Незакатный свет. Записки паломника - Владимир Крупин

В программе пребывания паломников предусмотрен свободный день. Каждый волен заполонять его своими делами. Но все, как сговорясь, идут в храм воскресения Господня. Да, были тут с матушкой, да, обходили святые места, все закоулки храма, спускались в храм обретения Креста, слушали глухие удары у места бичевания Христа, кланялись гробнице Никодима и Иосифа, стояли в приделе Ангела, вползали на коленях в Гроб Господень, торопливо молились, потому что торопят, шли к приделу Лонгина Сотника, припадали к тому месту, на котором стояла Божия Матерь, поднимались по крутой лестнице к Голгофе… Все прошли. Но хочется все повторить и усилить своими молитвами, так, чтобы никто не торопил, помолиться за родных и близких, за Россию, подать записочки греческим монахам…

И все надежды сбываются. А что-то купить памятное для подарков на родине? О, это успеется, и это никуда не денется. Тут пройти невозможно, чтоб что-то не купить, тут со всех сторон хватают тебя и просят обратить внимание на пестрый восточный товар. На кого ж и надеяться торговцам, как не на русских.

И, конечно, пройти самому, в одиночестве, Скорбный путь, последний земной путь Спасителя, узкую и незабываемую Виа Долороза. Лучше сделать это или рано утром, до открытия лавочек по обеим сторонам, или после их закрытия, но когда ты в молитвенном состоянии, когда настроен сердцем идти за Христом, тогда ни крики торговцев, ни толкотня туристов не помешают тебе.

В этот свободный день я решил исполнить давнюю свою надежду – обойти Иерусалим, старый город. По схемам и картам я уже мысленно примерялся и думал, что часа за два обойду.

Свято-Троицкий Собор. Иерусалим

Так и сбылось. Перекрестясь на Троицкий собор Русской Духовной миссии, подошел к яффским воротам, к тем, в которые входили во все времена паломники из России, приплывшие в Яффу, и, под грохот машин и отбойных молотков, под громкие крики муэдзина из уличного репродуктора, пошел справа налево, навстречу солнцу, так, как ходят у нас крестные ходы вокруг Божиих храмов на Пасху и в престольные праздники.

Бегущие навстречу дети, солдаты женского и мужского пола с автоматами, велосипеды и тележки с зеленью, рев машин, синие облака выхлопных газов, – вот сегодняшний Иерусалим. Но слева возвышались стены Старого города. За ними, я знал, были здания армянского квартала. Вот и армяне, два юноши, выдирающие из щелей стены колючую, еще зеленую траву. Вот увиделась и Русская свеча на Елеоне, от взгляда на которую стало спокойно. Тут пошли бесчисленные надгробные камни – мечта о помиловании на Страшном суде. Есть древнее поверье, что если кто будет похоронен у стен Старого города, у Иосафатовой долины, то при Страшном суде будет спасен. Вряд ли это православное поверье. Как же тогда верующей старухе, не бывавшей в Иерусалиме и упокоившейся на деревенском погосте?

Справа, на склоне Елеонской горы место, на котором Иисус оплакал вечный город. Там католическая часовня в виде слезы.

Очень хотелось коснуться остатков лестницы, по которым совсем девочкой поднималась в Иерусалимский храм Пресвятая Дева, но к ним было не подойти из-за ограды.

Запустение, мусор на могилах. Некоторые могилы покрыты высохшими пальмовыми ветвями. Ветви и в проходах, трещат под ногами. Крестился на Гефсиманский сад, хорошо видный от стен, на церковь святой Марии Магдалины.

Вот и Золотые ворота. Тоже решетка, но подойти можно. Через эти ворота, входил спаситель в Иерусалим, здесь кричали «Осанна» те, кто всего через пять дней будут кричать: «Распни Его!»

Церковь Успения Пресвятой Богородицы в Гефсимании. Иерусалим

Мальчишки издали кидают камешки, кто дальше. Встал на колени, молился о втором пришествии, о милости к России, о себе, грешном, о родных.

Жара стояла египетская. У Львиных ворот нашел немного тени, отдышался. Да-а, грязища кругом была такая, что очень хотелось перенести весь Старый Иерусалим в Россию, в любое ее место, уж православные все бы прибрали, устелили бы коврами цветов. Поднялся ветер, но не облегчающий, жаркий, понесло пылью. Поднял голову – летает надо мной огромная стая птиц, больших, темных и белых. Пригляделся – да это же мусор, целлофановые пакеты подняло ветром и носит в воздухе.

И снова шел среди могил, и мусора, и торговцев, сидящих на могильных плитах и разложивших сувенирную мелочевку. Повернул налево, по-прежнему стараясь идти ближе к стене. На траве у стены много людей. Спят, пьют, едят, играют, опять же торгуют. Но видно, что сегодня было жарко не только мне, бледному северянину, но и этим смуглым южанам.

Перед Дамасскими воротами и за ними было все же как-то облагорожено, больше зелени, значит, и прохлады.

Но вот, пройдя около Новых ворот, вернулся к грохоту отбойных молотков. Посмотрел на небо – белесое, не растворяющее, а отражающее жар. Да что же это я черствый такой – одну жару чувствую. Но как вообразить, как представить все бывшее, если все другое? Читаю справочник, ориентируясь по нему: «В результате раскопок под воротами были найдены остатки ворот второго века». Но ведь значит, те после Христа. То есть все земные свидетельства поглощены землей? И незачем держаться за них. Спаситель ушел к Отцу Небесному, оставив обетование вернуться. И паки грядет со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. Кто спасется? Претерпевший до конца. Ведь все другое, даже небо, забитое дымом и копотью.

Долго шел по улицам Иерусалима, уже не старого. Бесконечные торговые ряды, обжорки, нищие: «шекель, шекель!» Молодые понаглее: «Ван доллар! Руськи, как дила?» – мотоциклы, люди, на ходу говорящие по мобильным телефонам с кем-то далеким, но непременно что-то устраивающие. Измучившись, сел на каменную скамью, и показалось, что сижу среди непрерывно двигающихся по заданным программам роботов. Жива Россия, думал я, жива: она идет за Христом. Конечно, и здесь, среди синтетики и электроники, есть живые люди, редко, но есть.

Фрески и картины в церкви Святого Александра Невского. Иерусалим

Там, где Господь, там бессмертие… Вход в Церковь Христову. Иерусалим

И пошел на прощание к погребальной пещере Божией Матери, поднялся к Гефсиманскому саду, католический сторож не пустил. Заторопился вновь в старый город, почти бежал по Скорбному пути и успел ко Гробу до закрытия. Уже знакомые греческие монахи пропустили поклониться трехдневному ложу. Слава Тебе, Господи!

Медленно шел по старому городу. Из открытых окон малой Гефсимании слышалась молитва, мальчики играли на деньги под окнами, гремели засовы лавок, скрежетали раздвижные железные двери магазинов, заводились и уезжали узкие грузовые тележки. Но вот и тихо стало. Поднял голову – неба нет, вся улица перекрыта изогнутой пластмассой. Ну и что? Это Иерусалим, птенцов которого так хотел собрать Спаситель, «но вы не захотели. Се, оставляется дом ваш пуст». А для нас Иерусалим – Святая Русь. Мы ее вымолили, зная, что Господь там, где молитва. А там, где Господь, там бессмертие.

Шел, и как-то невольно вдруг вспомнились, не знаю чьи, стихи, одна строфа: «Духовный меч острее бритвы и закаленнее клинка. И тихий стих простой молитвы – надежный щит на все века».

И утешал себя тем, что никакими словами не выразить силу впечатления от Святой земли. Да и один ли такой. Какая высокая молитва и поэзия в наших Акафистах! Но ведь во всех почти акафистах говорится о том, что никаким витиям многовещающим, никому не возмочь выразить сердечный жар, сердечную боль любви ко Христу, Пресвятой Божией Матери и к святым. Яко рыбы безгласные, яко камни немотствуют уста витий.

Одна надежда на память сердца, на память душевного зрения. А слова, что наши слова! Язык будущего века – молчание. И земной Иерусалим – только ожидание Иерусалима небесного, града взыскуемого, строитель которого Сам Господь.

А еще и в земной жизни дано счастье – возможность приехать к месту воскресения Сына Божия. Дай Бог, чтобы это счастье испытало как можно большее число тех, кто понимает: без Христа не спастись.

Главный итог паломничества в Святую землю – становится легче жить. То, что мы знаем из пасхального тропаря: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», – это знание подкрепляется виденным. Мы уверились, как апостол Фома, в Воскресении Христа и восклицаем вслед за апостолом: «Господь мой и Бог мой!»

И еще верю, что вернется к моим четкам спасительный, молитвенней запах Камня помазания. Дай Бог!

Франсуа-Жозеф Навез. Неверие Святого Фомы. 1823

Там, где прошли стопы Его

Святая Земля и Святая Русь – непостижимая, неразрушимая, вековечная связь у них. Россия выстояла в веках, в неимоверных страданиях только потому, что более всех приняла в свое сердце Христа. В вере Православной наше спасение.