях в них действительно не шла, однако затрагивалась куда более масштабная тема, занимавшая молодого богослова в течение последних трех лет и настоятельно требовавшая публичной огласки. Лютер посвятил свое выступление проблеме оправдания с помощью добрых дел. О том, что он срежиссировал спектакль заранее, говорит и тот факт, что в качестве оппонента выступил один из его горячих сторонников виттенбергский монах Леонард Байер.

Двадцать восемь тезисов, предложенных обоими выступившими, представляли собой уже чистой воды лютеранство. Вот несколько примеров того, о чем они говорили. «Дела человеческие, какими бы добрыми и прекрасными они ни казались, не могут быть ничем иным кроме смертного греха». «Избежать гордыни и хранить в душе истинную надежду невозможно, если в каждом своем поступке не руководствоваться страхом вечного проклятия». «После грехопадения свободный выбор человека превратился в пустой звук; что бы ни делал отныне человек, он способен лишь грешить». «Человек, который надеется достичь благодати, опираясь на собственные силы, только множит свои грехи и потому виновен вдвойне». «Праведник не тот, кто творит добро, но тот, кто, не делая ничего, крепко верует во Христа». И, наконец, основополагающий тезис Мартина, плод его многолетних раздумий, отмеченный печатью личных проблем: «Нет сомнения, что человек должен полностью разочароваться в себе. Лишь тогда он способен обрести Божью благодать».

Что касается философской подоплеки тезисов, то Лютер, отринув традиционный для минувшего века принцип дихотомии, в соответствии с которым каждую посылку следовало рассматривать параллельно с положениями богословия, превратил ее в откровенную насмешку над рационалистическим началом. Вся философская часть его тезисов сводилась к издевке над Аристотелем и схоластами и задевала мимоходом дорогого сердцу гуманистов Платона.

Какая роль отводилась во всем этом Штаупицу? Мы не знаем, дал ли он ради спасения друга свое согласие на подобное развитие событий или все происшедшее явилось для него неожиданностью, но факт остается фактом. Диспут завершился триумфом Лютера. Молодое поколение богословов, зачарованное его речами, безоговорочно встало на его сторону. Среди них особенно выделялся один доминиканец по имени Мартин Буцер, которому в дальнейшем предстояло сыграть важную роль в движении Реформации. В его лице августинцы получили ценный подарок! Ни о какой ереси брата Мартина не могло быть и речи. Напротив, на него смотрели теперь как на героя, прославившего свой орден.

Раздавались, конечно, и протестующие голоса, в основном принадлежащие старикам, лучше молодых владевшим теорией богословия. Но им буквально не давали вымолвить слова. Горячий энтузиазм представителей новой школы захлестнул собрание, и напрасно старики пытались вразумить молодежь, цитируя церковные догматы. Их никто не слушал. Среди собравшихся находились и бывшие учителя Мартина, двое лекторов Эрфуртского университета — Трутфедер и Юзинген. Последний оказался попутчиком Лютера на обратной дороге, и молодой богослов предпринял немало усилий, чтобы обратить его в свою веру, но наткнулся на решительное сопротивление. Впрочем, мнение вчерашних авторитетов уже ничего для него не значило. Теперь он проникся твердым убеждением, что ошибаться может кто угодно, только не он. «Какая ужасная вещь, — писал он чуть позже, — эта окаменелость в убеждениях! Для эрфуртских богословов мое учение подобно смертельному яду».

Самым решительным образом настроенный привлечь на свою сторону всю Саксонию, он по пути в Виттенберг завернул в Дрезден, где выступил с проповедью перед герцогом Георгом. В отличие от своего кузена курфюрста, герцог серьезно увлекался теологией, а потому высказал публичное несогласие с идеями Лютера. Его поддержали и остальные слушатели. Однако брат Мартин теперь слишком верил в себя, чтобы прислушиваться к критике. И он с высокомерием отмахнулся от мнения несогласных: «Болтуны змеиной породы! Как я презираю их гнусные маски!»

Прибыв в Виттенберг, он сразу окунулся в активную деятельность, твердо уверенный, что монастырское начальство не захочет или не сможет ему препятствовать. Он рвался убеждать в своей правоте всех и каждого и начать решил с папы. Может быть, папа спорит с ним только потому, что плохо знает богословие? Ему уже удалось склонить на свою сторону саксонских и рейнских теологов, неужели ему не хватит ловкости добиться одобрения и от Льва X? Наскоро набросал он коротенький текст, озаглавленный «Резолюции».

Этот документ достоин называться памятником человеческой наивности. Молодой доктор, опьяненный ароматом лавров и оглушенный треском аплодисментов, в глуши своего саксонского монастыря вообразил, что должен преподать папе римскому урок богословия. И то сказать, живя в этом Вавилоне разврата, погруженный в мирские заботы, разве способен человек, именующий себя наместником Христа на земле, найти время для глубоких размышлений о проблеме спасения души? Он же, Лютер, единым махом разделавшийся со схоластами, отринувший, как ненужный сор, весь опыт предшествующих поколений, предлагает возвести совершенно новое здание церковного учения, покоящееся, словно на прочном фундаменте, на руинах былых заблуждений.

И вот он пункт за пунктом объясняет своему высокопоставленному адресату, в чем заключается смысл покаяния и каких ошибок следует избегать, составляя письма-индульгенции. Затем он переходит к изложению основ своего учения. Прощение грехов сводится к одной-единственной вещи: отмене наказания, наложенного Церковью. Все остальное, то есть отпущение грехов, наложенных Богом, не входит в компетенцию папы. Роль священника, участвующего в таинстве покаяния, строго ограничена: он может лишь подбодрить кающегося. Поскольку же право отпущения грехов не является прерогативой священников, это означает, что каждый верующий может выполнять его функции. Что касается заслуг святых, то об этом вообще не стоит говорить, потому что любые деяния человеческие бесполезны.