Поворот Колеса - Тэд Уильямс

— Боюсь, что по большей части это слишком сложно для смертного, вроде меня, хотя кое-что из того, что вы объясняли, я понял. — Эолер немного подумал. — Иначе говоря: вы хотите вытянуть в окно, но с другой стороны кто-то закрыл его. Верно?

— Да. Хорошо сказано, — Джирики улыбался, но Эолеру почудилась усталость в чуждых чертах ситхи. — Но я не смею уйти, не попытавшись выглянуть в окно столько раз, сколько у меня хватит сил.

— Я подожду вас. Но у нас мало воды и пищи, а кроме того — я не могу говорить за ситхи — мои люди довольно скоро будут нуждаться во мне.

— Что до воды и пищи, — рассеянно сказал Джирики, — я отдам вам свои. — Он снова повернулся к Шарду. — Как только вы почувствуете, что пора возвращаться, скажите — но ни в коем случае не прикасайтесь ко мне, пока я не позволю. Обещайте мне это. Я не знаю точно, что нужно делать, и для нас обоих будет безопаснее, если вы не будете трогать меня, что бы вам ни показалось.

— Я не сделаю ничего, пока вы сами не попросите меня, — обещал Эолер.

— Хорошо, — Джирики поднял руки и снова начал медленно чертить в воздухе круги.

Граф Над Муллаха вздохнул, и, прислонившись спиной к каменной стенке, попытался найти наиболее удобное положение.

Эолер проснулся от странного сна — он бежал от огромного колеса, достигавшего вершин деревьев, грубого и потрескавшегося, как балки древнего потолка — и сразу понял, что что-то не в порядке. Свет стал ярче и пульсировал, но изменил цвет на болезненный сине-зеленый. Воздух в огромной пещере стал безжизненным и застывшим, как перед бурей, и запах разряда молний обжег ноздри графа.

Джирики стоял перед светящимся Шардом — пылинка в море слепящего света — но если раньше он держался прямо, как танцор Мирчи, читающий молитву дождя, то сейчас страшно скрючился и откинул назад голову, словно какая-то невидимая рука выжимала из него жизнь. Отчаянно встревоженный, Эолер вскочил и тут же остановился, не зная, что теперь делать. Ситхи велел графу не прикасаться к нему вне зависимости от того, что будет происходить, но когда Эолер подошел достаточно близко, чтобы увидеть лицо Джирики, едва различимое в потоке вызывающего тошноту блеска, он почувствовал, что его сердце наливается свинцовой тяжестью. Конечно, Джирики не мог ожидать ничего подобного.

Искрящиеся золотом глаза ситхи закатились, так что только белые полумесяцы виднелись из-под век. Зубы обнажились в оскале загнанного в угол зверя, а вздувшиеся вены на лбу и на шее, казалось, готовы были лопнуть.

— Принц Джирики! — крикнул Эолер. — Джирики, вы меня слышите?

Рот ситхи приоткрылся. Громкий рокочущий звук вырвался наружу и эхом разнесся по огромной чаше, глубокий, невнятный, но так явственно полный боли и страха, что Эолер, даже прижав руки к ушам, в отчаянье почувствовал, как его сердце сжимается от ужаса и сострадания. Он осторожно протянул руку к ситхи и изумленно увидел, что волосы на ней встали дыбом. Кожу покалывало.

Граф Эолер раздумывал только мгновение. Он проклял себя за собственную глупость, потом вознес краткую молитву Куаму, Земляной Собаке, сделал шаг вперед и схватил Джирики за плечи.

В тот миг, когда его пальцы коснулись плечей ситхи, Эолер Почувствовал себя оглушенным титанической силой ниоткуда, сокрушительной черной рекой ужаса, крови и пустых голосов, которые лились сквозь него, смывая все мысли, словно легкие осенние листья, уносимые водопадом. Но за секунду перед тем, как его сущность, кружась, провалилась в ничто, он видел, что сто руки все еще касаются Джирики, и что ситхи, выведенный из равновесия его тяжестью, падает к Шарду. Он коснулся камня, и целый фейерверк искр взвился в воздух, искр, даже более ярких, чем сине-зелеиое сияние, миллион сверкающих огней, подобных душам светлячков всего мира, танцующим во мраке. Потом все погрузилось во тьму. Эолер чувствовал, что падает, падает, как камень, летящий в пустоту…

— Вы живы.

В голосе Джирики слышалось явное облегчение. Эолер открыл гааза и увидел бледное пятно, постепенно превращающееся в лицо ситхи, вязко склонившегося над ним. Прохладная рука Джирики лежала у него на лбу.

Эолер слабо махнул ему. Ситхи отступил на шаг и дал графу сесть; Эолер был смутно благодарен за то, что ему позволили сделать это самому, хотя и потребовалось немало времени, чтобы унять дрожь во всем теле. В голове у него звенело, словно Котел Ринна бил в ней тревогу. На секунду граф закрыл гааза, чтобы сдержать тошноту.

— Я предупреждал, чтобы вы не трогали меня, — сказал Джирики, но в его голосе не было недовольства. — Мне очень жаль, что вам пришлось так страдать из-за меня.

— Что… что случилось?

Джирики покачал головой. В его движениях определенно появилась новая скованность, но когда Эолер подумал, насколько дольше ситхи выдерживал то, что сам граф переживал одно мгновение, он почувствовал благоговейный ужас.

— Я не уверен, — сказал ситхи. — Нечто не хотело, чтобы я достиг Дороги снов, а может быть не хотело, чтобы трогали Шард — нечто, с гораздо большей силой и знаниями, чем у меня, — он поморщился, обнажив белые зубы. — Я был прав, предостерегая Саймона от прогулок по Дороге снов, и мне следовало больше обращать внимание на собственные; советы. Ликимейя, моя мать, будет в ярости.

— Я думал, вы умираете, — простонал Эолер. Ему казалось, что у него в голове кто-то подковывает большую рабочую лошадь.

— Если бы вы не вытолкнули меня из сферы, в которую я попал, меня ожидало бы нечто худшее, чем просто смерть. — Внезапно он рассмеялся. — Я обязан вам Стайя Аме, граф Эолер, — Белой стрелой. Но моя ухе отдана другому смертному.

Эолер повернулся на бок и попытался встать. Шард снова казался прежним, молчаливо мерцая в центре арены и отбрасывая длинные тени на каменные скамейки.

— Белая стрела? — пробормотал он. Голова его болела, а мышцы ныли так, словно его, связанного, протащили за телегой от Эрнисадарка до Краннира.

— Я расскажу вам в ближайшее время, — сказал Джирики. — Я должен научиться жить с этими унижениями.

Вместе они начали путь к тоннелю, уводившему от арены — Эолер прихрамывая, Джирики немного тверже, но все равно медленно.

— Унижения? — слабым голосом спросил Эолер. — Что это значит?

— То, что меня спасают смертные. По-видимому, это уже начинает входить у меня в привычку.

Отзвук их медленных шагов трепещущим эхом разносился по огромной пещере и уходил вверх, в темноту.

— Кис-кис-кис… Иди скорее, старушка.

Рейчел была немного смущена. Она не очень твердо знала, что следует говорить кошкам — в прежние времена она только требовала, чтобы они исправно несли свою службу, не давая разрастаться крысиной популяции, а ласки и заботу предоставляла горничным. Насколько она понимала, раздача нежностей и конфет в отношениях с подопечными, двуногими или четвероногими, не входила в ее обязанности. Но теперь у нее появилась потребность — если говорить честно, бессмысленная и нелепая — и приходилось смирять себя.