"Фантастика 2023-98". Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ефремов Андрей Николаевич "Брэм"

— Ты так говоришь, тебе даже можно позавидовать, — заметил Николай. Он и в самом деле ощутил укол некой досады. Друзьями он похвастаться не мог. Друзья были лишь среди семьи, такие, как брат Александр. Все остальные лишь хотели что-то от него получить. Кроме Дагмар, конечно. О ней разговор вообще отдельный, они искренне и глубоко любили друг друга.

И хотя логика в словах Соколова присутствовала, Николай с трудом подавил раздражение. Ему нравилась независимость и самостоятельность Соколова, но временами тот проявлял необъяснимое упорство. И что ему так хочется оставаться в полку и подвергать свою жизнь опасности? Ведь так не правильно, он должен заботиться о себе ради России, и ее будущего.

Но прямо сейчас жизни друга ничего не угрожало. Он собирался поступать в Академию Генерального Штаба и ближайшие два года проведет в столице. А большего пока и не требовалось. За это время многое могло измениться.

— Если Бессмертные гусары и дальше будут так воевать, то можно подумать об изменении статуса полка. Он может войти в состав Молодой гвардии.

— Молодая гвардия… Звучит гордо! За себя говорить не могу, но в товарищах своих я уверен. Гусары Смерти не подведут. Тем более, впереди Хивинская война. Мы ее не пропустим.

— О войне мы еще поговорим, Миша. И о твоем в ней участии. Кстати, в нынешнем году в Академию поступает мой кузен, великий князь Николай Константинович. Он будет первым из Романовых, кто окажется в стенах Академии.

— Предлагаешь попытаться сойтись с ним поближе?

— Как получится. Кузен временами открыт до глубины души, а временами колюч, что твой кактус.

— А не сын ли он великого князя Константина Николаевича, о котором мы недавно говорили в связи с Аляской?

— Он самый.

Повисло молчание. Соколов свои мысли оставил при себе. Да и что тут можно было сказать? Сын за отца не в ответе, и о кузене пока никто не мог сказать ничего плохого.

Цесаревич собирался издать небольшую брошюру о подвигах русских войск в Средней Азии. Значительную ее часть планировалась посвятить славным делам Александрийских гусар. И для подобного уже был найден подходящий человек — Иван Сергеевич Тургенев. Писатель выразил готовность взяться за сей труд.

— А что, очень даже неплохо, — Соколов мысль одобрил и согласился провести с Тургеневым ряд встреч, но лишь после того, как сдаст экзамены в Академию. — Пусть Иван Сергеевич займется вопросами Средней Азии. А то, не поверишь, пообщавшись в Москве и Петербурге с людьми, я понял, что они не только мало что знают о нашей войне, но она им и не особо интересна. Только пусть он пообещает, что не будет упоминать мое имя. В полку товарищи могут и не понять мои мотивы. Скажут, что я вознесся и стал нарциссом.

— Договорились, — обещал цесаревич, вставая и показывая, что беседа закончилась.

— Чуть не забыл, — в последний момент, пока не пришел адъютант, успел сказать Соколов. — В России нет медали для нижних чинов за войну с Бухарой. Изыщешь возможность поговорить с Милютиным? А то столько хороших людей рисковало жизнью… Можно их и поощрить.

— Сделаю, — сдерживая улыбку, ответил цесаревич.

Глава 20

После встречи с цесаревичем семья и Хмелёвы устроили мне настоящий допрос. Как прошла беседа, о чем разговаривали, в каком тоне, какие вопросы затрагивали, и все в таком духе.

Кое-как мне удалось удовлетворить их любопытство, причем не особо и обманывая. Я честно рассказал, что наследник интересовался Александрийскими гусарами и ходом военной кампании в Азии. А еще добавил, что Тургенев собирается написать брошюру о походе на Бухару. В общем, я от них отбился. А старший Хмелёв с тех пор стал посматривать на меня с этаким деловым интересом, в котором уважение сочеталось с мыслями о различных проектах под патронажем цесаревича Николая.

Вступительные экзамены в Академию я все же сдал. Всего было семь предметов, которые оценивались от 1 до 12. Поступление обеспечивала итоговая сумма от 70, и выше, баллов. Это значило, что оценка ниже десяти по любому из предметов сразу же ставила крест на амбициях молодых офицеров и отправляла их обратно в родной полк, готовиться ко второй попытки на следующий год. Если захотят, конечно.

История и астрономия прошли превосходно, а вот военную администрацию и геодезию, как и предполагалось, я едва не завалил.

Внушительные коридоры и залы Академии были полны офицеров. Нас здесь насчитывалось почти пятьсот человек. Такого разнообразия формы, наград и знаков отличия прежде видеть мне не доводилось. Люди в основном молчали, ожидая итогового решения. Кто-то кашлял, кто-то переговаривался с товарищами, иные кусали губы, а нашлись и такие, кто вышел на улицу и просто курил.

— Господа офицеры! Внимание! — раздался громкий уверенный голос. От говорившего меня отделяло несколько десятков человек, но я все же разглядел высокого и статного адъютанта. — Поручика Захарова Егора Петровича, капитана Изюмова Аполлона Харитоновича и штабс-ротмистра Соколова Михаила Сергеевича прошу следовать за мной.

Сердце застучало чуть быстрее. Пробираясь сквозь расступившуюся толпу, я вместе со своими невольными товарищами прошел по коридору. Интересно, куда нас позвали? Примут или откажут? В целом, страха не было. Нет никакого позора в том, что меня могут и не взять. Просто обидно терять год, вот и все. А так… Ну, ладно, прорвемся. Я же гусар, в конце концов.

Принимали нас по одному. Я зашел последним. Просторный кабинет был заставлен шкафами с книгами, картами на стенах, тяжелыми гардинами на окнах. За массивным дубовым столом расположились три внушительных человека. Их я уже видел на экзаменах и знал, кто они такие. В центре находился академик, известный астроном и тайный советник Савич Алексей Николаевич. Справа от него хмурился военный публицист генерал-майор Аничков, профессор кафедры военной администрации. А слева сидел профессор кафедры русской словесности Алексей Дмитриевич Гахалов.

— Штабс-ротмистр Соколов! — я щелкнул каблуками, вытянулся, сложив руки по швам и ожидая, чем все закончится.

— Вольно! — отрывисто бросил генерал-майор Аничков. Из всех присутствующий его физиономия выглядела наиболее сурово. И на меня он смотрел без особой симпатии.

— Мы вас вот по какому поводу вызвали, господин штабс-ротмистр, — негромко, но внушительно начал Савич. — Вы один из трех офицеров, чьи баллы формально позволяют вам пройти вступительные экзамены, но чьи знания, нас, здесь собравшихся, несколько тревожат. Двухгодичный курс Академии подразумевает значительное напряжение всех физических и душевных сил. Надо учиться. И тем офицерам, у кого за спиной есть крепкий фундамент, учиться будет легче. А вот ваш «фундамент» вызывает у нас некоторые сомнения.

— Возможно, штабс-ротмистру просто не хватило времени на соответствующую подготовку. Я уверен, он все наверстает в процессе учебы, — кашлянул профессор Галахов. Он мне еще на экзаменах понравился — спокойный, уравновешенный, очень умный и дружелюбный. — Так ведь?

Три пары глаз остановились на мне. В целом, диспозиция ясна. Как иной раз говорит Тельнов: справа болото, слева овраги, по центру неприятель, а прорываться все равно надо.

Отличие заключалось в том, что Галахов явно за меня, Аничков против, а вот тайный советник Савич колеблется. Может, стоит воздействовать на него? Или повременить?

Эх, была не была, где наша не пропадала! И я решил рубить с плеча правду-матку, оставив мысленное внушение на крайний случай.

— Как вам известно, с Азиатской кампании я сразу же отправился в Петербург. После заключения мирного договора с Бухарским эмиратом я, естественно, штудировал книги. Но времени мне не хватило. Твердо обязуюсь в ближайшее время исправить данное недоразумение.

Мой ответ произвел неожиданно благоприятное впечатление. И даже по лицу Аничкова скользнул намек на одобрительную улыбку. И я, уже почти решившийся применить мысленный посыл, остановился в последний момент.