Гипотеза Дедала - Лев Александрович Наумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди верят, будто старики возят свои телеги много лет, не зная, при них ли еще семя или оно уже легло в почву, а может быть, даже успело дать робкий росток или крепкий стебель. Возницам, как и всем остальным, не суждено узнать, напрасна ли все еще их жизнь или они уже давно выполнили свое предназначение. Странники обречены править телегу дальше, давая зерну больше шансов наполнить бытие сеятеля смыслом. Потому неугомонные возницы и ездят по земле до самого последнего вздоха.
Рассказы местных меня не устроили, уж слишком путанны и сбивчивы они были. Полной картины не складывалось. Откуда эти старики? Кто и когда вверяет им телеги? Кто изготавливает ящики? Кто делает уникальное отверстие в днище? Кто чинит повозки? Как проходит детство, юность и зрелость будущих странников? Как обрывается их жизнь? Кто их хоронит и где? Что происходит с телегой после смерти возницы? Является ли наша встреча с одним из них знаком чего-то особенного?
Разумеется, я хотел получить ответы на эти и многие другие вопросы. Но у кого? Мне бы только еще разок встретить кого-то из этих странников! Да хоть того же самого!.. Впрочем, особое беспокойство мне доставляла вот еще какая мысль: почему люди решили, что меня подвозил именно один из этих загадочных сеятелей? Как они могут это утверждать, когда даже я сам не уверен?
Выход был только один – искать своего старика. Не имея более специальных вечерних дел, перетекающих в ночные прогулки, я стал будто бы призывать его, непрерывно блуждая по лесу днями и ночами напролет. Несколько раз он мерещился мне вдалеке, как тогда, на другом берегу реки. Всякий раз зрение обманывало, выдавая за него других возниц.
Чем больше я думал о нем, чем дольше искал, тем пуще волновали меня вопросы о его происхождении, но в то же время тем сильнее прорастала и крепла во мне неколебимая уверенность, что более нам не доведется встретиться никогда. Странно, но невзирая на все это я был готов отказаться от своих вопросов, дать обещание и рта не открыть при встрече, лишь бы проехаться с ним еще раз, пусть все так же молча. Лишь бы вновь увидеть ящик и найти в нем крохотную щель. Лишь бы заглянуть в нее или, прислушавшись, определить, на месте ли зерно. Больше всего я хотел узнать, как мое присутствие на телеге, которым по законам физики и вопреки поверьям непозволительно было пренебрегать, повлияло на то, где и когда оно ляжет в землю.
Мастерство
Кузнец, о чьем мастерстве шла давняя и заслуженная слава, сидел понурый за кухонным столом, на котором были разложены многочисленные рисунки, присланные заказчиком. Имелись точные технические чертежи отдельных деталей и искусные художественные наброски. По всей видимости, сделавшему их художнику не существующий до поры меч представлялся завораживающе прекрасным. Кузнец оценил мастерство живописца и даже отчасти разделял его восторг. Рядом лежали присланные мешочки с золотом – весьма щедрая плата. Деньгами, правда, надлежало еще многократно поделиться с другими участниками процесса, а отдельная, впрочем, довольно малая толика пойдет на убранство рукояти. Но все равно, труд кузнеца заказчик оплатил с лихвой.
Меч был красивый, но странный. Клинок – широкий, изогнутый. Казалось, в нем больше от индийского двулезвийного тулвара или турецкого ятагана, чем от традиционного европейского холодного оружия. В то же время он напоминал некоторые неклассические виды, такие как итальянская чинкуэда или английский фальшион. При этом ни одним, ни другим, ни третьим, ни четвертым заказанный меч не являлся. Кузнец мог сказать это наверняка, поскольку ему, признанному саксонскому мастеру, неоднократно доводилось изготавливать каждый из них. Не по одному разу он выковал все мыслимые разновидности колюще-режущего оружия. Его клинками люди убивали друг друга в самых удаленных уголках мира. Эпоха Крестовых походов – благодатное время для такого ремесла.
Присланные рисунки были настолько подробны, что не оставляли пространства для маневра ни кузнецу, ни литейщику, ни даже ювелиру. Детально было изображено все, в том числе и украшения, инкрустация, выгравированные рисунки, фигурная ковка… Это не огорчало, напротив, вызывало радость и любопытство. Опытный мастер, он не был еще стариком, но, работая сызмальства, выполнил такое количество заказов, что вот уже много лет ни одному из них не удавалось кузнеца не только удивить, но даже заинтересовать. Этот же меч буквально завораживал. Молотобоец живо представлял его себе прямо сейчас. Будто видел! Более того, он смотрел на несуществующий клинок горящими глазами, с давно забытым азартом юности. Да, для изготовления такого оружия придется работать с лучшими из лучших.
Заказ прибыл издалека, его привез один торговец. Вообще эту братию кузнец недолюбливал. Даже более того, простой человек, привыкший к тяжелому труду, он презирал каждого из «доходяг». Мастер был убежден, что такая вокабула, образованная, по его ошибочному мнению, от слова «доход», удачно описывает их гнилую сущность. Купцы ничего не создают сами, а на перепродаже наживают больше, чем добрые честные люди. Плод их труда – не металл, не клинок, не сукно, не хлеб, а только доход, который они кладут в свой, и только свой карман! Все торгаши на свете сливались для мастера в единую зловонную массу, он не водил с ними знакомств и не различал, а потому не узнал и человека, явившегося утром с рисунками и мешочком золота, хотя они уже встречались. Более того, этот купец кузнеца попросту ненавидел.
Лет десять назад мастер спустил нынешнего визитера с лестницы после того, как тот предложил ему изготовить несколько десятков клинков для оптовой продажи за цену, показавшуюся кузнецу оскорбительной. Он умел обходиться с металлом, но не с людьми. Кроме того, ему было невдомек, что множественные кампании крестоносцев действительно снизили цены на мечи. Мастер понял это позже и тогда соглашался работать даже за более низкую плату, но сделанного не воротишь. Впрочем, кузнец не переживал. Более того, он сразу забыл тот случай.
Купец же помнил о нем слишком хорошо. Молодой человек был тогда оскорблен в лучших чувствах. Недавно потерявший родителей, он изо всех сил старался встать на ноги. Хоть юноша и являлся потомственным торговцем, но отец оставил ему лишь долги да обиды коллег и соседей. А как горячее сердце жаждало возродить семейное… Да нет, скорее начать на его руинах собственное дело! Никакого желания задеть мастера он
