Печать и колокол - Юрий Кларов

– Не смею спорить, – согласился полковник. – Действительно, письмо Кисленки ничего не стоит. Но меня интересует другое, – он сделал эффектную паузу, – сколько стоит пояс Димитрия Донского, который принадлежит господину Кисленко?

Друцкий нарочито медлительным движением достал из белого портфеля пачку фотографий и рисунков великокняжеского пояса с изображением на двух передних бляхах Димитрия Солунского и торжественного въезда во Владимир великого князя Всеволода Юрьевича с иконой воинственного святого. – Удивлены? – Полковник был доволен. – Пока, уважаемый Василий Петрович, ознакомьтесь с этим, – сказал он, – а затем… Ежели ваше предварительное мнение будет благоприятным, то через несколько дней я вам предоставлю возможность освидетельствовать этот пояс в натуре. Не возражаете?.. Что же вы молчите?

– Значит, Кисленко написал правду? Действительно сокровища Мазепы найдены Филиппом Луигером?

Друцкий усмехнулся:

– Вы были совершенно правы, Василий Петрович, напомнив мне, что вы не подследственный и мы с вами беседуем не в контрразведке, а на моей квартире. Но при всем при том давайте договоримся на будущее: вопросы все-таки буду задавать только я. Таков уговор. Ваша обязанность – экспертиза и молчание. Моя – вознаградить вас за то и другое. Искренне надеюсь, что больше напоминать мне об этом не придется.

Разбросанные веером по столу фотографии и рисунки притягивали меня, как магнит.

– Хотите еще лампопо? А впрочем, не смею больше отвлекать вас. Ведь вы, насколько я понимаю, теперь уже находитесь в другой эпохе и в другом, более изысканном обществе, не правда ли?

Друцкий встал, посмотрел через мое плечо на фотографии и бесшумно вышел, притворив за собой дверь.

Сразу же после его ухода комната заполнилась тенями одетого в кольчугу великого московского князя Димитрия Донского, его незадачливого внука Василия Темного, которому выкололи глаза в его собственном стольном городе, Димитрия Шемяки и Василия Косого.

Были здесь и мать Василия Темного княгиня Софья, положившая начало распре между князьями, и обманувший доверие Димитрия Донского тысяцкий Вельяминов, главный распорядитель на великокняжеской свадьбе.

Судя по благодушному лицу тысяцкого, совесть его не мучила. Не для себя он взял золотой пояс, для сына. Чего, дескать, ради детей не сделаешь! А Димитрий Иоаннович, чай, не обеднял. Велика княжеская казна. И злато в ней, и серебро, и зерна гурмыжские, и каменья многоцветные…

Беззвучно молился за победу русского воинства над басурманами святой Сергий Радонежский, который только что благословил Димитрия Донского на битву с Мамаем и послал в его дружину двух своих иноков – Пересвета и Ослябю.

А вон и сам воин-монах Пересвет, павший на Куликовом поле в единоборстве с татарским богатырем Челибеем.

Лжедмитрий, Марина Мнишек, Юрий Хмельницкий, пан сандомирский воевода…

А в дальнем углу комнаты, не обращая ни на кого внимания, сидел за столом седоусый Мазепа. Гетман читал посланный на него Кочубеем донос царю. Кочубей хотел вернуть свою дочь. «Прельщая своими рукописными грамотками дщерь мою, – писал он царю, – непрестанно к своему зломыслию посылая ей дары различныя… и сотвори действом и обаянием, еже дщери моей возбеситеся и бегати, на отца и матерь плевати…»

Сам «пояс золот» Василий Петрович получил возможность осмотреть неделю спустя, когда вновь был приглашен на квартиру к полковнику Друцкому.

– Это было 26 ноября 1919 года, – рассказывал он. – Дату я помню точно, потому что накануне произошло радостное для всех нас событие: из тюрьмы, где их ожидала неминуемая смерть, бежали двое наших товарищей, членов подпольного ревкома, которые были арестованы на явочной квартире в первых числах октября.

Времени на осмотр пояса и его экспертизу мне уделили немного.

У Друцкого не было никаких оснований сомневаться в подлинности пояса. Кроме того, полковник сильно нервничал и торопил меня. Нервозность его была понятна. В Харькове уже все знали, что Красная Армия перешла в наступление по всему фронту. Открыто говорили о разгроме белых под Орлом и Воронежем, об уничтожении многотысячных корпусов Шкуро и Мамонтова конницей Буденного.

Деникинщина приближалась к своему бесславному концу.

Белогвардейцы поспешно готовились к эвакуации. Из Харькова вывозили все ценное. Деникинские офицеры, уже не рассчитывая на победу, старались по возможности обеспечить свое будущее в эмиграции.

Квартира Друцкого была загромождена ящиками. Пожилой денщик полковника упаковывал картины и антикварные изделия. Он выполнял веление души Друцкого, которая, как мне уже было известно со слов полковника, «всегда тянулась к прекрасному».

Ящиков было много. Полковник неплохо поживился…

– В вашем распоряжении полчаса, – предупредил меня Друцкий. – Надеюсь, вам этого хватит и для осмотра и для письменного заключения.

Я уже был подготовлен к тому, что увижу. И все-таки это чудо русского ювелирного искусства меня поразило. К прекрасному нельзя привыкнуть. Оно всегда поражает.

Русские златокузнецы были мастерами орнамента и знатоками игры светотени. Они тонко чувствовали красоту сочетания цветов и красок. Это сразу же бросалось в глаза при взгляде на пояс.

Древние ювелиры понимали, что драгоценные камни на княжеском поясе или рукояти меча должны не только свидетельствовать о богатстве владельца, но и радовать глаз. А это достигается не только качеством самоцветов. Один камень, например, лучше смотрится на золоте, другой – на серебре, третий – на черни. Темный рубин очень красив в окружении мелких светлых рубинов, но проигрывает в близком соседстве опалов. Для бесцветных алмазов желателен темный фон и так далее.

Совсем не просто и вставить камни в оправу. Это тоже творчество, требующее тонкого вкуса, выдумки и профессиональных навыков. И золотой пояс, который я разглядывал 26 ноября 1919 года, был не только произведением искусства, но и своеобразной поэмой, посвященной ювелирной технике своего времени.

Вам не приходилось видеть княжеские бармы, найденные в 1822 году в Старой Рязани? Они состоят из одиннадцати золотых подвесок, которые украшены по краям драгоценными камнями и мелким жемчугом, нанизанным на золотую проволоку. Покрытые изящной филигранью и зернью бармы создают причудливую игру светотени. Самоцветы вставлены в гнезда, которые слегка приподняты над кружевом филиграни, поэтому свет к камням проникает не только сверху, но и снизу. Камни светятся как бы изнутри. Их разнообразные чистые краски дополняют друг друга, создавая великолепную гамму цветов. Камни высвечивают золотой узор филиграни, подчеркивая изящество тончайшего металлического кружева с паутинкой пересекающихся в плавном повороте линий. Точно такой же прием был использован в украшении пояса.