Академия для дур (СИ) - Петренко Евгения

Учительница одобрительно закивала. А Корвин, судя по выражению его лица, явно метался между волнением за дочку и за меня. Но, как только мы отправились в комнаты ректора, передо мной проявился призрак. Я только рот успела открыть как он сам заговорил со мной.

— Помолчи сейчас, пожалуйста, — остановил он мою попытку что-нибудь спросить, — слышать меня сейчас сможешь только ты, хотя ректор менталист и он явно волнуется. Какие-то эмоции до него всё таки доходят. Я подключусь к вашему опыту. Ты должна понимать, что он всё таки опасен. Но я, как хранитель, не дам случиться ничему плохому. Дело в том, что в момент раскрытия магии, к малютке присосалась призрачная сущность. Сам я убрать её не мог, но твоя учительница музыки права. Ваша магия схожа и ты можешь помочь малышке от этой пиявки избавиться. Ты разорвёшь эту связь. Когда сущность так сильна, что девочка не может играть, ей становится хуже. Музыка защищает её. Ты видишь магию. Это дополнительный плюс, поскольку, играя, ты уйдёшь в состояние медитации и не будешь слышать моих приказов. А тебе нужно прерваться вовремя. Иначе ты потратишь слишком много магического резерва. Можешь выгореть. Но ты сможешь увидеть эту тварь. Она переполнена магией, которой насосалась у малышки. Когда она выйдет на музыку, как на зов, я больше не пущу её обратно. И в тебя всосаться не позволю. Я выброшу её во второй слой реальности и в физический мир она больше прорваться не сможет. Яночка будет спать несколько суток. Но потом проснётся полностью здоровой.

У меня дико болела голова. А ещё хотелось сладкого чая. Или? больше того? сладкого к чаю. Я была голодна, но съесть хотелось какое-то огромное пирожное. Я попыталась вспомнить что было после того, как я увидела похудевшую Яночку, с расфокусированным взглядом, терявшуюся в белоснежных кружевных простынках. Я только помнила, что руки сами потянулись к мандолине. Потом вспомнила липкое внимание пробудившееся при первых аккордах. Больше вспоминать не хотелось. А где-то на периферии слуха слышался больной голос ректора. Корвина… который звучал так болезненно и самообвиняюще, что у меня защипало в носу. Слезинка выскользнула из-под ресниц и скатилась по щеке.

— Прекратите заниматься самоедством, — услышала я суровый голос мары Лии, — обе девочки в порядке. Они просто спят. Восполняют резерв. А одна, кажется уже проснулась и устроила слезоразлив. Ваши жалобы и попытки признать себя виновным во всех грехах королевства, из камня слезу вышибет. Открывай глазки, притворщица.

— Это она ко мне? — подумала я, — так я стараюсь.

У меня как будто слиплись реснички. Но слёзы, которые продолжали катиться их вроде расклеили. И я постаралась разлепить веки. Но сразу не получилось. Я приподняла тяжёлую руку, с трудом смочила пальцы слюной. Во рту было сухо. Я поводила сначала по одному глазу, потом снова послюнила и почувствовала сладость на языке. Как будто склеил волоски сладкий сироп. Зато рот заклеен не был. И я обиженно пробубнила.

— У меня глаза склеились. А ещё я хочу чаю. Сладкого. И большое пироженое. И слёзы у меня сладкие.

Глаза наконец разлепились. Но не сами. Их протёрла целительница, намочив водой кусочек марли. Она поднесла к моим губам стакан. Вода не была сладкой, но я попила, что бы язык во рту не скрипел. И был не таким неповоротливым. Потому что мной обуяло нестерпимое желание говорить. Не обязательно рассказывать, что случилось. Просто болтать без умолку всякую чушь. Я увидела что мара Лия поднялась и вышла, бросив Корвину, что бы он посидел со мной, пока она не закажет мне завтрак. И он плюхнулся на стул и судорожно ухватил мою ладошку. Сжал так, что я пискнула. Он смутился. Заизвинялся. А потом поцеловал мою ручку раз и ещё раз. И прижал её к щеке. Мне казалось, что он тоже готов заплакать.

— Мар ректор, Корвин… Почему вы не пришли сами? — бормотала я, вспоминая как была обижена заместителем на месте жениха, — я бы всё равно отказала тогда, но не было бы так гадко…

Ректор, мне показалось понял моё невнятное обвинение. И снова нагнувшись к моей ладошке повинился.

— Тогда, без меня меня женили. Сватовство устраивал король. Я был на границе. Они спешили, я понял потом, что бы ты не попала в Академию. Но я этому рад. Тебе нужно учиться. Ты такая способная. И сильная. Ты спасла мою дочь. Хотя я проклинал себя за то, что подверг опасности чудесную девушку. Всё время пока ты спала…

— А сколько я спала? — прервала я его, потому что почувствовала неловкость, — зачем я болтаю? Я всё равно не знаю что отвечать, если он вдруг начнёт говорить о чувствах.

Он мне нравился. Больше того, я уже считала его своим. Но мне ещё нужно было время для сближения. Тёплых губ на моей руке пока что достаточно. Он не даром был менталистом. И желания мои чувствовал так, как будто я высказала их вслух. Руки он не выпустил. Но заговорил немного сдержаннее, как будто загнал себя в тесную коробочку правил приличия. А я пожалела о своих мыслях. Какая-то я противоречивая…

— Вы спали двое суток. Яночка, впрочем, ещё спит. Только она спит спокойнее. А ты всё время металась во сне. Как будто видела что-то страшное.

А я поёжилась. Потому что вдруг вспомнила ту сущность, которая вылезла прямо из животика девочки. Толстая гусеница. Чёрная, призрачная, но со всеми деталями хорошо видимая. На её теле были наросты, как маленькие вулканчики выбрасывающие облачка тёмного тумана. Она цеплялась ими за девочку, не желая покидать её тело. Но моя музыка звала её и она тянулась в мою сторону. Хотелось перестать звать эту сущность, было страшно, что она ввинтится уже в мой живот. Но я помнила, что сказал хранитель. Я должна вытащить её из Яны. А он выбросит тварь из нашего мира. Не даст вернуться в малышку или вселиться в меня. Но страшно всё равно было. Корвин молчал. Он ощущал все мои чувства. Я была в этом уверена. Ректор внимательно смотрел мне в глаза, даже голову склонил, как будто прислушивался. И ёжился вместе со мной, когда мне было жутко или мерзко.

— Интересно, это сильно напрягает, когда муж менталист? Когда чувствует тебя, как себя. Наверное где-то это здорово. Но не устаёшь ли, когда кто-то всё время в твоей голове. Это как спать вдвоём в одной постели.

Я удивлялась, что папа и мама спали вместе. У папы была своя спальня. Так положено. Так прилично. Но они всегда спали в маминой кровати. А я не понимала как им это удаётся. Я не любила спать с кем-нибудь. Даже младшую сестру, которая засыпала под мои сказки уносила в её спаленку. Я любила свободу даже в постели. Всегда раскидывалась во сне. А мама смеялась, что я снова спала морской звездой. А летом, со скандалом всегда закрывалась. Потому что обожала в жару спать голышом. А это было жутко неприлично. А я сбрасывала на пол одеяло. Раскидывалась вольготно. Из раскрытого окошка меня обдувал влажный и солёный морской бриз. Впрочем мне это только казалось. Ночью бриз дул с берега в море. Но я как будто чувствовала так свою свободу. Как лёгкий ветерок обвивающий нагое тело.

Корвин не мешал мне бродить по воспоминаниям. Чувствовал наступившее во мне умиротворение. А в комнату вернулась целительница. И к моей радости принесла всё по озвученным мной желаниям.

— Мне кажется её организм потерял много сахара. Если она говорит, что даже слёзы сладкие. Она могла терять сахар и с потом. Пусть девочка поест и я её искупаю.

Лицо Корвина залила краска. Этот цвет, показалось, отразился и на моём лице. Я, кажется, тоже ощутила его мысли. У меня в голове возникла картинка как он водит ладонями по моей коже в воде. Я вся покрылась мурашками и по телу прокатила истома.

— Мар ректор, — заметила Лия строгим голосом и выразительно посмотрела на наши сплетённые руки, — вы можете побыть с дочерью. Я уже здесь и займусь девочкой сама.

Ректор, к моему удовлетворению, не стал вскакивать, смущённо бросать мою ладошку. Он ещё раз, уже осторожно пожал её и аккуратно уложил на одеяло. Потом кивнул, на мгновение прикрыв веки, вздохнул и поднялся. Я проводила его взглядом и осталась довольна его поведением. Он не стал убеждать меня, что не хочет оставлять меня, обещать, что ещё зайдёт. Он хотел побыть и с дочерью, которая ещё не проснулась и я бросила ему в спину.