Мамалыжный десант - Юрий Павлович Валин

– А кто тут хочет? Но порядок должен быть. Засчитаетесь военнопленным, все пойдет по порядку, стежок за стежком, перескакивать нельзя, – объяснил обрадованный Тимофей.

Нет, тот майор, тот самый, солдатскую форму нацепил, но что он Бэлашэ, отрицать и не думает, плавни все его хитроумие живо утопили. Это хорошо. Плохо, что берег куда-то запропал. Рядом вроде были.

– Я понимаю, – продолжал наващивать свою мысль-нитку пленный. – Я же добровольно и сознательно сдался. Но нельзя ли сделать исключение? У меня есть деньги и два золотых кольца.

– Вы, господин майор, их в жопу запихайте, может, идти легче будет, – посоветовал боец Лавренко. – Все, перекурили, подъем! Тут рядышком, выйдем, подсушимся.

– Вы уверены, что «рядышком»?

– Я почти местный. Вставайте-вставайте!

Майор застонал, но упрямствовать не стал. Кое-как поднялись, взяли жилет…

Плавни кончились как-то враз. Нужно было пораньше правее взять, наверное, вдоль берега перлись.

– Вот я и говорил! – напомнил Тимофей. – Совсем рядом были.

Едва ступили на твердое, пленный повалился животом на проклятый жилет и замер.

– Напрягитесь, – посоветовал конвоир. – Вредно лежать, застудитесь.

Майор застонал, как младенец:

– Не могу. Я не чувствую ног. Поймите, мне сорок лет, и я не разведчик.

Пришлось опять пинать и сулить, что скоро на сухом месте можно будет посидеть.

Добрели до сарая, пахло козами, но оказалась незанятой халупа. Майор свалился у стены, Тимофей постоял, осматриваясь. За сараем была протока, но уже прямая, чистая, на канал похожа. На другом берегу угадывались дома, довольно густо понатыканные. Надо думать, это уже Вилково. Но где здесь наши, поди угадай.

Где-то среди домов стукнул винтовочный выстрел, ему ответила автоматная очередь, вторая… Смолкло. Да, не очень спокойный город это Вилково, нужно будет осторожность соблюдать. Подстрелят господина майора – вся тягомотина псу под хвост.

Тимофей сел под стену и принялся стягивать разбухшие сапоги.

– Переобуйтесь, господин майор. Нам придется пройти еще немного. До комендатуры.

Пленный застонал, но зашевелился – все ж есть в нем офицерская дисциплина. Наверное, на допросе сотрудничать будет охотно.

Тимофей успел выжать и перемотать портянку на одной ноге, разуть вторую, и тут, как всегда на полуделе, начались неприятности. Кто-то шел вдоль канала. Вот звякнул металл… прямо к сараю и перлись. Боец Лавренко сунул босую ногу обратно в сапог, ухватил майора за шиворот и, грозя пистолетом, поволок от стены. Понятно, проще было внутрь шмыгнуть, но сарай не дзот, без рытья надежных щелей и пулемета фига с два в нем отсидишься.

Да что ж пленный такой тяжеленный?! Тоже разбух, что ли?

Плетень под боком торчал, покосившийся и короткий, но все ж прикрытие.

Цепочка пригнувшихся фигур двигалась по берегу. Очертания шлема на головном солдате подсказали – немцы. Не везет. Тимофей оглянулся. До плавней недалеко, но все по открытому месту, да и шуршание мигом выдаст, резанут по зарослям – и конец. Майор сейчас не слишком готов к стремительным перебежкам. Хотя слегка ожил, гадюка, тянет шею, высматривает.

Встретились взглядами.

– Я скажу, что вы румын, они не тронут, – прошептал Бэлашэ.

– Только попробуй пасть открыть.

Тимофей привычным движением извлек из чехла лопатку и показал заточенное ребро полотна. Запавшие глаза пленного расширились. Верно бойцы говорят: противник наших лопат опасается посильнее штыков и автоматов.

Немцы приближались. Нервные, озирающиеся, в количестве шести-семи рыл, один вроде бы подраненный. Но пулемет у них как раз имелся: шедший вторым фриц нес ручник наперевес, на манер автомата, на шее поблескивала лента.

Тимофей жестом показал пленному: лечь харей вниз – и ни звука! Движение пистолета майора Бэлашэ вроде бы убедило, уткнулся мордой в траву, но явно не оставил буржуйско-офицерских сомнений. Пришлось тихонько провести ребром лопатки по потному загривку. Пленный замер.

Немцы приблизились. Похрустывал подорожник под подошвами, донеслось тяжелое дыхание. Притомились, так и проходите мимо, не задерживайтесь. Небось отрезало вас, к своим норовите прошмыгнуть, так и валите, ночи сейчас не особо длинные, незачем задерживаться. Потом вас добьем, успеется с этим…

Как же, прошли они. Что-то сказал идущий предпоследним раненый – бинты белели под распахнутым кителем. Ведущий оглянулся, фрицы свернули к сараю. Один помог сесть раненому, остальные попадали как попало, пулеметчик с облегчением прислонил свое оружие. Понятно, перекур.

Усталые немцы коротко переговаривались, пленный рядом с Тимофеем все больше напрягался. Понимает, полиглот образованный. Надо бы его хребет лопаткой потрогать, напомнить о том, что молчание не только золото, но и жизнь. Но у бойца Лавренко рук имелось ограниченное количество: в одной пистолет, в другой – последняя граната. Оставалось использовать методы чисто дипломатического убеждения.

– Не рискуйте. На том берегу русские. Немцам все равно не уйти, – прошептал Тимофей в ухо пленного.

Майор плотнее вжался лицом в траву, но его зад оставался напряженным. Выгадывает, скотина. Вообще, нужно пленным непременно рот затыкать и руки связывать. Конечно, возможностей для этого было маловато, только теперь не легче.

Немцы взялись за бодрящее средство – звякнула крышечка фляги, долетел запах коньяка. Практически над головой гады сидят, десять шагов, слышно, как фляга булькает, как бурчит в животе у среднего фрица.

Из города донеслась автоматная очередь, начали стрелять часто, немцы забеспокоились, зашпрехали, но стихло столь же внезапно, как и началось. И фрицы замолчали. В большой печали гады, так оно и правильно.

Сквозь плетень было видно так себе, в основном ноги и сапоги, еще руку с флягой. Немецкий раненый не шевелился – нехорошо ему, силы копит. Да и хватит сидеть, идите уж себе.

Тимофея волновало то, что противник сидел практически на резиновом жилете. Конечно, не до него немцам, ноги бы унести, но все же… И тут боец Лавренко беззвучно выматерился: один из фрицев не поленился дотянуться до резинового трофея и с недоумением взялся щупать. Вот же мародерская морда, что истинно фашистская сущность делает – подыхать будет, а случай прикарманить чужое не упустит. Ладно, бумаги ему на кой черт? Все равно бросит.

Немец, действительно, пощупал тяжелую резину и разочарованно оставил. Но тут же, кряхтя, поднялся на ноги. Облегчался он на стену, в шаге от камрадов, только-только не забрызгал. Европа, что с него возьмешь. И оказался прямо жуть какой деятельный: застегивая штаны, шагнул к плетню, принялся озирать плавни. Тимофей успел бесшумно поджать ноги, но сапоги майора торчали как нарочно. Может, и нарочно, черт его знает.

Немец глянул ближе, увидел лежащие сапоги, не особо поверил своим глазам – брови вскинулись, исчезли под каской. Лапнул себя за погон, ища ремень оружия – ага, а винтовка у стены сарая стоит.

Тимофей выстрелил фрицу в грудь – с