Визажистка - Клюкина Ольга Петровна

Прозвенел второй звонок, и Вера быстрыми шагами пошла за кулисы. Она издалека заметила Бориса: задумчиво застыв в скульптурной позе, он держал в своей «мраморной» руке сигаретный окурок, и рука его дрожала от волнения.

Об Эроте, которого изваял Пракситель, говорили, что он сильнее любых стрел поражал зрителей неотразимой силой томного взгляда.

То же самое можно было сейчас сказать и о Борисе.

С задумчивым выражением лица, обиженный на весь белый свет и особенно на его женскую половину в лице Веры, но тем не менее взволнованный предстоящим выходом на сцену, он действительно выглядел сегодня особенно неотразимым.

— Сандалии жмут, — сказал Борис как ни в чем не бывало, увидев Веру, и отвел глаза. — Все ноги в волдырях. Я даже от боли слова забыл. Так что, считай, тебе повезло, Верунчик. Ты где будешь стоять, чтобы тебя не искать?

— Вон там, в уголке. Мне оттуда заодно и зал будет видно.

— А кто там у тебя в зале? — невесело усмехнулся Борис.

Вера промолчала и торопливо отошла на свое место.

Она почти не видела зрелище, которое происходило на сцене в этот вечер. Во-первых, потому, что стояла за кулисами. Во-вторых, все ее внимание поневоле было направлено на внешность Бориса. После каждого его выхода на сцену для нее сразу же находилась какая-нибудь работа: поправить макияж, после конкурса танцев подсушить вспотевшие волосы феном, чтобы снова придать прическе хорошо продуманную вольность, или убрать светлым гримом слишком уж ярко проступивший румянец, который нарушал цельность задуманного образа. Кроме того, приходилось учитывать, что шоу снимало телевидение, а значит, взыскательные глазки видеокамер грозили публично разоблачить мельчайшие погрешности на лице, требовали еще более внимательного отношения ко всем мелочам.

Да ей и не хотелось оценивать, кто сегодня был лучше всех. Она неотступно думала о своем, безуспешно пытаясь отыскать глазами в зрительном зале Марка. Хотелось когда-нибудь понять, что за тайна скрывается за этим человеком. Но почему-то его нигде не было видно. И это тоже было тревожно, как-то мучительно, тошнотворно.

Судя по реакции зала — то взрывам смеха, то бурным аплодисментам, — сегодняшнее шоу под названием «Конкурс красоты» многим пришлось по вкусу. Наверное, сказывалась элементарная усталость от зимней, замкнутой жизни. Людям хотелось простых развлечений, отдыха, юмора, радости для глаз.

«Феб тебя подери!» — услышала она звонкий голос Бориса и невольно улыбнулась: похоже, он неплохо вошел в роль!

Но когда начался небольшой поэтический турнир, Вера стала прислушиваться с удвоенным интересом — Борис не зря вынес из ее дома целую сумку книг. Даже невероятно, как сильно и пронзительно звучали в переполненном театре строчки античного поэта Ивика, жившего в шестом веке до нашей эры, «Феб знает когда»:

…Но никогда надо мною. Страсть не смыкает очей: Точно палящий грозою Ветер фракийский Борей, Вдруг на меня налетает Волей Киприды Эрот, —

жаловался вслух на свою судьбу Борис, и почему-то такие подзабытые слова, как «страсть», «любовный жар», произнесенные со сцены, казались особенно выразительными: все это было большинству зрителей не вполне понятно, но зато на редкость притягательно. Если бы Борис вдруг сейчас со сцены ругнулся матом, то это вряд ли кого-нибудь сильно удивило бы. Но строчки тысячелетней давности почему-то казались особенными, первозданными.

Нет от Эрота лекарства: Любовь не запьешь, не заешь, Заговорами от нее не избавишься, Средство одно — целоваться друг с другом, Всегда обниматься, нагими телами                   крепко прижавшись, лежать, —

закончил свою композицию Борис. Похоже, никто в этот вечер не разбередил в зрителях столько скрытых под толщей зимних снегов желаний, как этот невесть откуда взявшийся Аполлон, порхающий по сцене в развевающемся золотистом плаще. Он был одновременно сердцеедом и сердцелекарем, но определенно — настоящим вестником скорой весны.

И все же Вера испытала настоящий шок, когда Борис с сияющей физиономией победителя подбежал к ней за кулисами, схватил за руку и вытащил на ярко освещенную сцену.

— Я хочу сказать, что своей победой сегодня я во многом обязан своему визажисту, можно сказать, создателю, скульптору, ваятелю, — громко прокричал он в микрофон. — Запомните это имя: Вера Клементьева. Она знает, как сделать любого человека неотразимым, и я готов публично целовать ей руки…

Публика принялась хлопать с новой силой, проникаясь еще большей симпатией к своему избраннику. Ведь как ни крути, но в провинции не слишком было принято публично хвалить и выставлять на всеобщее обозрение тех, кто кропотливо за кадром делал из обыкновенных людей кумиров. В этом было что-то нездешнее, сентиментальное, как если бы какая-нибудь голливудская звезда вдруг начала расхваливать перед восторженными поклонниками пудинги своей любимой тетушки из Канзаса, уверяя, что именно им обязана своим ростом, упитанностью, неизменна хорошим настроением и всеми победами.

Защелкали фотоаппараты, умилительный момент, как местный «король красоты» целовал руки и публично опускался на колени перед своим мастером-визажистом, был запечатлен сразу же на нескольких пленках.

С ярко освещенной сцены Вера не могла как следует разглядеть лица зрителей, но она впервые в жизни ощущала сейчас на себе горячее дыхание зала, особый сгусток атмосферы, наполненный чувствами, настроениями множества людей, и эта мощная энергия была способна убить наповал или дать заряд к чему-то новому, совершенно неведомому.

Борис крепко держал Веру за руку, так что она при всем желании не могла убежать со сцены и вынуждена была стоять среди участников конкурса все время, пока проходила торжественная процедура награждения и вручения подарков от спонсоров.

К счастью, пример Бориса вдохновил других конкурсантов, и теперь «мисс Очарование», «мистер Юмор» и прочие лауреаты считали делом чести вытащить на сцену кого-нибудь из своих помощников, парикмахеров, костюмеров, постепенно собрав на сцене изрядную толпу, в которой было все же не так страшновато.

— А теперь слово главному спонсору сегодняшнего конкурса, президенту компании «Алкей», — объявил подсевшим от перегрузки голосом конферансье, немолодой симпатичный дядька, подстриженный бобриком.

Во время шоу он постоянно сохранял на лице такое выражение, словно вот-вот должно начаться что-то самое интересное, даже еще более занимательное, чем все, что происходит сейчас, и под конец, похоже, сильно переутомился.

На сцену с улыбкой поднялся Марк, уверенным жестом взял из рук конферансье микрофон и начал произносить хорошо подготовленную речь, в которой лишний раз объяснил необходимость подобных «праздников красоты» для города и не забыл подчеркнуть свою личную заинтересованность в том, чтобы подобных праздников было как можно больше.

Вера слушала его рассеянно — мешало волнение. Она лишь невольно обратила внимание, что в выступлении главного спонсора чаще остальных звучали такие слова, как «денежные средства» и «патриотизм».

— В депутаты тоже рвется, — шепотом пояснил Борис. — Видишь, как гладко говорит. А ты не забудь, что ты мне обещала, ладно? Как-нибудь мы с тобой все-таки еще поговорим…

— Поговорим? — переспросила Вера, как глупенькая. — Ах да, конечно, я все помню… Послушай, я все забываю тебя спросить: а ты, случайно, не знаешь Данилова? Вадима Александровича? Ты ведь по работе со многими сталкиваешься…

— Так… слышал. Он личность известная. Про него столько всяких сплетен ходит, только успевай записывать. Но мне теперь с ним нельзя контачить, если пока с «алкеевцами» работаю.