Падение Рыжего Орка - Дарья Волкова

— Да, этот! — ну почему отец не отвечает сразу?! Что-то наверняка случилось ночью!

— Живой. В реанимации. В сознании.

— А как он…

— Вареник, я у дверей кабинета главного! Вечером поговорим.

И короткие гудки. Пару дней назад ей казалось, что самое страшное — увидеть любимого с другой. Теперь четко понимает, что самое страшное — не услышать этих слов. Живой. В реанимации. В сознании.

Все. Надо собраться. И работать.

Весь день, пока Варвара работала — преимущественно руками и на автомате, потому что ничего сложного или хотя бы необычного прием ей не подкинул — в голове крутились мысли о вчерашнем дне. Варя пыталась осознать произошедшее. И пришла к парадоксальному выводу. Вчера все связалось, сплелось в один клубок. Все, что копилось и готовилось не один месяц — их противоречащие логике и здравому смыслу отношения с Тихоном, его измена, Люба и Коля, оказавшиеся в ненужное время на ненужном месте, а вот отец — в нужное и на нужном. И только он смог аккуратно развязать это страшный по последствиям — к счастью, не случившимся, а лишь обозначившимся — клубок. Могло зацепить всех — Колю, Любу, только вчера родившуюся Леночку, отца, мать, саму Варю. Все слепилось в страшный ком. А началось все вполне невинно — она села к Тихону в машину. Оказывается, первый шаг к огромным и, зачастую, необратимым изменениям в своей жизни мы совершаем незаметно.

Зачем она села к нему в машину? Почему не отшила? Надо было, пусть резко, грубо — но не позволить ему бесцеремонно влезть в свою жизнь и чуть все там не сломать. Чуть не сломать жизнь близких Варе людей.

Но теперь все. Узел развязан. Клубок распутан. И можно начинать жизнь с чистого листа. И начинать забывать про Тихого. Это будет непросто, но она это сделает. Слишком он дорогое удовольствие для нее. Не по карману.

Дверь Варе открыла мама. Из столовой слышался громкий голос отца.

— С кем он там ругается? — отвечая на материнский поцелуй.

— С телефоном, — усмехнулась Юлия Юрьевна. — У него же проверка в отделении. Как приехал — постоянно с кем-то по телефону ругается.

— Кусается?

— Уже почти нет, — мать потрепала дочь по кудрям. — Иди, руки мой и проходи в столовую. Коля звонил — уже подъезжает.

В столовой отец коротко прижал ее к себе, пару слов еще рявкнул в трубку и сунул телефон в карман.

— Выключу к черту!

— Дельная мысль, — согласилась супруга.

Глеб Николаевич только вздохнул и переключил внимание на дочь.

— Ну, рассказывай, Варвара Глебовна.

— Что рассказывать? — как можно непринужденнее спросила Варя, устраиваясь за столом.

— Все! Кто такой этот Тихон Тихий? Колька мне сегодня по телефону сказал, что он друг твой сердечный — правда, нет? Что вас связывает? Откуда у него в плече пуля? За что ему Колька в рожу дал?

Варе захотелось спрятаться под стол. Во время той гадкой истории с Юрием ей удалось удержать все в тайне. Сейчас — нет. Весь ее позор — наружу. Варя вдохнула поглубже. Мать удивленно переводила взгляд с мужа на дочь, но пока молчала, разливая суп по тарелкам.

— Пап, ты сначала скажи — как он?

— Да все в порядке, я же тебе еще утром сказал. Я к нему заглянул перед тем, как на планерку идти — он дрых. Ну а когда вернулся — тут и вовсе цирк начался…

— Проверка? — понимающе кивнула Варвара в попытке потянуть время.

— Если бы только она! Спасибо, Юленька, — это Глеб Николаевич сказал уже жене, которая поставила перед ним дымящуюся тарелку. — Слушай, Юль, я же тебе еще не успел рассказать. Да и Варьке интересно будет. Я сегодня возвращаюсь с пятиминутки, открываю дверь отдаления, а мне навстречу идет…

— Ну?! — не выдержала Юлия Юрьевна драматической паузы, которую Глеб Николаевич заполнил поглощением супа. — Кто? Министр здравоохранения?!

— Если бы! — Самойлов отложил ложку. — Поп!

— Какой поп? — опешила Юлия.

— Вот такой! — Глеб Николаевич широко развел руки, чуть не смахнув со стола корзинку с ржаным хлебом. — Вот такие плечи! Ростом выше меня. Борода — во! — пристроил себе ладонь посредине грудины. — Голос — как труба. Настоящий батюшка в рясе с крестом на груди!

— Глеб… — недоуменно подняла бровь супруга. — Ты же не привечаешь служителей культа в отделении у себя. Кого ты там недавно гонял? Свидетелей Иеговы?

— Не, — Самойлов снова принялся за суп. — И ты, Варвара, ешь, а то совсем прозрачная! Я этих гонял… седьмого дня которые… Как их? Трансвеститы седьмого дня?

Варя чуть не поперхнулась супом. А потом немного нервно присоединилась к материнскому смеху.

— Адвентисты, Глеб, адвентисты!

— Да? А слово-то похожее.

— Ну, адвентистов, ты, значит, выгнал и проповедовать не дал. А этого не выгнал?

— Этого попробуй выгони, — хмыкнул Самойлов. — Говорю же — больше меня раза в полтора. И, знаешь, он времени в отделении провел всего ничего — а успел полезное дело сделать.

— Какое?

— Я же тебе про Селиванова рассказывал? Ага, а Варька не в курсе. Всю плешь мне этот Селиванов проел, — это Самойлов говорил уже дочери. — То не хочу, это не буду. У него диабет, и стопу надо ампутировать. А он — то «да», то «нет», носимся с ним вторую неделю, только койко-место занимает. И не выпнешь его — федеральный льготник, чуть что — жалобу сразу президенту писать будет.

— Помню, да, ты рассказывал, — кивнула Юлия.

— Ну, так отец Аристарх за пять минут Селиванова на путь истинный наставил и чудо сотворил.

— Что, Селиванов встал и пошел?

— Откуда в тебе столько цинизма… — неодобрительно покачал головой Самойлов. — Нет, он мне согласие на операцию подписал. Так что отец Аристарх определенно обладает полезным даром убеждения. Правда, наставление Селиванову о том, что уныние есть грех смертный, все отделение слышало. Говорю же — голос, как труба, — усмехнулся Глеб Николаевич. — В общем, выгонять его не с руки оказалось. А супруга его… это как получается — матушка, да? — так она, смотрю — уже со старшей моей чай пьет и за жизнь беседу ведет. А ты же знаешь, что у Матвеевны снега прошлогоднего не выпросишь зимой. И простыней списанных. Она же человек-рентген — насквозь всех видит. Так что я как-то решил смириться с их присутствием. Пока.

— Ясно. А каким ветром все-таки батюшку к вам отделение занесло? Проповедовать пришел?

— Да прямо! — фыркнул Самойлов-старший. — Отец Аристарх по делу пришел. Сына навестить. Правда, в реанимацию я его не пустил. Завтра в палату переведу — тогда уж пусть.

И тут у Вари в голове вдруг щелкнуло. Реанимация. Сын. Аристарх — имя редкое.

— Пап, а у этого Аристарха как фамилия? К кому он приходил?