Тайная любовь моего мужа - Амелия Борн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я резко к нему развернулась, с трудом веря своим ушам.
– Как удобно валить с больной головы на здоровую, Леша. Если я не ползаю у тебя в ногах, мечтая тебя вернуть, если пытаюсь жить дальше без тебя – это что, как-то обесценивает наше прошлое? Быстро же ты забыл обо всем, что я тебе отдала и что сделала.
– Может, тебе просто так было удобно?
– Удобно?
Запрокинув голову, я расхохоталась.
– Ты совсем не меняешься. Снова ищешь причины везде, только не в себе самом. И ты даже не подумал о том, что мои, как ты выразился, холодность, равнодушие и отстраненность – это просто способ выжить. Выжить после того, что ты со мной сделал. После того, как разбил… – я ударила кулаком в грудь, – мою душу. Всю мою жизнь. И знаешь что? А иди-ка ты к черту, дорогой. Я от всего этого устала.
Не говоря больше ни слова, я зло прошагала в прихожую и вышла на лестничную клетку, где почему-то не горел свет и царила кромешная тьма. Не став искать выключатель, наощупь продвинулась, как думала, к лифту…
Пыталась нащупать кнопку, но рука встречала лишь пустоту. Вспомнив о телефоне, полезла было в карман, но тут…
Толчок в спину был резким и сильным.
А впереди оказался вовсе не лифт, а длинный лестничный пролет.
Глава 45
Ребенка не будет.
Это стало мне ясно, едва я только открыла глаза. Стало ясно раньше, чем в палату вошел врач и сочувствующим тоном сообщил то, что я уже знала и без него.
Ребенка не будет…
Я ощущала это всем своим телом, по которому разлилась пугающая пустота. Каждой клеточкой, в которой притаилась чудовищная боль…
– Но есть и хорошие новости, – бодрым голосом продолжил врач. – Вы довольно удачно отделались. Легкое сотрясение да немного сломана рука – не так уж и страшно, верно?
– Немного сломана рука… – повторила за ним глухо, а следом резко, отрывисто рассмеялась.
Хотелось прокричать: да какая, к черту, рука?! Разве вы не видите – я вся, полностью, сломана!
Вся моя душа – сломана.
Должно быть, у меня невольно задрожал подбородок, угрожая подступающей истерикой, потому что врач резко вскочил со своего места и проговорил:
– Ну-ну… все хорошо. Все будет хорошо.
Я прикрыла глаза, сделала судорожный вдох…
Все хорошо? Конечно, хорошо. Ведь ребенка теперь не будет. Не будет никаких проблем, трудных решений, неопределенного будущего…
Я, наверно, должна была даже испытывать облегчение. Но его не было. Ничего не было, кроме чудовищного опустошения, готового поглотить меня всю – с ног и до головы.
Впрочем, нет. Было еще чувство вины. За то, что пошла в это чертово место. За то, что позволила всему этому случиться…
За то, что не хотела его. Так же, как когда-то не хотели меня.
– А к вам, кстати, пришли, – сообщил мне фальшиво-радостно врач. – Уверен, вам станет лучше, когда вы увидите близких…
Он подошел к двери в палату и распахнул ее прежде, чем я успела выкрикнуть отчаянное «нет!».
Первыми вбежали дети. Младшие кинулись ко мне мгновенно, обняли так крепко, словно хотели убедиться что я жива, дышу…
Кирилл шел позади – спокойно и размеренно, будто считал, что ему уже не по возрасту вот так ко мне бросаться, выказывая свои страх и беспокойство…
Но рука его дрожала, когда он накрыл своей ладонью – мою ладонь.
Я слабо ответила на его пожатие, обняла детей – больше машинально…
Не было сил ни на что. И меньше всего их имелось сейчас на то, чтобы быть сильной…
Но дальше стало только хуже.
Весь мир перед глазами буквально взорвался болью, когда в палату вошел Леша и его потрясенный, потемневший взгляд отыскал мой…
Меня затрясло. Казалось, от чудовищного чувства, накрывшего меня с головой, я способна разлететься на куски. Будто тысячи гнойников, в которых было заперто все мое самое болезненное и невыносимое, прорвало разом, затапливая всю душу, все тело, такой болью, после которой – не выживают…
Не вынеся всего этого, я быстро отвернулась к стене, тело зашлось в диких рыданиях, которые невозможно было сдержать.
Вокруг поднялась суета: кто-то спешно выводил из палаты детей, но все звуки слились для меня в один сплошной, бессмысленный гул…
А потом чьи-то руки бережно прижали меня к себе, словно хотели забрать, впитать в себя каждый мой всхлип, каждый вскрик, каждую слезу…
– Я люблю тебя, – хрипло выдохнул знакомый голос на ухо. – Кира, я люблю тебя… так люблю тебя…
Он повторял это, как молитву, как заклинание. Иных слов не было, только это признание по кругу, которое, кажется, ему самому было даже нужнее, чем мне…
Я сама не заметила, как дыхание выровнялось, как стала дышать спокойнее…
И только теперь осознала, кто держал меня в руках, кто успокаивал…
– Не надо! – выкрикнула отчаянно, сбрасывая с себя его руки.
Руки мужа.
Его присутствие было невыносимо. Оно напоминало о потере, оно пробуждало такие страшные, сильные эмоции, которые, казалось, могли проглотить меня, сожрать, не давая ни единого шанса выбраться…
Я не могла его ни видеть, ни слышать сейчас.
Сейчас, когда последняя связующая нас нить лопнула, расставив все по своим местам.
И пусть я и прежде знала, что все кончено, что пути назад нет – и это было мое собственное решение – только теперь так остро, так ясно ощущала, что привычный мир бесповоротно рухнул.
Рухнул вместе с потерей ребенка, к которому никто из нас даже не был готов…
– Уйди, – выдохнула так натужно, будто каждое слово застревало в горле костью. – Пожалуйста… уйди.
– Кира…
Его глаза блестели от слез, от боли, в них светилась единственная мольба: не гони…
Но во мне самой сейчас было слишком много собственной боли, чтобы быть в силах видеть чужую…
– Пожалуйста… уйди…
Тело снова сотрясла дрожь. Видя это, Леша не стал спорить. Губы его разомкнулись, произнося безмолвные слова, которые так просто было угадать, даже не слыша…
Я проводила его взглядом, только теперь заметив у самого порога Костю.
Он коротко кивнул, давая знать, что все понимает…
Как это было всегда.
– Я тоже пойду. Отдыхай… Кира.
Казалось, он хотел сказать что-то иное, но одернул себя, загоняя все в привычные нам обоим рамки…
Меня вдруг накрыла паника. Все существо потянулось к нему в поисках тепла и поддержки – всего того, что он так бескорыстно годами мне отдавал…
Захотелось отчаянно выкрикнуть: стой!
