Нихт капитулирен! - Сэй Алек

Шансы уклониться от боя у него были не такие уж плохие – погода портилась, тучи намекали на скорый снегопад, между тучами и морем, в сгущающейся туманной дымке, гордо реяли буревестники.

И действительно, несмотря на сокращающуюся дистанцию между эскадрами, стороны теряли друг друга пять раз. Лишь к 17 ч. 02 м. передовой корабль германских сил, «Гнейзенау», оказался на дистанции ведения огня и дал первый залп из носовых орудий. В 17 ч. 15 м. к его бою присоединился «Нюрнберг», а в 18 ч. 32 м. заговорили пушки последнего в строю корабля – «Дойчланда».

В стремительно сгущающихся сумерках эскадры начали обмениваться «пламенными приветами» всех калибров, однако весь успех немцев состоял в двух попаданиях в «Нельсон», трех в «Глуар» и одного в «Эребус». Британцам удалось добиться четырех попаданий в «Дойчланд» и по одному в «Гнейзенау», «Блюхер» и «Карлсруэ». Лучших результатов невысоким стреляющим сторонам не позволило достичь волнение на море.

В наступившей затем темноте эскадра прикрытия поспешила скрыться с места встречи. Конвой транспортов, авианосцы и эсминцы сделали это еще раньше. Пока найти франко-британцев бросившимся в погоню немцам не удалось.

— Не так все это, неправильно… — постоянно бормотал Карл, массируя виски. Голова с каждым днем войны болела все сильнее и сильнее. И от каждой новости, как об этом бое эскадр, боль усиливалась многократно. «Надо, что ли, на палубу выйти, подышать, может отпустит хоть каплю», подумал он, и неторопливо двинулся в сторону люков. Именно в этот момент раздался стрекот зенитного пулемета, и грохот разорвавшихся бомб. Лодку тряхнуло.

Северное море, борт К-1

Капитан-лейтенант Леликов прильнул к окулярам перископа и злорадно ухмыльнулся. Корабль, винты которого час назад засек акустик, шел под британским флагом.

— Странные у него шумы какие-то, — пожаловался акустик. — Сдвоенные словно. Или у меня что барахлит?

— А ты проверь свое хозяйство, проверь… — посоветовал каплей, не отрываясь от окуляров. — Однако, товарищи, малый вперед, курс тридцать.

Махина британского корабля приближалась.

«Рудовоз, — определил для себя Леликов, — Жирный кусок в пасть лезет, тонн на двадцать тысяч. Может за него медаль какую дадут? Или собственную лодку под командование?»

Своей лодки у Леликова еще не было ни разу – К-1 доверили на Северный флот перегнать, попутно проведя последние ходовые испытания – и то сахар. Обладая честолюбием и здравым карьеризмом, очень хотел каплей стать на борту лодки – да хоть и М-класса, — первым после Партии. И обидно было Александру едва ли не до слез, что эту красавицу, новейший тип и вообще, единственную пока в своем роде субмарину, придется оставить незнамо кому, а самому добираться до Ленинграда на поезде, вместе с заводскими специалистами.

И вот, такой подарок судьбы! Не судьбы, конечно. В судьбу, Бога и прочие старорежимные штучки каплей не верил, но все равно – интуиция, выведшая его именно на этот курс, или же просто удача. За такую махину могут и на должности капитана этой лодки оставить. А что? Разве он плохой моряк? Ничуть не бывало! Хороший. И сейчас это докажет.

— Опустить перископ! — скомандовал Леликов. — Срочное всплытие!

Субмарина выскочила из воды словно металлическая рыба, и тут же, еще вода не успела стечь с палубы, откинулись люки, и артиллеристы кинулись снаряжать орудие. Выскочивший следом за ними Леликов поднес ко рту рупор, чтобы приказать британцу остановиться, да так и замер. В какой-то сотне метров от кормы рудовоза, на поверхности виднелась подводная лодка немецкого типа VII, на которой артиллеристы так же готовили орудие.

«И как мы с ним тоннаж делить будем?» – подумал Леликов.

Балтийское море, борт U-61

— Капитан, шум винтов, пеленг сто восемьдесят! — доложил акустик.

«Капитан…» – Карл невесело усмехнулся. «Какой я, в задницу, капитан?»

И тут же сам себе ответил: «Уж какой есть. Других взять неоткуда».

Других, действительно, взять было неоткуда. Взрывы французских бомб самой лодке повреждения нанесли минимальные, а вот из находящихся на смотровой площадке офицеров не выжил никто – всех посекло осколками. Геббельса, вылетевшего на площадку первым, моментально вывернуло от открывшейся картины. Кровь, мозги, изуродованные тела – эстетики в этом, конечно, мало. И только оказавшись внутри U-бота Карл понял, что они с Йоганом остались единственными офицерами на лодке. Арндт на это известие отреагировал коротко:

— Охренеть!

— И чего теперь делать? — спросил друга Карл, после некоторого молчания.

— Как что? — изумился Арндт. — Принимай командование кораблем, как самый старший по званию.

— Так мы же с тобой в одном звании.

— Ты б еще доктору предложил бы, — скривился Йоган. — Я механик, мое дело двигатель. А ты у нас по штурманской части, тебе и карты в руки. Навигационные.

Когда Рёзингу на стол принесли срочное сообщение с борта U-61, он сначала глазам своим не поверил. Еще бы: «Командир и старшие офицеры погибли во время налета французского палубного бомбардировщика. Принял командование как старший по званию. Следую в Данциг для ремонта и пополнения. Второй навигатор Геббельс».

— Как рейхсминистр попал в мою флотилию? — задумчиво вопросил Ганс-Рудольф, и, повернувшись к адъютанту, спросил. — А в каком он звании? Не помню что-то такого офицера.

— Фенрих, — коротко ответил тот.

— Что-о-о?!!

Почти час спустя, который ушел у Рёзинга на согласование действий и доклад, на борт U-61 поступила радиограмма.

«U-61. Выдвижение в Данциг подтверждаю. Вам навстречу движется эсминец «Антон Шмидт» для оказания помощи. Точка встречи 57о00» с. ш. 21°00» в. д. До встречи со «Шмидтом» двигаться в подводном положении. Рёзинг».

— Везет мне на этот эсминец, — пробормотал Карл, прочитав сообщение, и скомандовал погружение на перископную глубину. В сторону Данцига лодка уже двигалась, хотя за точность курса Геббельс не поручился бы.

Впрочем, демонстрировать свою неуверенность нижним чинам Карл не собирался – и из-за собственного гонора, и из-за того, что в Военно-морском училище правилам поведения офицеров в чрезвычайных ситуациях была посвящена не одна лекция.

И вот, не прошло и получаса с момента погружения, как эти шумы, причем прямо по курсу. И кто б это мог быть? Явно не «Антон Шмидт» – до того еще добираться и добираться.

— Поднять перископ, — скомандовал Карл, и припал к окулярам.

После бушевавшего всю ночь шторма, совершенно неожиданно на море установился полный штиль, и дымка заполнила всё, от поверхности волн до невидимых теперь облаков, так что дальше чем на милю-полторы и с поверхности разглядеть ничего было невозможно, не говоря уж о том, чтоб из перископа.

— Самый малый ход, — приказал Карл, отчаянно всматриваясь в пелену. — Акустик, расстояние и класс корабля определить сможешь?

— Пока не могу, — отозвался тот. — Что-то большое, около пяти миль от нас. Похоже, аппаратура барахлит.

— Что ж, подождем… — произнес Карл. — Стоп машина. Опустить перископ.

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

— Ну а ты что скажешь, Йозеф? — задумчиво поинтересовался Гитлер у своего «министра правды».

— Да почему б и нет? — пожал плечами тот. — Мы уже пускали пробные шары на эту тему. В конце концов, на кой черт Рейху Палестина? Там же ничего ценного нет. Опять же, в любом случае, это будет наш протекторат.

— Занятно, — пробормотал Гесс. — Я представлял себе окончательное решение еврейского вопроса несколько иначе.

Шло совещание о создании еврейских воинских частей, призванных освободить Землю Обетованную от англичан, и создать там независимое еврейское государство.

Балтийское море, борт U-61

— Невероятно! — произнес Йоган, оторвавшись от окуляров перископа. Похоже, это слово становилось для него средством выразить любые эмоции. — Что будешь делать?

— А сам как думаешь? — ухмыльнулся Геббельс. — На нас лоб в лоб прет авианосец без единого корабля эскорта. Ясное дело – надо атаковать.

Корабль, будущую незавидную участь которого обсуждали молодые люди, назывался «Фьюриес», и действительно находился именно в том незавидном положении, о каковом сказал «непотопляемый рейхсминистр». Дело было в том, что британский авианосец попросту заблудился. Покуда артиллерийские корабли удерживали натиск германского флота, караван, авианосцы и эсминцы спешно уходили на северо-восток, поддерживая режим радиомолчания – никому не хотелось быть запеленгованным немцами и подвергнуться атаке. В условиях шторма и плохой видимости, «Фьюриес» взял слишком сильно к северу, и утром, когда волнение на море улеглось, попросту не обнаружил в пределах видимости ни одного из кораблей конвоя.