Приключения капитана Кузнецова - Сергей Кулик

Ни Светлане, ни в свою часть я не сообщал, что еду, а на пароходе не рассказывал о месте службы. Так что мое появление здесь должно было быть неожиданным, и было интересно увидеть, как встретят меня люди, считающие погибшим.

У выхода из вагона меня встретили, приветствуя, два лейтенанта в форме войск госбезопасности. Они взяли мои чемоданы и попросили пройти к машине. Ничего не понимая и удивляясь, я медленно пошел за ними, пытаясь разгадать в чем дело.

— Поспешим, товарищ капитан. Вас ждет начальник управления. А поезд опоздал, — сказал один из них, открывая дверцу <Победы».

Сидя рядом с водителем, я любовался улицами и фонарями; пытался разглядеть мелькающие за стеклом лица прохожих. И уже как-то не верилось, что я больше года жил без людей и был рад тому, что по соседству в берлоге жил медведь. Как быстро привыкает человек!..

Генерал службы госбезопасности встретил, как старого знакомого. Ответив на приветствие, он обошел меня дважды крутом, потом пощупал бороду и громко рассмеялся.

— Ну и ну!.. Ни пилот, ни моряк. А бородища какая… Словом, Отто Юльевич, да и только. Ну садись, Иван Иванович, рассказывай

Я сообщил кратко о катастрофе, о том, как жил в тайге и как выбрался, что в реке нашел еще один потерпевший аварию самолет.

— На том самолете улетал Курбатов, — сказал генерал. И, подумав, спросил: — Не кажется ли вам, что майор диверсант?

— Что вы, генерал? Не может быть! Курбатова я знаю хорошо — жили вместе — и биографию знаю. Диверсант?.. Нет, не может этого быть.

— Ладно, не будем гадать и спорить. Лучше расскажите про него все, что знаете.

И я рассказал.

Худенький рыжий мальчик с крупными веснушками на лице пяти лет остался без отца и матери. Они жили в небольшом городке Воронежской области и умерли в один год. Незнакомая женщина увезла мальчика из Россоши в Острогожск и устроила в детдом. Феде трудно было привыкнуть к строгому режиму дня и незнакомым воспитательницам, спать до восьми утра в большой спальне и есть три раза в день, привыкнуть к большому коллективу новых товарищей и никуда не бегать без разрешения.

В начале он тосковал по родителям и родному городу; зарыв голову в подушку и закрыв глаза, по вечерам напрягал все силы, чтобы увидеть в темной глубине лицо матери и отца или хотя бы лицо соседки. Но никто к нему не являлся, и это вызывало тоску, а из глаз на подушку струились слезы. Во сне приходила тихая и ласковая мать, теплой рукой гладила вихрастую голову, целовала лоб и глаза, что-то нашептывала в ухо и опять уходила, чтобы оставить Федю одного среди незнакомых и чужих ему ребят. Потом Федя стал привыкать к товарищам, полюбил пожилую няню Оксану Прохоровну и ласкался к ней, как бывало к матери. Лицо матери, словно боясь вспугнуть новое счастье мальчика, стало появляться все реже и реже, а через год он забыл его совсем и не смог бы отличить от лица Оксаны Прохоровны. А может быть, Федя во сне никогда его и не видел, а к кроватке тогда приходила няня и вместе с тихой нежной лаской приносила мальчику спокойный, глубокий сон.

Через два года мальчика поместили в первый класс. Он рос веселым и озорным, но учился отлично, и многие шалости ему прощались. Да и шалости были больше безобидными, похожими на забавы, они никого не обижали и не портили характера Феди. То он приведет невесть откуда мохнатого щенка и привяжет его к своей кроватке, кормит своей порцией мяса, то взберется на крышу трехэтажного дома, сядет на дымоходную трубу и запускает оттуда бумажных голубей, то поймает ящерицу и неделями приучает ее жить под кроватью в завернутой тряпьем бутылке. Федю вызывали к заведующей, и она журила мальчика, грозила исключением из детдома, переводом в трудвоспитательную колонию, иногда лишала посещения кино, назначала на внеочередные дежурства. Но мальчишки и девчонки любили веселого и задорного товарища и по окончании десятого класса всем шумным коллективом проводили его в летное училище в Москву.

Первое боевое крещение пилот Федор Курбатов получил не в Отечественную войну, а на линии Маннергейма в 1939 году. С самого начала Отечественной войны летал на истребителе, сбил шесть фашистских самолетов, а под Белгородом в 1943 году был сбит сам и попал в плен.

Во время ночной бомбежки советскими самолётами станции Знаменка эсэсовцы, сопровождающие эшелон с военнопленными в Германию, разбежались кто куда, а после бомбежки три товарных вагона оказались пустыми: бежало сто восемьдесят человек и с ними Федор. Фашисты оцепили район, но не всех советских воинов удалось поймать и привести обратно. Южнее Кременчуга в плавнях днепровского приречья Курбатов встретился с пятью товарищами, бежавшими из других вагонов. Вместе они перешли Днепр, а между Полтавой и Харьковом встретили своих. Под заплаткой черной от грязи и вонючей гимнастерки Федор сохранил партбилет и офицерскую книжку.

Семь месяцев тяжелых испытаний за колючей проволокой в фашистских лагерях, семь месяцев борьбы с голодной смертью… Изнурительный труд, кровоподтеки и раны от побоев до неузнаваемости изменили облик Курбатова… С лица исчезли веснушки, заострился нос, как-то вытянулось лицо, а уши как бы распухли, стали толще и больше. И глядя на фотокарточку в офицерской книжке, только по глазам да торчащим рыжим волосам можно было признать Федора Курбатова.

Шли упорные бои под Яссами и на Сандомирском плацдарме. Из старых боевых товарищей Курбатова никого в прежней летной части не осталось, кто погиб, кто был переброшен на другой фронт. А начальник отдела кадров почему-то сомневался в верности документов и попросил разрешения у командира части написать письмо в школу, где учился Курбатов.

«Давно, еще в довоенные годы, — писала учительница, — у меня действительно учился мальчик Курбатов Федя. Потом он, как я узнала, стал летчиком. В школе Федя отличался упрямством и честностью, был чутким к своим сверстникам, не обижал малышей, уважал старших. На фотокарточке, кажется, он. Если погиб, то вечная слава нашему герою! Если жив-здоров — желаю боевых успехов и скорой победы над проклятыми фашистскими изуверами».

Вскоре он поправился и, получив новую машину, до конца войны бомбил скопления войск и техники фашистов на рубежах войны.

Вот таким я знаю Федора.

— У меня к тебе большая просьба, капитан, — сказал генерал, выслушав мой рассказ. — Отдохни до утра в нашей комнате. Ужин принесут. Мне хочется, чтобы до десяти утра о твоем появлении в городе не знала ни одна душа. Твое появление будет сюрпризом. Итак, до утра!..

С генералом и теми же лейтенантами утром приехали на аэродром и тихим ходом приблизились к серебристому самолету. Вокруг него, как и год назад, ходили и стояли те же люди. Занятые своим делом, они не обратили внимания на подкатившую «Победу».