Угасающее солнце: Шонджир - Кэролайн Черри

– Пустяки, – сказал Ньюн.

Он не рассказал про свой сон: страх все еще не отпускал его. Ньюн никогда в жизни не чувствовал себя настолько подвластным дусам – он лишь разделял их ощущения. Присутствие землянина: это оно породило подобное подозрение, для которого не было никаких оснований.

«У дусов, – напомнил он себе, – нет памяти.» Для этих двух зверей Кесрит больше не существовала. Они никогда не вспомнят планету, пока не увидят ее вновь, а этого никогда не произойдет. Личности и места: вот и все, что сохранялось внутри их толстых черепов… и сейчас для них существовала лишь Кутат. Они, в отличие от людей, словно бы родились и выросли здесь.

Ньюн снова закрыл глаза, устыдившись сна, о котором, скорее всего, догадывалась Мелеин – правда, она могла по ошибке приписать это Дункану – и почувствовал себя одураченным, ибо разделил ночные страхи землянина, связанные с рождением дуса. Сейчас зверь излучал спокойствие. Ньюн вобрал его и растворился в тепле, отвергая страх.

По крайней мере, у дуса не было памяти.

На следующий день они шли не спеша; зная, что Дункану тяжело передвигаться в разреженном воздухе, они не слишком торопили его.

И они были осторожны, и шли, стараясь держаться неровностей местности, и с присущей дусам мудростью стремясь, чтобы их не заметили из города.

Но чем ближе они подходили, тем бесполезнее казались их предосторожности.

Старый, старый. Теперь Ньюн ясно видел то, о чем лишь догадывался: шпили в развалинах – их давно не ремонтировали, повсюду груды обломков. Никто из людей не произнес ни слова: они не хотели признаваться себе в увиденном.

В конце концов они отбросили осторожность. Ветерок, что несколько дней дул им навстречу, внезапно усилился, бросая пригоршни песка в их плотно закрытые вуалями лица, отнимая у людей силы. Дусы шли, сжав ноздри и опустив головы, изредка фыркая, и явно сомневаясь в рассудке своих хозяев, которые упорно шли вперед. Глаза Ньюна жгло, несмотря на защиту мигательной перепонки, и он опустил козырек зейдх – Дункан сделал это сразу же, как только усилился ветер; Мелеин опустила внутреннюю вуаль из легкой кисеи на своем головном покрывале, сэрех, которая полностью закрыла лицо госпожи, превратив ее в невыразительную белую фигуру, подобную их черным фигурам.

В любом другом случае благоразумие заставило бы их искать укрытие – подобных довольно гостеприимных мест здесь хватало; но они продолжали медленно идти, по очереди таща упрямые санки.

Реки песка струились по улицам города. Словно призраки, шли люди среди руин, и остававшиеся позади них следы мгновенно исчезали. Над ними возвышались шпили, тающие за ржавыми облаками пыли, изредка проступая в пронзавших мрак солнечных лучах; и ветер обрушивался на узкие улицы, завывая демоническим голосом, колотя песком по их козырькам.

Шпили и перекрывающиеся арками цилиндры, сплошные цилиндры, проступающие на фоне закутанного в песчаную вуаль солнца… ничего подобного Ньюну никогда прежде видеть не приходилось. Он внимательно смотрел вокруг, и не мог отыскать ничего знакомого, ничего, что сказало бы ему: «здесь живет Народ». Его охватил страх, на душе стало невыносимо тяжело.

Они немного отдохнули, укрывшись в остове разрушенного шпиля, подавленные воем ветра снаружи. Дункан закашлялся – сухой, надоедливый звук, который умолк лишь тогда, когда мри заставили его выпить немного воды; и Ньюн сложил вдвое закрывающую лицо землянина вуаль – самим мри это подсказали мудрые боги, и теперь Дункан мог дышать, не боясь пыли.

Но никто из них не говорил о городе и о том, что они увидели. Набравшись сил, они снова окунулись в бурю; и была очередь Дункана тащить санки, что на поворотах шипели на песке и скрежетали на камнях; и какая бы не была эта ноша, они не бросали то, что несли. Хотя и сомневались в том, что это нужно.

Мелеин упорно вела их к центру города – сам Ньюн тоже бы выбрал это направление: в сердце лабиринта улиц, ибо в центре всегда располагались священные места, святилища, а справа от центра неизменно размещался и'ид су-шипэйн, проход в башню госпожи. В любом выстроенном ими сооружении мри всегда знали свой путь – и так было и в те времена, когда существовали города.

Дусы снова покинули их. Оглянувшись, Ньюн заметил, что зверей нет, хотя он по-прежнему ощущал их прикосновения. Дункан повернул ослепленное черной маской лицо в том же направлении, потом снова взглянул на дорогу, которой их вела Мелеин, и налег на веревки. Визг полозьев по голому камню на миг перекрыл рев ветра, и утих, когда под ногами снова оказался песок.

И шпили внезапно расступились, и они вышли на огромную площадь.

Здесь стоял эдун, Дом, к которому они стремились… наклонившиеся стены, четыре башни на едином фундаменте; Дом, который они знали, был глиняным, приземистым и грубым… этот же, закутанный в вуаль песчаной мглы, был из шафранового [шафрановый – желто-оранжевый с коричневым оттенком] камня, и своды сливались в своей верхней части – громада, приводящая в трепет – превратившая все воспоминания Ньюна в нечто маленькое и незрелое… песня, которой его эпоха была лишь отголоском.

– Боги… – выдохнул Ньюн, увидев, что смог однажды сотворить Народ.

Здесь должно было быть Святилище, если, конечно, оно сохранилось; здесь должно было быть сердце Народа, если кто-то еще остался в живых.

– Идем, – поторопила их Мелеин.

Они с трудом стали подниматься к дверям: Дункан медленно толкал вперед санки, а Ньюн, ухватившись рукой за веревку, помогал ему. Двери распахнулись перед ними; белая фигура Мелеин первой ступила во мрак, и Ньюн, встревоженный ее поспешностью, покинул Дункана.

Мрак внутри не таил угрозы; здесь было заметно тише, и тучи песка и пыли не проникали далеко внутрь. В неясном свете, льющемся из распахнутой двери, Мелеин свернула свою вуаль, откинув ее поверх длинных волос; Ньюн поднял козырек и направился обратно, чтобы помочь Дункану, который одолевал дверной проем; когда они втащили санки внутрь, полозья грубо заскрежетали. Звук эхом отозвался от погруженных в тень стен и сводчатого потолка.

– Берегите глаза, – сказала Мелеин.

Обернувшись, Ньюн увидел, что она тянется к панели у дверного проема: вспыхнул свет, холодный и резкий. Мигательная перепонка среагировала мгновенно, и даже сквозь ее пелену Ньюн увидел черные узоры на стенах, вздымавшихся над ними: письмена, похожие и непохожие на те, что создавала Мелеин, застывшие, и угловатые, и могущественные. Вскрик сорвался с губ Мелеин в благоговении перед увиденным ею.

– Пол в холле чист, – с удивлением отметил Дункан, вытирая слезы с покрытого пылью лица и оставляя полосы грязи. Ньюн взглянул на расходившиеся из холла коридоры и увидел, что пыль осталась у его порога: дальше дорога была чистой и сверкающей. В затылок мри впились тысячи иголок, словно кел'ен почувствовал присутствие дуса. Казалось, место должно было вселить в него надежду. Но то была скорее тревога, сознание того, что ты чужой в этом холле. Он спросил себя, где дусы, почему они ушли, страстно желая, чтобы сейчас они были рядом с ним.

– Идем, – сказала Мелеин. Она говорила очень тихо, и все же голос ее порождал эхо. – Принесите пан'ен. Вы должны нести его.

Они отвязали пан'ен от санок, и Ньюн осторожно передал его Дункану – для него самого это была единственная ноша, нести которую он почел бы за честь, но кел'ен подумал, что обязан защищать пан'ен, а он не мог делать этого, если его руки были заняты.

– Ты сможешь нести его, сов-кел? – спросил Ньюн, ибо пан'ен был тяжелым и странно сбалансированным, а Дункан шумно дышал; но землянин подобающим мри жестом выразил согласие, давая понять, что сможет, и оба они, мягко ступая, двинулись вслед за Мелеин в освещенные и сверкающие залы.

Святилище Дома обычно располагалось между проходами на половины Келов и Сенов. Келы, в чьем ведении находилась дверь, Лицо, что Повернуто Вовне, всегда шли первыми; следом – святилище, Святое; а потом вход на половину Сенов, в башню Разума Народа, Лица, что Повернуто Внутрь, Незакрытых Вуалью. Здесь и в самом деле было святилище, маленькая, наполненная тенями комната, где лампы давно погасли, а стекло сосудов стало радужным от времени.

– Увы! – глубоко опечалилась Мелеин и коснулась изъеденной коррозией бронзы экрана Пана. Ньюн поспешил отвести взгляд, ибо он увидел за экраном лишь мрак: там ничего не осталось.

Они быстро вышли отсюда, прихватив Дункана, который ожидал у двери, не решаясь войти внутрь; но по встревоженному взгляду землянина Ньюн решил, что тот все понял, ибо будь здесь кто-нибудь из Народа, в святилище Дома горел бы огонь. Ньюн на ходу коснулся холодной поверхности пан'ена, чтобы вновь вернуть себе веру и чистоту после царящего в святилище опустошения.

И все же вокруг горел холодный, чистый свет; их шагам по безукоризненно чистому полу вторило эхо, хотя снаружи повсюду лежал толстый слой пыли. Эдун жил. Он черпал силу из какого-то источника. Мелеин на миг задержалась у другой панели, и свет заполнил новые коридоры… альков башни Сенов и проход справа, где была башня какой-то давно умершей госпожи.