Рассказы - Рекс Стаут

— Я ждал вас, — сказал он Харли. — Насколько я знаю, вы нашли моего пони. Приведите его.

Удивленный командным тоном, вошедший внимательно посмотрел на лейтенант-коммандера, слишком поздно вспомнившего, что ему следовало бы замаскировать свой голос. Подумав о сломанной руке, Рид мысленно выругал себя за неосторожность.

Харли приблизился к кровати и в тишине изучающе смотрел на него. Выражение его глаз не было особенно приятным, но лейтенант-коммандер почувствовал, что тот мучается сомнением.

— Мы никогда раньше не виделись? — произнес наконец Харли.

Лейтенант-коммандер выдавил удивленную улыбку.

— Что заставило вас подумать об этом? — спросил он.

— Почему вы говорите со мной таким тоном?

Лейтенант-коммандер, будучи сообразительным, и не подумал извиняться. Вместо этого он раздраженно ответил:

— Откуда я знаю? Вы полагаете, что человек со сломанной рукой должен подняться и отвешивать поклоны?

Харли еще с минуту постоял над Ридом, пристально разглядывая его, а потом отвернулся.

— Я не знаю, — пробормотал он. — Я приведу вашего пони. Рита, ты пойдешь со мной.

Скоро они вернулись с пони, оседлали и взнуздали его. Харли, отправив Риту в другую комнату, помог лейтенант-коммандеру надеть плащ и ботинки, подвязал ему сломанную руку и приторочил к седлу пончо.

Затем, крепко поддерживая Рида обеими руками, помог взобраться в седло.

— Вы будете в Сан-Хуане к семи, — сказал Харли, стоя в дверях. — До захода солнца останется еще часа полтора. Дорога здесь рядом, — он махнул на запад, — у первой белой скалы. Вы не пропустите ее. И, полагаю, я просто ошибся, — добавил он неловко. — Без обид, сэр.

Более чем по многим причинам лейтенант-коммандер не ответил ему. Помня о своей руке, он как можно осторожнее тронул пони и кивнул на прощание. Доехав до дороги под скалой, он обернулся. Харли и Рита вдвоем стояли в дверях домика.

Лейтенант-коммандер был человеком дела. Когда он сталкивался с проблемой, то предпочитал смело посмотреть правде в глаза и после всестороннего анализа ситуации быстро принять решение. Так он поступал всегда.

Но проблема, вставшая перед ним теперь, не подвергалась анализу. Она казалась Риду неосязаемой, неуловимой; это было непостижимо. Раз за разом он пытался применить свои, столь лелеемые, правила, но вновь и вновь обнаруживал, что ни одно из них в данном случае не действует.

В первые три часа заключительного этапа путешествия до Сан-Хуана мысли Рида пребывали в совершенно новом и очень неприятном состоянии размягчения и вялости. Но, как и следовало ожидать, привычка возобладала, и лейтенант-коммандер принял решение в пользу долга.

Из-за сломанной руки четырехчасовая поездка была медленной и болезненной, но никаких неприятностей с ним больше не произошло. Как и предсказывал Харли, в семь Рид уже был в Сан-Хуане и направлялся от морской верфи к коменданту.

Команда «Елены» пришла в смятение, если не сказать, отчаяние. Капитана ждали на борту не раньше чем через четыре дня и наслаждались его отсутствием.

Даже боцман, добродушный, приятный парень, сердечно ненавидевший своего шкипера, вовсю пользовался счастливым случаем. Ни вам инспекций, ни боевых тревог, никто и не думал ничего драить, палубы едва удостаивались легкого прикосновения струи из брандспойта, и подчиненным всех рангов дарована полная свобода.

Можете себе представить, какой эффект такое положение вещей произвело на лейтенант-коммандера Рида. Не прошло и двух часов с момента его прибытия, а каждый офицер и матрос на борту уже морально подготовился к трибуналу за неповиновение или мятеж, или еще того похуже, а боцман — тот вообще мечтал снова услышать голос своего шкипера.

В одиннадцать часов следующего утра лейтенант-коммандер Рид сидел у себя в каюте с карандашом в руках и задумчиво глядел на стопку чистой официальной бумаги, лежавшую перед ним на столе.

Приведя свое разоренное судно и экипаж в некое подобие удовлетворительного состояния, теперь он готовился реализовать решение, принятое накануне днем.

Он хмурился, временами вздыхал, потом поднялся, прошел к иллюминатору и какое-то время постоял, глядя на Эль-Морро и скалистое побережье.

Наконец Рид вернулся к столу, подвинул лист бумаги и написал следующее:

«Старпому Г. Дж. Раули, ВМФ США

ЮСС[10] «Елена».

Сэр, вам следует отобрать четверых людей и немедленно направить их к селению Рио, в двадцати милях от Сан-Хуана по дороге на Кагуас.

В двух милях от Рио, в коттедже, в трехстах ярдах слева от дороги вы найдете Джеймса Мозера, главного казначея, дезертировавшего с ЮСС «Елена».

Он скрывается под фамилией Харли. Он подлежит аресту и доставке на борт. Советую принять меры предосторожности.

С уважением, Бринсли Рид, л-т-ком-р, ВМФ США, командование».

Рид медленно перечел написанное и позвонил своему помощнику. Затем снова, еще медленнее, перечитал донесение, и глубокая морщина пролегла между его бровей.

Решение было принято.

Вдруг он выдвинул ящик стола и вынул из него… орхидею!

Я не знаю, как он заполучил ее; возможно, воспользовался отсутствием Риты, пока девушка ходила с Тота за пони.

Но все же это весьма сомнительно, поскольку лейтенант-коммандер Рид был последним человеком на свете, который мог бы поддаться сантиментам.

— Вы звонили, сэр? — раздался в дверях голос помощника, и старший офицер почти ввалился в каюту, так что Рид едва успел спрятать орхидею на место.

Лейтенант-коммандер резко повернулся к помощнику:

— Учись стоять и слушать, пока тебе не прикажут! — загремел он. — Нет, я не звонил! Убирайся!

Немного странно, что старпому Раули не пришлось отдавать соответствующие распоряжения, но в его обязанности не входило рыться в корзине своего шкипера и перечитывать разорванные бумаги.

Писарева расплата

Главный судовой казначей Гарвей Росс, несший службу на американском пароходе «Елена», в высшей степени соответствовал занимаемой должности. Кроме того, он обладал еще парочкой незначительных добродетелей, а также успел познать вкус горьких плодов жизни. Последнее все чаще заставляло его искать справедливости в кают-компании.

Однажды, в самый обычный день в году судовой казначей Гарвей Росс, движимый свойственной всему человечеству наследственной ленью, а также безалаберностью и небрежностью, присущими ему лично, совершил универсальную глупость. Он передал шифр сейфа своему писарю.

Вообще говоря, судовой писарь является тем человеком, кто выполняет всю работу судового казначея. И в случае судового писаря Джеймса Мартина и судового казначея Гарвея Росса дело обстояло именно так.

В последнее время ежемесячные отчеты все больше и больше напоминали судовому казначею ужасные темные лабиринты, а ежеквартальные и подавно таили в себе всякие дьявольские ловушки. Помимо всего, он просто ненавидел считать деньги, поскольку всегда имел их в количестве, достаточном для того, чтобы никогда самому этим не заниматься.

В итоге, после года непрерывного укрепления веры в человеческие и профессиональные качества своего писаря, он поручил ему сводить ежедневный баланс наличности и наконец-то вздохнул с облегчением.

Следующие два года прошли в полной гармонии.

Судовой казначей Гарвей Росс читал романы, протирая диван в кают-компании, и изобретал загадочные, дразнящие воображение коктейли, в то время как писарь Джеймс Мартин заправлял делами в офисе двумя палубами ниже.

И вот, чудесным августовским днем — «Елена» бросила якорь в Нью-Йорке — Мартин подал прошение об увольнении на несколько суток. Судовой казначей сердечно приветствовал его начинание, хотя и понимал в душе, что это означает и какое бремя — пусть временно — опускается на его плечи.

Замолвив словечко капитану, он выторговал Мартину целых две недели вместо одной и так далеко зашел в демонстрации своей высокой оценки деятельности писаря, что даже вознамерился презентовать ему бесценную записку поэтического содержания.

От этого дара, однако, Мартин твердо отказался, ссылаясь на свое достоинство. С огромным нежеланием судовой казначей убрал свое творение в карман и смог лишь выдавить бодрое «au revoir»[11] в спину удалявшемуся Мартину.

Около трех часов следующего дня главный казначей неимоверным усилием воли заставил себя оторваться от дивана кают-компании, после чего проследовал в офис, расписался в журнале, открыл сейф и сверил наличные.

Вернее, он попытался их сверить. Для полного ажура не хватало ровно восьми тысяч долларов.

Весь остаток этого и весь следующий день судовой казначей Гарвей Росс пребывал в состоянии прострации.

Беспросветный пессимизм овладел им. Это чувство зародилось и окрепло в душе судового казначея совершенно самостоятельно и не основывалось ни на реальных чертах характера Мартина, ни на представлениях Росса о его честности. Ограниченный своими собственными привычками, он оказался не способен осознать весь ужас внезапно изменившихся обстоятельств.