Месть Спящей красавицы - Галина Романова

Эльза отчетливо слышала, как звенит бутылка о стакан и переливается какая-то жидкость.

– Я не принимаю таблетки, Андрей Сергеевич. Уже пару недель. Вообще.

– Да?! – он изумился. – И как? Как самочувствие?

– Нормально. Сны снятся. Стали сниться сны.

– Кошмары не мучают? Видения? – он заметно оживился. – Это же интереснейший случай, Эльза. Послушай, ты должна мне сейчас все подробно рассказать. Голова? Головные боли не мучают?

– Да нет.

Она равнодушно пожала плечами, поймав свое отражение в темном окне. Безликий силуэт в длинном светлом платье.

– Послушай, но это же… Это же невозможно! После всего, что с тобой стряслось! – возмутился Ерофеев.

– А что со мной стряслось, Андрей Сергеевич? Я же ничего не помню.

– Ну… Твой отец говорил, что на твоих глазах в пропасть сорвалась твоя сестра. Что ты пыталась ее спасти и едва сама не погибла. У тебя случился страшный припадок. И потом в течение года, когда ты проходила лечение за границей, эти припадки повторялись несколько раз. Заграничные доктора всерьез опасались за состояние твоей психики. Этим и было вызвано постоянное наблюдение врачей… Врача… То есть мое наблюдение, я хочу сказать. И…

– А чем было вызвано то, что вы постоянно напоминали мне об этом, Андрей Сергеевич? – прервала его заплетающийся лепет Эльза.

– Что?!

– Каждый раз, как вы мне ставили капельницу, вы подробно рассказывали мне о том страшном дне. Зачем?

– Но… Разве ты запоминала? Ты же отключалась почти сразу! – он неожиданно пакостно хихикнул. – Надо же! Ты просто экземпляр для изучения, Эльза! Пардон… Я не то хотел сказать и…

– Так зачем, потчуя меня таблетками, которые блокируют нежелательные болезненные воспоминания, вы каждый раз напоминали мне о том дне? Это… Это такой метод лечения воспаленного сознания? Разве так подавляют стресс, Андрей Сергеевич?

– О господи! Дожил! – отозвался он с раздражением. – Каждая козявка будет учить меня лечить! Отец…

– Что отец?

– Твой отец рекомендовал мне делать это, – нехотя признался Ерофеев. – И настаивал. Утверждал, что это предписания заграничных психиатров.

– И вы в это поверили? – изумилась Эльза и насторожилась, ей показалось, что на первом этаже дома раздался какой-то грохот.

– Мне не платили за то, чтобы я верил кому-то! – фыркнул Ерофеев и снова принялся что-то там переливать. – Мне платили за то, чтобы я держал твою психику, твои воспоминания в узде. Все! Я это благополучно и делал. А методы… У каждого мозгоправа они свои, детка. Если врачи, которые выводили тебя из состояния глубокой душевной депрессии, считали, что так надо, то…

– А вы? Вы как считали? – перебила она его.

Разговор требовалось срочно сворачивать. Шум ей не показался. Тяжелые шаги отца она узнала. Тот поднимался по лестнице.

– Я считал, что это тебя излишне травмирует. Но моего мнения никто не спрашивал. И…

Что еще хотел добавить Ерофеев, Эльза так и не узнала. Она выключила телефон, потому что в замке ее двери заворочался ключ.

– Выходи! – жестко скомандовал отец, распахивая дверь. – Жду тебя в гостиной! Быстро!

– Сейчас, папа, – крикнула она в дверной проем. Отец так и не заглянул в комнату. – Я только переоденусь!

Широкое светлое платье, которое было сейчас на ней, особенно было нелюбимо им. Она решила, что не стоит дразнить его. Поэтому надела черные тонкие брюки и трикотажную рубашку кораллового цвета. Волосы, подумав, распустила по плечам. Он часто упоминал, что в подростковом возрасте ее невозможно было заставить убрать волосы в хвост или косу. Глянула на себя в зеркало: если не считать чрезмерной бледности, выглядела она терпимо. Не должна была вызвать приступа раздражения в нем. Поколдовав над телефоном, положила его в карман брюк и, обув домашние туфли на мягкой подошве, пошла в гостиную.

Верхний свет не горел. Комната освещалась двумя настольными светильниками под темными абажурами, почти не дающими света. Отец сидел в дальнем от входа кресле. Тяжелый взгляд, крепко стиснутые губы. В левой руке бутылка дорогого виски, ее он поставил на колено. В правой стакан, наполненный на два пальца.

– Пап?

Эльза застыла посредине комнаты, не зная, куда присесть. К столу – будет к нему сидеть боком. Ему не понравится. На соседнее с ним кресло – слишком близко, ей не хотелось дышать его перегаром. Села на двухместный диванчик и не близко, и не далеко, и глаза в глаза.

– Умная девочка, – неожиданно похвалил он. – Хорошо место выбрала. И обзор отличный. И не далеко. И не близко, удрать можно, если что. Плоды моего воспитания все же не пропали даром.

И сделал большой глоток из стакана. Эльза слегка улыбнулась, хотя и не поняла, с чего это она – если что – должна будет удирать.

– Ты подумала? – спросил он, отдышавшись после выпитого. И вдруг сказал: – Прекрасно выглядишь, детка…

А ей почему-то сделалось неприятно от того, каким тоном он сказал это «детка». Так он Нельку частенько называл, звучно шлепая ее по заду. Ее лично почти никогда.

– О чем, пап?

– Я о документах. Ты подумала насчет подписи?

Его глаза сейчас из-под набрякших верхних век смотрели на нее как два ствола из бойниц. Вот не сложилось у нее в уме другого определения, когда посмотрела на отца.

– Да, конечно. Я подпишу, – улыбнулась она, кивнув. – Ты прости. Чего-то настроения не было. Закапризничала.

– Ну-ну… – Он зажал бутылку коленками, опустил руку вниз за кресло, пошарил там, достал папку с бумагами, запустил ее по полу в сторону Эльзы. – Подписывай!

– Сейчас? – Эльза подставила ногу, поймав папку возле себя. – Прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – кивнул отец и налил себе еще.

Она вытащила стопку бумаг, с гербами и голограммами, плохо ориентируясь в объектах недвижимости, что там упоминались. Начала поочередно подписывать там, где юрист отца наставил карандашных галочек. Бумаг было очень много. Ушло минут десять на то, чтобы пролистать и подписать все. Потом она сложила все обратно в папку, щелкнула кнопкой. Протянула отцу.

– Вот, пожалуйста.

– Умная девочка. – снова похвалил он похабным, не отцовским голосом. Приказал: – Положи на стол.

Эльза подчинилась. Положила папку на стол, вернулась на диванчик, стала смотреть, как отец напивается. В бутылке убавлялось заметно и быстро. Уловив момент, когда он отвлечется, Эльза сунула руку в карман брюк и нажала нужную кнопку на телефоне. Тут же смиренно сложила руки на коленях, опустила голову. В комнате было очень тихо. Не по-хорошему тихо. Даже придуманные ею мыши оставили попытки попасть в дом. И старинных напольных часов в простенке возле камина не было слышно. А монотонное движение огромного маятника всегда ее завораживало. И медленное солидное тиканье гипнотизировало. Дождь по стеклам не стучал, ветер стих. Воцарившаяся тишина будто готовила ее к чему-то. К чему-то нехорошему.

– Я пойду? – Эльза чуть привстала.

– Сядь! – рявкнул отец. Скомандовал: – Подай бумаги!

Эльза взяла папку со стола, подала ему. Он влез в бумаги, полистал, удовлетворенно улыбнулся. Сунул папку себе за спину. Кивком указал на диван. Эльза подчинилась.

– А где охрана, пап? – спросила она через минуту, чтобы не глохнуть от противной тишины. – Никого нет?

– Никого, детка. Только мы с тобой. – Он облизал край стакана, подмигнул ей. – Наш разговор не терпит свидетелей, детка.

– Разговор? Что за разговор? – странно заухало сердце, тревожно, предупреждающе. – А отложить нельзя? У меня… Что-то голова болит и я…

– Отложить нельзя. – Он мотнул крупной головой, недобро хмыкнул, уставившись в стакан. – Времени почти не осталось.

– Времени? Не осталось? Для чего, пап?

– Для того, чтобы выбраться из западни… – произнес он едва слышно и хрипло рассмеялся, заметавшись головой по подголовнику кресла. – Господи! Надо же было такому случиться! В западне… Я в западне, в которую сам себя вовлек!

– Я ничего не понимаю, папа. Я ничего не понимаю!

Едва заметным движением она потрогала мобильник в кармане, искренне надеясь, что он не отключился, что работает как надо.

– А ты никогда ничего не понимала! – взревел он, тяжело поднимаясь на ноги. Бутылка выпала из его рук и покатилась за кресло. – Тебе и не надо было понимать! Не надо было понимать, не надо было помнить! Кукла чертова! Чертова кукла!

– Не нужно, пожалуйста, – попросила она, вымученно улыбаясь, она всегда боялась его таким – громогласным, свирепым. – Не нужно кричать. Все будет хорошо, вот увидишь.

– Хорошо?! – он вдруг оборвал крик и рассматривал ее какое-то время пристально, изучающе, и неожиданно погрозил ей пальцем с тихим смешком. – А знаешь, ты права, малышка! Все еще может быть хорошо! В самом деле! Да, да, ты умница, детка!

И он заметался по гостиной, натыкаясь на мебель, грузный, неповоротливый. Что-то бормоча себе под нос, чему-то посмеиваясь. Его тяжелая поступь неприятными шаркающими звуками впечатывалась в ее мозг. Потом звук разбившегося стакана о стену. Отец запустил им в часы, которые в самом деле не шли, остановились. В часы чудом не попал.