Казачий алтарь - Владимир Павлович Бутенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На забазье заржала отцова лошадь. Яков подошёл к ней. В яслях — как подмели. Оглядел неказистую трудягу: короткие бабки, вислый живот, покривлённая шея. От колодца принёс ведро воды и наблюдал за лошадью, пока она пила, подрагивая опенёнными углами рта. Вспомнился Цыганок! И долго не мог отрешиться от думок о товарищах-эскадронцах…
5
Только во второй половине сентября окончательно решился вопрос о поездке представителя «Казачьего национально-освободительного движения» в родные места. Павел Шаганов вновь был вызван в Берлин, в кавказский сектор Восточного рейхсминистерства. И спустя неделю, получив также поручение встретиться в Кракове с руководством землячества, отправился в дальнюю дорогу.
Остановка в старой польской столице заняла день. И, купив билет на экспресс «Берлин — Киев», казачий есаул в мундире лейтенанта вермахта занял место в купе спального вагона. Его соседом оказался немецкий инженер-металлург, направляющийся в Кривой Рог. Лысый, толстенький и болтливый, он быстро надоел своей трескотнёй, россказнями о победах над красавицами-украинками. Сославшись на усталость, Павел забрался в постель. Первоклассный вагон, отделанный бархатом и палисандром, был радиофицирован. Из динамика бесконечно гремели бравурные марши. Наконец, диктор объявил, что сейчас будет транслироваться собрание из берлинского Спортпаласа, посвящённое началу «кампании зимней помощи». И вслед за торопливыми словами послышался ликующий рёв толпы и овации.
— Герр лейтенант! Сейчас будет говорить фюрер! — воскликнул толстяк, дожёвывая кусок ветчины, пряный запах которой прочно устоялся в купе.
— Да, я слушаю.
— Не желаете польской водки? За здоровье фюрера…
— К сожалению, на диете. Катар желудка.
— Вы не пробовали лечиться прополисом? Великолепное средство! Настаивается на спирте. И принимается по тридцать капель трижды в день. Мой коллега по концерну таким способом излечился буквально за месяц. Настоятельно советую!
— Благодарю. Как-нибудь после войны…
Гитлер, приветствовав фельдмаршала Роммеля, «победителя Африки», продолжал, временами заглушаемый аплодисментами, свою тщательно продуманную речь.
— Мои германские соотечественники и соотечественницы! Уже прошёл год, когда я в последний раз говорил с вами. Время моё, к сожалению, более ограничено, чем время моих врагов. Кто может неделями путешествовать по свету в широкополой шляпе и в белых шёлковых рубашках или в других костюмах, тот, конечно, будет иметь много времени заниматься речами. Я же должен заниматься делами. То, что сказано сегодня, будет подтверждено делами наших солдат!
Мы твёрдо уверены, что враг будет окончательно разбит. Мы не можем, понятно, сравнивать свои «скромные» успехи с успехами врага. То, что мы продвинулись на тысячи километров, для него это ничто. Если мы, например, продвинулись к Дону, достигли Волги, окружили Сталинград и, безусловно, возьмём его, — это тоже «ничто». Если мы продвинулись на Кавказ, заняли Украину, овладели донецким углём — это всё «ничто». Если мы получили 60 процентов советского железа — это тоже «ничто». Если мы присоединили величайшую в мире зерновую область к Германии и Европе — тоже «ничто»! — Гитлер сорвался на крик. — Если мы овладеем источниками нефти, это тоже будет «ничто»! А вот если канадские войска с маленьким, в виде приложения, английским хвостиком, появляются в Дьеппе и там едва удерживаются, чтобы, в конце концов, быть уничтоженными, то это якобы ободряющий, достойный удивления признак безграничной и победоносной силы английского империализма! Что в сравнении с этим авиация, наши бронетанковые и инженерные войска, железнодорожно-строительные части и так далее…
Выждав, когда во дворце унялись оживление и аплодисменты, Гитлер резко сменил ироничную интонацию на грозную:
— Англичане могут ответить на нашу подлинную деятельность только векселями на будущее. Они твердят нам, что второй фронт будет, а потому, мол, послушайтесь нас, поворачивайте назад! Но мы не послушались и не повернули вспять, а спокойно пошли вперёд!
Не меньше минуты радиодинамик издавал предельно возможный шум. Сквозь затихающие хлопки стремительно пробился голос фюрера:
— Если бы я имел дело с противником, одарённым определёнными военными способностями, я бы в случае открытия второго фронта учёл, где должно его атаковать. А когда имеешь перед собой военных дилетантов, то не знаешь, где они нападут...
Самое тяжёлое испытание германский народ преодолел прошлой зимой. Что мы победили эту зиму, что германские войска весной вновь перешли в наступление, это, думаю, есть доказательство того, что Провидение довольно нашим великим народом.
Наступление протекает не так, как рассчитывали наши противники. В текущем году мы намечаем огромную программу. При всех обстоятельствах удержать всё, что должно быть удержано. Без устали наступать там, где наступление необходимо, — при всех условиях, при всех обстоятельствах.
Наша цель ясна: уничтожение международного капитализма, плутократии и большевизма. Это самая большая опасность, которая когда-либо тяготела над немецким народом и с которой мы уже боремся свыше года. В этой борьбе мы ставим себе определённые задачи: обеспечение нашего господства на Чёрном море путём окончательной очистки Крымского полуострова. Битвы за Керчь и Севастополь и служили этому. Затем возникла задача прорыва к Дону. Противник также подготовил операцию, имея в виду прорвать наши позиции и нанести поражение Южно-Германскому фронту. Эта операция закончилась уничтожением более чем семи с половиной советских дивизий. Вслед за тем последовало ваше наступление. Мы ставили целью: отнять у врага последние оставшиеся у него хлебные районы, остаток угля, который можно коксовать, подвинуться к источникам нефти и взять их или по крайней мере отрезать.
Наступление должно было продолжаться, чтобы захватить важнейшие пути сообщения, а именно Волгу, территорию между изгибом Дона и Волги и Сталинград. Нам важен этот город не оттого, что он носит имя Сталина, — это нам совершенно безразлично, — а лишь потому, что это главнейший стратегический пункт...
Грохот встречного поезда заглушил гитлеровскую речь. Но
