Йоше-телок - Исроэл-Иешуа Зингер

В нешавской крепости пробили брешь.

Глава 26

Реб Шахне-даен добился своего.

К Пейсаху во всех галицийских городах и местечках на стенах домов появилось воззвание, под которым подписались семьдесят раввинов и мудрецов — столько же, сколько было в Синедрионе, — призывавшее реб Мейлеха, Нешавского ребе, предстать перед судом Торы.

На старых стенах и каменных оградах бесмедрешей, синагог, боен и бань, среди всевозможных записок о зажигании свечей, кошерной посуде, растопке миквы, потерянных и найденных вещах; среди объявлений от сойферов, проверяющих тфилин, и специалистов, исцеляющих, Боже упаси, увечья и переломы без операции, с помощью простого пояска; среди записок от пекарей, предупреждающих, что после зажигания свечей они ни у кого не будут принимать чолнт[173]; среди сообщений от бродячих торговцев о новейших сборниках рассказов, ермолках и поясах по сходной цене; между призывами к благочестию и пересыпанной немецкими словечками рекламой от парикмахерши, которая предлагала почтенным набожным дамам самые модные парики из настоящих волос и козьей шерсти, только что из Вены, великолепные и безупречно кошерные — среди всего этого, на самом почетном месте, висел огромный лист бумаги, печатное послание на древнееврейском и идише, перед которым непрерывно толпились люди.

«С помощью Всевышнего, да славится его имя, — гласило воззвание, — мы, нижеподписавшиеся, взываем к нашим братьям во всем мире: услышьте наш голос, который, по словам мудрецов, подобен гласу небес. И раввинский суд, по словам мудрецов, подобен суду Всемогущего Господа, ибо когда праматерь наша Ревекка пошла к Симу и Эверу[174], то сказано об этом: „пошла к Всевышнему“.

Не ради, Боже сохрани, распрей и ненависти, и не ради собственной выгоды мы обращаемся к вам — ибо знаем, что распрей должно беречься, как пожара, — но потому, что наши глаза уже не могут более видеть то, что увидели, и наши уши не могут более слышать то, что услышали. Великое богохульство, помилуй нас Боже, расползается по шатрам Иакова[175] и влечет за собой вражду и доносы. В синагогах не молятся и не учатся, а лишь ссорятся, даже во время молитвы, и особенно во время чтения Торы, а совершая подобное, как говорит священная книга Зоар, человек отдаляется от Всевышнего. До нас также дошли — горе нам! — и другие вести; как же низко мы пали, если еврей доносит на еврея гоям. Иные написали нечестивые книги и ввели во грех простых, необразованных людей, и теперь слуги, служанки, женщины читают, Боже упаси, эти издевательства и поют непристойные песни о праведниках, набожных людях, наших кедрах ливанских[176]. Горе нам: мы стали посмешищем в глазах народов. Они читают в газетах о нашем позоре, неслыханном для евреев. И как мы теперь посмотрим в глаза вельможам и могущественным людям, в чьей тени мы живем? Наши мудрецы говорят: молись за правителей, ибо без них человек бы проглатывал человека живьем. Особенно под защитой нашего великого государя, да укрепит Всевышний его славу. Ибо, как говорят мудрецы, если даже среди высоких елей вспыхивает огонь, что уж говорить о мхе на стенах? Если даже среди праведников творится подобное, что уж говорить о простых людях? Дрожь охватывает наши тела, и руки наши трясутся. Пролилась невинная кровь; быть может, теперь Бог смилостивится.

С разбитым сердцем и слезами на глазах мы призываем почтенного ребе из Нешавы, да продлятся его годы, явиться на суд, как того требуют семьдесят раввинов, по числу раввинов Синедриона.

Мы не беремся ничего утверждать заранее и не выносим, Боже упаси, никакого приговора. Однако до нас дошли дурные вести о том, что есть человек, узнанный множеством свидетелей, людей ученых и достойных доверия; они признали в нем помощника шамеса из Бялогуры, который оставил жену, дочь реб Куне-шамеса, соломенной вдовой, выдал себя за зятя Нешавского ребе и живет, о горе нам, с дочерью ребе как муж с женой. Мы, Боже упаси, не согласимся с этими разговорами, не прояснив всего дела на суде Торы. Однако мы просим Нешавского ребе, да продлятся его годы, не слишком полагаться на свой авторитет и не упрямиться. Даже если один человек призывает его к суду, следует прийти, а уж если того требуют семьдесят раввинов и почтенных людей, то и подавно. Сотри ухмылку с губ твоих, изгони насмешку с лица твоего, — говорят мудрецы, — даже когда ты прав. Перед Торой равны все: и богач, и простолюдин. Даже царь Давид, да зачтутся нам его заслуги, аминь: когда он запятнал себя грехом — а мудрецы говорят: кто скажет, что царь Давид согрешил, тот совершит ошибку, — то явился к Давиду пророк и наказал его, отняв ребенка.

Властью, данной нам святой Торой, именем мудрецов и праведников мы требуем, чтобы достопочтенный ребе предстал перед судом семидесяти раввинов не позднее начала месяца ияра, если мы доживем. Принимая во внимание авторитет ребе, а также его возраст, чтоб не сглазить, — как кредиторы сами приезжают к должнику, так и суд, с Божьей помощью, приедет в Нешаву, хоть это и повлечет за собой большие расходы. Но до той поры чужак, находящийся под подозрением, не про нас будь сказано, не должен ни минуты жить с дочерью ребе, да продлятся его годы, как муж с женой, покуда есть вероятность, что он совершает смертный грех. Их следует немедленно отделить друг от друга, чтобы они даже не жили под одной крышей. Так говорим мы, с разбитым сердцем, в тоске и унынии. И тот, кто внимет нам, заживет в радости, и на него снизойдет благословение. И в месяце нисане, на пасхальной трапезе, да возложит коэн для него жертву перед Богом»[177].

Под воззванием стояли подписи семидесяти раввинов, каждый подписался именем отца и названием города, где находилась его община. Реб Мейлех больше не мог противиться. К тому же наместник дал ему понять, что дело нужно рассмотреть в суде, а не то властям придется вмешаться, и ребе обязался прийти на суд Торы в первый день ияра, в Нешаве, и вдобавок привести своих раввинов, нешавских хасидов.

Сразу после Пейсаха по обе стороны границы стали собираться толпы желающих попасть на большой нешавский суд Торы.

Туда съехались раввины из больших городов Галиции и русской Польши, в широких атласных халатах, с кожаными дорожными сумками, прихватив с собой шамесов; пешком приплелись маленькие тощие смуглые раввинчики, неудачники, которых люди хотели выгнать из родных местечек, поэтому они отправились искать правосудия у больших людей, собравшихся в Нешаве. С большой помпой приехали богачи, почтенные обыватели, важные персоны в блестящих бархатных шляпах, с расчесанными бородами — таким непременно нужно быть в гуще событий. По всем дорогам притащились замурзанные нищие в надежде отхватить щедрую милостыню. Писатели привезли с собой мелко исписанные листки сочинений, чтобы выпросить у нескольких раввинов одобрение и потом ездить по миру, ища подписчиков. Погорельцы, знатные попрошайки — отцы засидевшихся в девках дочерей — заранее явились в Нешаву, чтобы собрать деньги на месте и заодно добыть подписи нескольких знаменитостей, имея которые можно хоть всю жизнь разъезжать по городам и местечкам и получать кругленькие суммы. Прибыли озабоченные отцы соблазненных девушек: каждому нужна была бумага от раввина о невиновности дочери. Мужья женщин, впавших в меланхолию, приехали собирать подписи ста раввинов, подтверждающие, что их жены сошли с ума и поэтому мужья могут, не разводясь, жениться снова. Молодые люди, учившиеся на раввинов, искали встречи с великими мудрецами, мечтая, что те посвятят их в раввины. Молодые резники привезли с собой острые ножи, чтобы все видели, как хорошо они владеют инструментами. Юные дарования, буйные головы, приезжали побеседовать и поучиться, выказать свою премудрость, разжиться похвалой важного раввина, которая помогла бы им самим получить раввинскую должность или большое приданое. Кроме того, в город съехались сваты — вхожие в богатые дома нахальные бездельники — в надежде сосватать дочь богача сыну из знатного рода. В поисках правосудия явились вдовые ребецн в больших атласных чепчиках, которых община притесняла после смерти мужей, и тощие дочери раввинов, которые хотели, чтобы община дала им в приданое раввинский титул, и тогда они смогли бы заполучить жениха. Торговцы книгами с прекрасными редкостными изданиями, продавцы талесов, изготовители воротников для талесов, вязальщики цицис, скорняки со штраймлами, шляпники, издатели, что брались напечатать привезенные писателями сочинения, — все выставили свой товар. Понаехали немчики с тонкими тросточками — агенты, жаждущие раввинского разрешения на продажу всевозможных вин, сардин, растительного масла, кильки, фабричного печенья, чая и прочего добра. Прибыл даже гой-аптекарь из Мункача[178], который изобрел порошок для бритья и теперь слонялся вокруг в поисках какого-нибудь великого раввина, чтобы тот дал ему разрешение для всех благочестивых «немцев», желающих брить бороды по закону Моисееву[179]. На собственных телегах приехали изможденные деревенские жители и привезли больных родичей — бесплодных женщин, меланхоликов, парализованных, одержимых — в надежде наконец добиться помощи, раз уж здесь собралось столько святых людей.