Адвокат дьявола - Моррис Уэст

– Его светлость – удивительный человек, – заговорил он, тщательно подбирая слова. – Он хотел бы помочь вам. Я думаю… я уверен… если вы переселите Розу в другую комнату, на отдельную кровать, он сочтет это достаточным и забудет об остальном.

Старик упрямо покачал головой:

– Кто заплатит за кровать и одеяла? Вы, похоже, не понимаете… Нам едва хватает денег на еду.

– Вот что я вам скажу, – Мередит сухо улыбнулся. – Я заплачу за них. Я дам вам и Розе денег, чтобы вы оделись поприличнее, и положу на ваш счет в банк Калабрии сто тысяч лир. Этого хватит?

Отец Ансельмо подозрительно глянул на него:

– А с чего такая забота, монсеньор?

Мередит пожал плечами:

– Через три месяца я должен умереть. Я не могу взять деньги с собой.

Во взгляде отца Ансельмо мелькнуло изумление:

– Что еще я должен сделать?

– Ничего. Если хотите, я исповедую вас. Едва ли вы скажете мне больше того, что я уже знаю, так что вам это не составит особого труда. Не стоит останавливаться на полпути. Когда-то же надо начинать жить в согласии с совестью.

– Епископ говорил о том, чтобы искупить проступок открыто, – в голосе Ансельмо все еще слышалось сомнение.

– Епископ – человек справедливый. Я думаю, он понимает, что проступки отчасти определяются обстоятельствами. Скоро деревня узнает, что вы спите раздельно. И прошлое быстро забудется… Ну, что вы на это скажете?

Ансельмо потер рукой плохо выбритый подбородок.

– Я… полагаю, это выход. Меня давно тревожит моя судьба, но я некоторым образом люблю мою старуху, и не хотел бы причинить ей боль.

– А мне кажется, что любовь не может причинить вред. Сейчас мне самому так не хватает любви, – голос словно принадлежал другому человеку, а не Блейзу Мередиту, хладнокровному служителю Конгрегации ритуалов.

– Хорошо! – решился старик. – Я подумаю об этом. Поговорю с Розой и все ей объясню. Но спешить здесь нельзя. Женщины очень чувствительны, а с возрастом они и глупеют, – глаза старика блеснули. – А когда мы увидим ваши деньги, монсеньор?

Мередит вытащил бумажник и положил на стол тридцать банкнот но тысяче лир.

– Начнем с этого. Вы сможете купить кровать и одеяла. С остальным я все улажу в Валенте. Вас это устроит?

– Должно устроить, – ворчливо ответил старик. – Но все это надо сделать до того, как вы умрете. Как только адвокаты наложат руки на ваше состояние – конец! После Них не останется и макового зернышка. А теперь, что вам еще нужно?

– Джакомо Нероне… Что вы могли бы рассказать мне о нем?

– А что будет, если я расскажу?

– Я запишу ваши слова, а потом вам придется давать показания под присягой на суде епископа.

– Вот что, монсеньор. Подождите, пока услышите мою исповедь. Тогда я изложу вам всю историю. Пойдет?

– Секреты исповедальни не годятся для судебного разбирательства.

Старик отбросил голову и расхохотался:

– Именно это я и имел в виду, приятель! Со мной связано немало скандальных происшествий. Пока не исповедуюсь, не будем прибавлять к ним новые.

– Как скажете, – Мередит нахмурился. – Я зайду к вам через несколько дней.

– И не забудьте, что вам нужно сделать в Валенте.

– Не забуду.

Он встал и двинулся к двери. С ним не попрощались, не сказали и слова благодарности. И, шагая к дому доктора, адвокат дьявола не мог отделаться от мысли, что его одурачили.

Мейер встретил его радостной улыбкой, проводил в сад, налил чашку деревенского вина из глиняного кувшина. Мередит тут же заметил, как изменился доктор: глаза прояснились, разгладились морщины на лице, он производил впечатление человека, примирившегося с собой и окружающим миром.

– Сегодня вы хорошо выглядите.

Мейер улыбнулся:

– Хорошее начало дня, монсеньор. Я поговорил с мальчиком, как отец. И услышал много умного от его матери.

– Нины Сандуцци?

– Да. Между нами говоря, я надеюсь, что мы чем-то помогли Паоло.

– Я видел их на вилле… даже поговорил несколько минут. Сегодня днем я зайду к Нине Сандуцци. Она обещала ответить на мои вопросы.

– Хорошо, – кивнул Мейер. – Я дам совет, друг мой. Не напирайте на нее, и вы многое узнаете. Сейчас Нина готова на откровенный разговор. И хочет, чтобы вы присматривали за мальчиком, когда он будет на вилле.

– Я сделаю все, что в моих силах. Мать Паоло произвела на меня глубокое впечатление.

– А Паоло?

– Обычный подросток.

– Не совсем так… – покачал головой Мейер. – У него сейчас опасный возраст. Его влечет к англичанину, но одновременно мальчик и боится его. Он хочет знать, что происходило между его матерью и отцом. Сегодня утром мы с Ниной кое-что рассказали ему. Но мы не знаем, много ли Паоло понял, все-таки он еще мал. Что дальше, монсеньор?

– Я хотел бы поговорить с вами.

– О Нероне?

– Да.

Альдо Мейер глотнул вина, вытер губы тыльной стороной ладони:

– Разве вы не должны надеть епитрахиль перед тем, как выслушать исповедь?

– Я лучше сниму ботинки, – добродушно ответил Мередит.

– Это длинная история, монсеньор. Если у вас пересохнет в горле, налейте себе вина…

…Стояло лето, мир лишился мужчин. Дни не отличались один от другого. Жаркое утро сменял раскаленный полдень, вечером над долиной проплывали облака, не уронив ни капли дождя. Армии, как саранча, опустошали землю, и не было мужчин в больших семейных кроватях, кроме стариков да случайных гостей, карабинеров и полицейских, сельскохозяйственных инспекторов и офицеров, заготавливающих продовольствие. Вреда они приносили больше, чем пользы, потому что после их ухода начинались ссоры, приводящие к раскровавленным лицам и порванным юбкам.

Мейер жил там, еврей и изгнанник, и каждый день пересекал долину, чтобы отметиться в полицейском участке Джимелло Маджоре, показать, что он не заболел и не умер. Если он приходил вовремя, его просто ругали, если пропускал день – угрожали посадить в тюрьму, но давали вино, сыр, сигареты, когда заболевали дети, беременели женщины или сами полицейские сваливались с приступом малярии. Они отпускали грубые шутки насчет его еврейского происхождения и обрезания, предупреждали, что он не имеет права портить чистоту расы, ибо в калабрийцах смешалась кровь греков финикийцев, французов, испанцев, итальянцев, арабов, но не евреев.

Мейер молча проглатывал оскорбления, но прислушивался к слухам, будоражившим долину. Союзники захватили Сицилию и начали вторжение на полуостров. В горах действовали партизаны. Дезертиры укрывались в пещерах и в постелях деревенских женщин. Немцы перебрасывали на юг подкрепления. Близился конец войны, и он хотел дождаться его живым.

Мейер обрабатывал выделенные ему акры тощей земли, обходил больных, спал в полуденные часы, а ночью подолгу засиживался над книгами и за бутылкой.