У истоков Руси: меж варягом и греком - Владимир Егоров

«Македонская династия — династия византийских императоров (867–1056). КМ. д. принадлежали: Василий I Македонянин (правил в 867–886), происходил из крестьян фемы Македония (отсюда его прозвище и название династии); Лев VI (886–912); Александр (брат Льва VI) (912–913); Константин VII Багрянородный (сын Льва VI) (913–959); Роман I Лакапин (тесть Константина VII) (920–944) — соправитель Константина VII, узурпировавший фактически всю власть; Роман II (сын Константина VII) (959–963); Никифор II Фока (963–969) захватил престол в результате мятежа малоазийской военной знати, женился на вдове Романа II; Иоанн I Цимисхий (969–976) пришёл к власти после аристократического переворота, женился на дочери Константина VII; Василий II Болгаробойца (сын Романа II) (976–1025); Константин VIII (брат Василия II) (1025–28); Роман III Аргир (1-й муж Зои, дочери Константина VIII) (1028–34); Михаил IV Пафлагон (2-й муж Зои) (1034–41); Михаил V Калафат (племянник Михаила IV, усыновленный Зоей) (1041–42); Зоя и Феодора (дочери Константина VIII) (1042); Константин IX Мономах (3-й муж Зои) (1042–55); Феодора (1055–56)».

Наш интерес к «багряно урожденному» Константину Львовичу объясняется очень просто: он правил во времена становления Киевской Руси, и его свидетельства, касающиеся этого процесса, чрезвычайно ценны. Ценность эта к тому же многократно усиливается тем печальным фактом, что документов такого рода в распоряжении историков ничтожно мало. Практически все наши представления о Киевской Руси и процессах образования русского государства основаны на единственном источнике — «Повести временных лет», который у нас почему-то считается летописью. В наших предыдущих совместных чтениях я убеждал тебя, мой неискушенный читатель, что это не летопись, а беллетристика на исторические темы, которая ни в коем случае не может служить надежным основанием для реконструкции реальной истории становления Киевской Руси. Тем не менее, за неимением других отечественных источников того времени к этому художественному произведению я все же вынужден буду время от времени обращаться, по-прежнему называя просто «Повестью» все с той же целью подчеркнуть его беллетристический характер и, к тому же, следуя намерениям самого его автора, не раз подчеркивавшего в тексте, что пишет он повесть.

Вследствие недостаточности местных исторических источников особенно ценным становится все, что написано о Киевской Руси за ее пределами. Ценность написанного «иностранными» авторами тем больше, что вследствие естественной отстраненности их свидетельства не ангажированы, лишены апологетики и пристрастности «Повести», не испытывают постоянного давления заранее выстроенного сюжета, а потому в целом более достоверны. После записок ибн Фадлана 922 года следующими такими документами оказываются два труда Константина Багрянородного «О церемониях при византийском дворе» и «Об управлении империей», соответственно времени правления самого императора относимые к середине X века.

Труд «О церемониях при византийском дворе» интересен только тем, что подтверждает реальность существования княгини Ольги «Повести», прием которой в константинопольском дворце описан как один из примеров византийских придворных церемоний. Попутно полезно заметить, что вся Македонская династия правила параллельно с первыми реальными князьями и княгинями древней Руси: Роман Лакапин был искусителем и экзекутором96 Игоря, Константин VII — современником гостившей у него Ольги, а Иоанн Цимисхий — противником и победителем Святослава. «О церемониях при византийском дворе», труд сам по себе скучный до нудности, мы с тобой, мой вечно куда-то спешащий читатель, даже не будем открывать, а из всего творческого наследия Багрянородного возьмем только одну главу из другого опуса, «Об управлении империей», девятую, целиком посвященную древней руси, или росам, как они по византийской традиции называются в самом тексте, которая так и озаглавлена: «О росах, отправляющихся с моноксилами97 из Росии в Константинополь». Поскольку она не из самых коротких, мы с тобой, мой рациональный читатель, позволим себе, как это уже практиковали раньше, делать только наиболее важные и интересные извлечения… для последующих развлечений. Хотя, какие уж тут развлечения без Бэрримора с его разнообразными, но быстро иссякающими наливочками и миссис Бэрримор с ее однообразными, но неиссякаемыми закусочками к ним? Наш дворецкий, который и раньше не отличался хорошим слухом, вряд ли услышит наши призывы с канарских пляжей, возвращаться с которых на промозглую родину он явно не спешит. Зато по старой памяти к нам на огонек неожиданно заглянул доктор Ватсон, еще не забывший времена героической борьбы с Баскервильским псом. Интересно, что на сей раз повлекло его в гримпенские топи девонширской глухомани? Я конечно не Шерлок Холмс, но судя по физиономии Ватсона, которую тот старательно прячет в широкий шарф, доктор просто сбежал от своего старого друга, изрядно покусанный его пчелами — новым увлечением ушедшего на покой великого сыщика. Что ж, джентльмены, не будем обращать внимание на личности, тем более пребывающие не в лучшем своем виде.

— Заходите, доктор, раздевайтесь. How do you do!98

— Hi foul scribbler! Oh, shits, my muffler is sooty!99

О, времена, о нравы! Образцовый английский джентльмен, не успев войти, ругается, как последний извозчик. Впрочем, действительно у нас грязновато. Огонек Баскервиль-холла, на который заглянул мой коллега по писательскому ремеслу, сильно чадит из-за давно не чищенной каминной трубы. Да и подмести некому. А что поделаешь? Придется все это Ватсону проглотить. Благо, чем все это запить, у нас найдется.

— It is not worth bothering, doctor, everything is sooty here. You've just daubed your beard as well100.

— Oh, my beard! — Ватсон бросается к зеркалу, на ходу опрокидывая колченогий столик, уставленный пивными банками. — Oh, my Lord, I'm all beered now!101

— Тем более не стоит беспокоиться! Здесь все в саже и пиве, так что без церемоний садитесь, доктор, и наливайте себе. «ПИТ» — это, конечно, не портер, не Гиннесс и даже не эль. Он… гораздо лучше.

А ты, мой слегка недовольный виртуальный читатель, изволь подвинуться и освободить джентльмену место у камина. Это древнее сооружение, хоть и чадит, но немного греет. Тебе же вследствие твоей виртуальности сырость не страшна, не то что изнеженным англичанам вроде Ватсона и теплолюбивым джинам вроде Хоттабыча.

Ну вот, кажется все худо-бедно устроились. Можно с книгой «Об управлении империей» в руках погружаться в стародавние времена, болтающиеся где-то почти посередке между современностью и Рождеством Христовым.

ИЗВЛЕЧЕНИЯ

Полдюжины императорских загадок

Да будет известно, мой вертящийся в продавленном, протертом и вообще неудобном кресле гостиной Баскервиль-холла гость, что с этих самых слов багрянородный писатель начинал все главы штудируемого нами труда, в том числе и открытую нами девятую: «Да будет известно, что приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендостлав, сын Ингора, архонта Pocuu, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда».

И уже в первом предложении мы с тобой, мой еще толком не усевшийся читатель, встречаемся с первой загадкой императора — Внешней Росией (εξω 'Ρωσία), загадкой достойной самого Шерлока Холмса, в нашем случае в лице доктора Ватсона, к сожалению, порядком искусанном.

Советско-росиийская официальная история вслед за А. Насоновым всегда стремилась отождествить Русскую землю «в узком смысле» с некой «внутренней» Русью, включавшей Киев, Чернигов, Переяславль и их окрестности, и противопоставляла ей «внешнюю» Русь Багрянородного, в которую отходили в первую очередь Новгород, а также все прочие города за пределами собственно Русской земли «в узком смысле». Между тем оригинальный текст Багрянородного, прочти его еще раз, мой не признающий авторитетов читатель, упорно противится такой трактовке. Константин недвусмысленно включает во «внешнюю Росию» не только один из основных городов Русской земли «в узком смысле» — Чернигов (Чернигога), но даже расположенный всего в 15 километрах от Киева Вышгород (Вусеград)! Попытки спасти положение утверждениями типа того, что «внешняя» Русь Багрянородного «противопоставлена не Киеву, а самому Константинополю (приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы)»102 лишь усугубляют дело, поскольку на самом деле, если читать текст непредвзято, сам Киев тоже противопоставлен Константинополю, ведь именно оттуда в конечном счете, как следует из дальнейшего текста, отправляются моноксилы в Византию. То есть, как ни верти, Киев наравне с другими городами тоже должен входить во «внешнюю Росию». Если не подгонять решение под ответ, то следует признать, что вся Русь, которую мы зовем Киевской, в самом широком ее смысле, определяется Константином Багрянородным как «внешняя». Что неизбежно порождает вопрос, который мы не преминем задать доктору Ватсону: