Отец - Георгий Соловьев

Прежде всего сын. Какая страшная нелепость! Нашелся сын, и он, отец, не имеет морального права называть его открыто своим сыном… А не следует ли поступить решительно: предъявить права отцовства и взять сына к себе? Но тогда и Зинаида Федоровна должна обрести права материнства? Это она-то!.. Нет, она уже не может быть ему женой и матерью Саше. Дать ей немедленно развод, и пусть она уходит из семьи? Но с ней уйдет и Лидочка. Не отдать ей дочь? А разве он один, занятый службой, сможет дальше воспитывать обоих детей? Уйти со службы? Нет и нет. Это будет дезертирством.

А может быть, простить жену? Оставить, как было: он будет служить, а она пусть несет свой грех сама? Тоже нет! Не смирится он с этим.

По приходе на корабль Дмитрий Александрович попросил Селяничева к себе. Включив огни маяков на письменном приборе, он упал на диван, стоявший в темном углу каюты.

— Что же мне делать, Аркадий Кириллович? — проговорил он. — Понимаете ли, какой запутанный клубок?

— Понимаю, — Селяничев сел к столу, — Узел затянулся тугой. Но прежде всего дети, ваши дети, Дмитрий Александрович. Надо, подумав, действовать: это вам необходимо.

— Мне необходимо действовать… Боитесь за меня?

— Боюсь, товарищ командир.

— Я вам очень благодарен, Аркадий Кириллович. Вы человек большой души… Но вот вы говорите: дети… Как же мне быть теперь с сыном?

— Тут можно повременить.

— А дочь?.. Если бы рядом жила моя настоящая родная семья, мои старики, все было бы проще. Знаете ли, какие они у меня?!

— Думаю, что они и смогут помочь вам. Простите за совет, но девочку сейчас нужно тихо изолировать от матери и от вас, надо поберечь ее, увезти на время, пока вы между собой разберетесь.

— Вы правы… А жена? Как с ней?

— Дмитрий Александрович, не взваливайте на меня лишнего.

— Но, чтобы ехать, чтобы отвезти Лиду к своим, нужно проситься у Арыкова.

— А для этого нужна храбрость. — Селяничев улыбнулся и показал глазами на полочку с телефонами, как бы говоря: «ну, смелей и не медля».

Дмитрий Александрович подошел к борту и, сняв трубку берегового телефона, набрал номер Арыкова. Тот, к счастью, был у себя и разрешил прийти к нему. Попросив Селяничева дождаться его в каюте, Дмитрий Александрович пошел на флагманский корабль и доложил адмиралу о своей беде. По ходу его рассказа Арыков оживлялся любопытством.

— М-да, — протянул он своим гулким адмиральским голосом. — История пикантная. Но! Судите сами: кораблем командуете вы недавно, план боевой подготовки напряженный, а ехать вам надо чуть ли не на берег Каспия.

— Товарищ адмирал!.. За всю службу у меня не было такой необходимости просить краткосрочного недельного отпуска: ведь это вопрос личной судьбы моей и службы.

Быть перед Арыковым просителем было для Дмитрия Александровича стыдно и оскорбительно. Он постоянно сознавал свое нравственное превосходство над ним. В чем оно было, это превосходство, капитан первого ранга точно не знал; он ни разу не пытался примериться, даже как подчиненный, к своему грозному адмиралу, он лишь знал, что его собственное служебное поведение, его опытность, его честность и незапятнанность естественным образом ограждают его от всяческих оскорбительных эксцессов и влияют на сдержанность Арыкова по отношению к нему, держат властолюбца в рамках необходимого служебного такта. Командир соединения для Дмитрия Александровича был сугубо должностной фигурой, и все его человеческие качества были ему глубоко безразличны, хотя в глубине души он относился к нему с насмешливым презрением. И вот именно с этим человеком он вынужден был говорить о своем позоре.

— Э! Судьбы… — со снисходительным сожалением проговорил Арыков. — Не усложняйте. Дело, по сути, обычно-житейское, хотя вариант и оригинальный. Вызовите телеграфом кого-либо из родни. Да и то не нужно. Дети — это дело жены, пусть она и разбирается во всем. Не можете жить с ней — не живите. Но служить вы обязаны. Завтра день разрешаю посвятить этому вашему личному делу. Все успеете уладить.

Возражать Арыкову Дмитрий Александрович не стал. Он ушел, как уходил всегда, — строго по-уставному. Этим только он мог придать унизительному для него разговору хоть внешне достойную форму.

К себе в каюту он вернулся окончательно раздавленным событиями последних часов и с большой неохотой передал разговор с Арыковым Селяничеву.

— Действительно, чуткое отношение к командиру крейсера! — сказал Селяничев, зло сверкнув глазами. — Вам сейчас, пожалуй, надо отдохнуть. А я попробую толкнуться по своей линии, — он вышел из каюты.

Казалось, все было ясно: что можно сделать за милостиво пожалованный Арыковым день? Тщетно Дмитрий Александрович пытался составить себе хоть какой-то план действий.

Далеко за полночь в дверь постучали, и вошел Селяничев.

— Я так и знал, что вы не спите, — сказал он устало. — Арыков вам еще не звонил?.. Сейчас позвонит. — Селяничев сел на диван, словно собираясь дождаться звонка Арыкова.

— Вы что-нибудь сделали?

— Не я. Начальник политотдела. По его докладу член военного совета рекомендовал Арыкову отпустить вас в краткосрочный отпуск.

— А начальник политотдела обратился к члену военного совета по вашему докладу… Вам это грозит неприятностями, — сказал Дмитрий Александрович. — Опять вы столкнулись с Арыковым, и на этот раз очень серьезно.

— Э, — махнул Селяничев рукой, — любая неприятность исправима.

Через несколько минут Арыков по телефону разрешил капитану первого ранга Поройкову пятисуточный отпуск.

— Нет, вы только представьте себе, какой удар я готовлю отцу и матери, — сказал Дмитрий Александрович, кладя трубку на рычаг. — Если бы вы только знали их… Это же все равно, если бы вдруг мой младший братишка, не окончив школы, пошел по кривой дорожке, или если бы мой старший брат, Артем, приехал домой и сказал бы старикам: «Я не выполнил долга перед партией, меня выгнали с позором из совхоза…»

— Да… — согласился Селяничев. — Вам надо быть сейчас особенно мужественным.

— Какая нелепость… Какая нелепость!..

— Ну, духом падать не надо, — Селяничев, вставая, сжал ему руку. — Утром оформите отпуск. За вас Платонов, наверно, останется командовать… Хочется мне сказать вам, Дмитрий Александрович, как вам сейчас ни тяжело, как ни кошмарно на душе, но все устроится, и эта трагедия в вашей жизни в конечном счете не так уж много займет места.

XV

В жизнь Марины вошло радостно жутковатое ожидание.

Однажды, еще в конце зимы, около ее станка остановился незнакомый ей рабочий. Несколько минут он наблюдал, как трудится Марина, и вдруг, наклонившись, громко сказал:

— Красиво работаешь. — Отходя, он весело взглянул на нее, будто и в самом деле испытывал удовольствие от ее работы.

Марина пропустила похвалу мимо ушей. Она лишь успела заметить, что лицо рабочего почти по-юношески свежее, весь он аккуратный, спецовка как новенькая или только-только из-под утюга.

В конце смены этот рабочий встретил Марину у выхода из цеха.

— Хочу предложение тебе сделать, — заговорил он, осторожно беря ее за локоть. — Насчет перехода к нам в цех мелких серий. Я там мастером. Соколов моя фамилия, Сергей Антонович.

Марина с недоумением посмотрела на него.

— Понравилась мне твоя работа, — пояснил он.

На улице дул морозный ветер, но Соколов не застегнул верхних пуговиц своего пальто с каракулевым воротником; на лице у него не было и тени усталости, будто и не отработал человек целый день. «Ишь, храбрый какой», — подумала Марина, отметив, что и ворот рубахи под пальто у Соколова застегнут не доверху; здоровьем и душевной чистотой веяло от него.

— А чего это ради вдруг переходить мне? — наконец ответила Марина.

— Много ради чего. Заработок, как освоишься, будет побольше. Квалификацию повысишь. Работу сменишь — это тоже очень нужно. — Соколов сбоку смотрел в лицо Марины, и тут она заметила, что у него на правой брови белел кустик седых волос, словно крупная снежинка прилипла. Это было симпатично и почему-то развеселило Марину.

— Прямо сейчас выходить? — с шутливым задором спросила она. — Или срок какой по милости дадите?

— Хочешь — сейчас, хочешь — срок выжди…

От проходной они разошлись в разные стороны. Потом Марина не видела Соколова несколько дней и вдруг неожиданно встретила после работы в магазине. Они купили по кульку муки и пошли вместе домой: оказалось, Соколов переехал в дом, в котором жили Поройковы.

— Так как же насчет перехода к нам? — напомнил Марине о их разговоре Соколов.

— А почему это вы, Сергей Антонович, решили меня в свой цех завлечь?

— Кадры нам нужны хорошие. А мне очень нравится, как ты работаешь.

— А как я работаю? Как и все.