Мир приключений 1964 - Георгий Кубанский

Ее учитель, старый цирковой артист, говорил ей в те трудные годы учебы: “Падая, береги не только свои кости, но и помни все время, что на тебя смотрят сотни глаз и ты должна радовать их красотой, ловкостью и совершенством линий своего тела, не плюхайся поэтому в сетку, подобно мешку с овсом”.

Она никогда теперь не забудет своего требовательного учителя. Это он научил ее математически точному расчету взаимодействия с партнерами, позволяющему после заднего сальто-мортале прийти в руки ловитору или после полуторного сальто оказаться в таком положении, когда он ловит тебя за ноги. Много труда понадобилось ей, чтобы постичь все эти тонкости и научиться летать так же свободно, как и ходить по земле, не думая, что нужно для этого делать.

“Тренируйся до тех пор, пока воздух не станет для тебя таким же привычным и надежным, как и земля”, — поучал Ирину ее наставник.

Наблюдая теперь за репетициями Зарнициных, Ирина Михайловна все чаще замечает, что лишь Маша проводит их с увлечением, братья же работают неохотно, будто отбывают какую-то повинность.

Вот и сейчас с огорчением всматривается Ирина в их лениво раскачивающиеся красивые тела, и ей без слов понятен укоризненный взгляд их сестры.

Увлеченная наблюдением за работой Зарнициных, Ирина Михайловна даже не замечает, как подходит к ней главный режиссер.

— А что, если бы вам, Ирина Михайловна, — весело говорит Анатолий Георгиевич, — заняться режиссурой гимнастов? Вижу, что они вам больше по душе.

— Вы это серьезно? — удивляется Ирина Михайловна.

— Настолько серьезно, что даже с директором это согласовал, — смеется главный режиссер.

— Тогда, если можно, воздушных гимнастов, — умоляюще смотрит на него Ирина Михайловна.

— Именно воздушных. И сегодня же займитесь Зарнициными. Что-то они мне не нравятся.

— Спасибо, Анатолий Георгиевич. Зарнициными я и сама хотела заняться. Они меня тоже беспокоят.

Ожидая, пока Зарницины кончат репетицию, Ирина Михайловна выходит с манежа в фойе, размышляя о неожиданной перемене в своей работе. Она и раньше мечтала о режиссуре воздушных гимнастов, но ими руководил более опытный мастер. Она, однако, надеялась со временем занять его место, так как знала, что его выдвигают на другую, более ответственную работу. Наверное, вопрос этот решен уже, вот Анатолий Георгиевич и предложил ей то, чего она так жаждала.

Все для нее будто преобразилось теперь в этом огромном и не очень уютном в дневную пору здании. Тот, кто видел его лишь по вечерам, когда оно залито ярким светом, полно людей, шума голосов и неустанной суеты, тому днем, при слабом освещении, все тут покажется будничным. Но сама Ирина Михайловна никогда не ощущала этого. Цирк для нее всегда был почти храмом. Ей в нем нравилось все. Даже в те утренние часы, когда ареной завладевали сначала хищники, а потом лошади, она любила ходить по округлым коридорам фойе, прислушиваясь к глухому щелканью шамберьера дрессировщика, грозному рычанию зверей и ржанию коней. А когда после репетиции кто-нибудь из униформистов степенно прогуливал по фойе разгоряченных лошадей, Ирина Михайловна любила потрепать конские гривы, с удовольствием вдыхая острый запах пота взмыленных животных.

Вечерами же, во время представлений, ей доставляло большое удовольствие наблюдать за публикой, представляющей тут такое многообразие, какого не бывает, наверное, ни в одном театре. Не требовалось большой проницательности, чтобы различить представителей самых разнообразных профессий, национальностей и возрастов. Тут были люди очень солидные, с профессорской внешностью, угадывались и молодые ученые, рабочие, служащие, колхозники. Несколько раз она замечала среди зрителей известных писателей, популярных артистов и художников. Иностранцы присутствовали на каждом представлении. И у Ирины Михайловны всегда замирало сердце, когда вся эта публика, заполняющая огромную вогнутую чашу зрительного зала, единодушно ахала или охала вдруг, пораженная ловкостью, а иногда и невероятностью совершенного трюка.

И именно это долгое импульсивное “ах-х!..”, а не бурные аплодисменты, почти всегда потрясало ее до слез. Оно вырывалось против воли даже у самых сдержанных зрителей, умеющих владеть собой, скрывающих или стесняющихся публичного проявления своих чувств. И она заметила, что звучало это “ах” не всегда и не часто. Ирина Михайловна видела работу многих отличных иллюзионистов, оснащенных совершеннейшей аппаратурой. На них смотрели разинув рот, пожимали плечами, разводили руками и всегда награждали бурными аплодисментами. Может быть, кто-то даже и ахал… Но причиной такого единодушного, неудержимого “ах” всегда было совершенство человеческого тела, его почти фантастические возможности.

Хотя у Ирины Михайловны и не ладилась работа с клоунами, она должна была признать, однако, что такой же успех имели иногда и их остроумные трюки.

Раздумывая теперь над всем этим, она проходит несколько раз по фойе и уже собирается вернуться на манеж, как вдруг сталкивается с Машей Зарнициной.

— Вот вы-то мне как раз и нужны! — обрадованно восклицает Ирина Михайловна. — Надеюсь, вы никуда не торопитесь? Ну, тогда давайте потолкуем несколько минут. Скажите мне, Маша, что такое происходит с вашими братьями? Они считают, что всё постигли, или просто ленятся? Я это не из праздного любопытства спрашиваю — меня только что вашим режиссером назначили.

— Я очень этому рада, Ирина Михайловна! — искренне отзывается Маша, крепко пожимая руку своему новому режиссеру. — Вашей работой на трапеции я, еще будучи девчонкой, восхищалась… и даже завидовала. Честное слово!

— Ах, Маша, не надо об этом! Все это в прошлом…

— Я знаю, вы сорвались… — взволнованно и торопливо продолжает Маша, — но можно же снова…

— Нет, Маша, для меня это исключено, — грустно улыбаясь, перебивает ее Ирина Михайловна. — Да теперь и поздно уже, не те годы.

Ирине Михайловне неприятен этот разговор, и она хочет прервать его, но, посмотрев в восторженные глаза девушки, видимо действительно помнившей ее выступления, решается поговорить с ней откровеннее, расположить к себе.

— Надеюсь, вы понимаете, Маша, как мне было нелегко в те годы. Да и сейчас… Может быть, не нужно было слушать врачей, а последовать примеру Раисы Немчинской. Она, как вы знаете, во время репетиции упала с “бамбука”. В результате — осколочный перелом локтевого сустава и три перелома таза. А потом восемь месяцев больницы и вполне обоснованные сомнения врачей в возможности возвращения ее к цирковой профессии. И все-таки она вернулась и стала одной из лучших воздушных гимнасток. А я не смогла… Не хватило силы воли. Никогда себе этого не прощу…