Призрак океана, или Адмирал Колчак на службе у Сталина - Олег Грейгъ

Евреи-большевики, всеми силами пытающиеся вырвать северную часть бывшей империи вместе с ее богатствами для себя, 24 октября 1918 г. посылают от имени Народного комиссариата иностранных дел ноту президенту США В. Вильсону; злобно называя Вильсона «президентом Архангельского набега и Сибирского вторжения», товарищи из НКИД панически испрашивали: «…Намерены ли правительства в Америке, Англии и Франции перестать требовать крови русского народа, если русский народ согласится уплатить им за это и откупиться от них?.. А в таком случае какой именно дани требуют от русского народа правительства? Требуют ли они концессий, передачи им на определенных усл'овиях железных дорог, рудников, золотых приисков и т. д. или территориальных уступок какой-либо части Сибири или Кавказа, или же Мурманского побережья?»

Ответа не последовало.

3 ноября НКИД обратился с предложением о мире. 24 декабря находящийся в Стокгольме как представитель Советской республики еврей М. М. Литвинов (наст. Мейер Валлах Финкелыитейн) отправил ноту президенту США В. Вильсону, предлагая договорится мирным путем.

Большевикам нужен был мир на любых условиях: потеряет ли Россия рудники, золотые прииски, железные дороги, часть территории — им, красным евреям, было неважно; они боялись не удержать власть, боялись не договориться с придуманными ими «капиталистами», со всем миром, боялись, что вот-вот найдутся силы и уничтожат всю эту преступную мразь — раз и навсегда.

Часть 3

Человек, как разновидность Зверя…

Глава 19

Глеб Иванович Бокий был по натуре ярко выраженным аскетом. Жил он в 2-комнатной квартире вместе со своей дочерью Еленой. В одной комнате, превращенной в роскошный будуар, жила дочь. Во второй стояла лишь простая кровать да вдоль стен располагались полки с книгами. Никакой роскоши, никаких излишеств, никаких резких пятен; разве что все книги, собранные этим уникальным человеком, сами были сплошь уникальными.

В редкие часы отдыха Глеб Иванович являлся домой и всегда при этом посвящал дочери не более часа, отдавая предпочтение наставлениям о русской словесности, изящных искусствах, нередко напоминая девушке, что она должна гордиться своим дедом Иваном Бокием, род которого тянется, по одним сведениям, от Рюрика, по другим — от Ивана III. Да, такова была версия, распространяемая самим Глебом Ивановичем. Тогда как на самом деле его фамилия происходит от древнееврейского слова, означающего «сведущий, знающий человек»; и если и текла в Глебе Ивановиче дворянская кровь, то давным-давно смешанная, и уж никак не от Рюрика. Дочь настолько привыкла к этим редким часам общения с отцом, что иного уже и не мыслила; как-то по прошествии времени она заметила, что отец никогда не повторялся в своих родительских лекциях. Став старше, Елена осознала, что лучшего образования, чем дал ей он, юна никогда не получит и большего не познает. Для нее он остался символом самого прекрасного отца в мире, человека волевого, обаятельного, с огромным багажом знаний.

Глеб Иванович был человеком с неяркой, но притягательной внешностью; сухопарый, подтянутый, с четко очерченным овалом лица, с пронзительным взглядом живых глаз. Не мудрено, что его дочь была очень симпатичной девушкой. Как-то Елена спросила отца:

— А почему ты не хочешь рассказать мне о своей маме, моей бабушке?

Он прикрыл глаза ладонью, словно закрываясь от яркой вспышки, но неспешно и после паузы ласково произнес:

— Девочка моя, ты устала, уже поздно, ложись спать. Пусть это будет моей маленькой тайной, кто была моя мать. Я постараюсь оправдать имя своего отца, чтобы выглядеть в твоих глазах достойно.

Он ответил доброжелательно и даже прикоснулся рукой к девчачьей макушке, словно хотел погладить. Но и этого короткого ответа, даже полуответа, не открывающего тайны, не утоляющего естественного любопытства, было достаточно, чтобы дочь больше никогда не задавала ему этот вопрос. А сам Глеб Иванович никогда к этой теме не возвращался. Как не говорили они и о матери Елены, Софье Александровне Доплер (? — 1939), которая в начале 20-х годов вместе с младшей дочерью Оксаной ушла от мужа к И. М. Москвину (в 1926–1930 гг. он был заведующим Организационно-распределительным отделом ЦК ВКП(б), а в 1937 г, арестован и расстрелян). Тесть Бокия, еврей Александр Доллер, в 1881 г. арестован за подрывную революционную деятельность, судим, отбывал каторгу. Сосланный в Якутию, он встретил народоволку-психопатку Софью Шехтер (была в ссылке вместе с такой же психически ненормальной сестрой Настасьей) и женился на ней. Эта женщина была известна своим неукротимым фанатизмом, и Глеб Иванович, имевший в себе гены психопатки-матери, фатально потянулся к дочери от такой же больной женщины… Муж Софьи Шехтер-Доллер утонет, когда его дочери Софье будет 4 года… Она вырастет и выйдет замуж за Г. И. Бокия, родит Елену и Оксану, но дочери Глеба Ивановича станут со временем — по понятным причинам — носить отчества Ивановны…

Отец и дочь никогда не будут говорить на эти темы, даже спустя несколько лет, когда в их жизни многое изменится и они переедут в небольшие апартаменты — в доме с гастрономом и спецраспределителем для чекистов, построенном на углу Большой Лубянки, Глеб Иванович получит квартиру № 60. Здесь будет тот же аскетизм. И в какой-то момент, — как рассудит Бокий, — настанет пора переселить дочь в достойное ее пространство. Он поселит Елену в один из московских особняков, где все, буквально каждая мелочь, будет дышать роскошью, — уцелевший осколок великой цивилизации, но уцелевший от грязных варварских лап умышленно.

«Чей дом?» — спросила отца Елена, и без раздумья Бокий ответил, что когда-то ее прадед, а его дед долгое время, пребывая в Москве, арендовал этот дом… Казалось, она успокоилась от этих слов, не без основания полагая, что благодаря незримой связи поколений чувствует себя уютно в родовом особняке. Глеб Иванович нанял для дочери домработницу.

После отъезда дочери он убрал из квартиры в чекистском доме уникальные издания и перевез их в свой рабочий кабинет.

Была ли у Глеба Ивановича возможность иметь роскошные апартаменты и дворцы? Да! Ведь большевики отбирали дворцы и поместья не для так наз. бедного люда, не для рабочих, а для себя, для конкретных личностей, входящих в элиту новой власти. Заполучив сверхвластные возможности в стране, которую интенсивно разоряли, делали нищей, голодной и безграмотной, Глеб Иванович позволил себе лишь одну слабость — обеспечить высокий уровень жизни для своей дочери.

В большевистских документах и характеристиках, когда пишут о моральной стойкости коммуниста, обязательно подчеркивают его верность семье. Конечно, если у коммуниста случаются связи с женщинами на стороне, это не находит отображения в таких официальных документах. Разве что коллеги могут позлословить, что руководитель имеет слабость к дамскому полу… Глеб Иванович не считал свои отношения с очень красивыми, броской, яркой внешности дамами своей слабостью. Ему дано было предчувствовать Женщину. Он не искал встреч: в одночасье накатывало какое-то необъяснимое, невероятное вдохновение, за которым непременно следовала встреча с одной из самых красивых дам (было ли то в дореволюционном Санкт-Петербурге, в большевистском Петрограде или в Москве.) Для тех, кто хоть отчасти был причастен к организации встреч с таинственными и очаровательными дамами, казалось, что на одного мужчину их многовато. Но Глеб Иванович знал и помнил, пожалуй, до конца своей жизни каждую свою пассию, их имена, происхождение, черты лица, особенности внешней и внутренней физиологии. Каждую из них он любил не повторяясь. Он также был неодинаков с каждой из них, как каждая из них не была похожей на другую. Ни одну из них Глеб Иванович не относил к категории падших, развратных женщин, все они были прекраснейшей потребностью его неординарной души.

Зато потом, после смерти Бокия, его недруги станут говорить, что он не пропускал ни одной юбки, был неразборчив в связях, извел свою жену и довел до сумасшествия дочь. Гнусная клевета на человека, который наряду с русской дворянской кровью имел еврейскую кровь и был евреем по матери и — искренне ненавидел самих евреев… впрочем, как ненавидел и гоев…

Ему сложно давать какие бы то ни было оценки; таких уникальных людей на Земле было немного. Людей, в пред. — сердья которых сам Сатана влил густую, липкую, разлагающуюся, с трупным привкусом ненависти жидкость… людей порочных, слепо уверовавших в свою мессианскую роль… людей, прокладывающих кровавую дорогу в finis человеческого бытия.

Глеб Иванович сотворил то, что даже не каждому дано представить, не то что осуществить: с чисто дьявольской изощренностью он подобрал свой аппарат Спецотдела, заполучил самых одаренных ученых России, которым сломал психику, разрушил их восприятие жизни, поколебал веру в божественный разум и тем самым принудил поверить в то, что только они — умники, превращенные в зомби, — вершат на земле адскую справедливость, создавая средства массового изуверского уничтожения русских и, одновременно, всего рода человеческого!