Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии - Кристоф Баумер

Во всех развалинах Дандан-Ойлыка мы видели бесчисленные черепки серой и красной керамики; в некоторых местах они лежали столь густо, что напоминали восточный ковер. Мы находили жернова более метра в диаметре, деревянные гребни, изделия из рога и кости, остроконечный войлочный фригийский колпак, три туфли на кожаных подошвах, сплетенные из толстой шерстяной пряжи, неповрежденный керамический кувшин, две деревянных перекладины от ворот и множество фрагментов бронзовых монет. Так же как в Мазар-Таге и Нии, мы обнаружили горн и в нем — окалину, побочный продукт плавки железа.

Поскольку Аурелу Стейну самые блестящие находки — письменные документы — часто попадались в древних мусорных кучах, мы тоже обратили внимание на одну из них, возрастом более тысячи лет, находившуюся рядом с развалинами маленьких домиков. В ней мы нашли хорошо сохранившуюся монету императора Сюаньцзуна (Кайюаньский период, 713–741 гг. н. э.); несколько фрагментов шелковой материи с надписями и еще большую редкость — скомканный лист бумаги, исписанный с обеих сторон изящным почерком. Позже этот документ по моей просьбе расшифровал профессор Гарвардского университета, который сказал, что написан он на хотанском диалекте среднего периода стилем брахми. Текст представляет собой диалог между Буддой и семью змееподобными духами — нагами; это значит, что документ был амулетом против болезней. В то время как роль нагов как покровительствующих духов известна из документов на других языках, в хотанской литературе это — первый и единственный документ подобного рода. Также его уникальной особенностью является перечисление имен нагов[74].

После этой замечательной находки мы стали разыскивать место, упомянутое и Гедином, и Стейном. Первый писал: «По чистой случайности лопата одного из нас обнажила несколько гипсовых фигурок-рельефов, каждая от четырех до восьми дюймов высотой и плоская в задней части, что указывало, что они служили настенными украшениями. Они представляли собой изображения Будды, сидящего и стоящего»[75]. И действительно, благодаря карте Стейна, под слоем песка всего в несколько сантиметров мы обнаружили несколько десятков таких отделочных фигурок VI–VIII веков н. э. Странное чувство родства с Гедином и Стейном, которые глядели на эти фигурки столетие назад, посетило меня.

— Может, возьмем пару штук? — спросил один из моих коллег. Искушение было велико, но мы договорились оставить все, что нашли, на месте и перед отъездом заровнять все ямы. Мы собирались дать их точные координаты по GPS археологам в Урумчи, чтобы они позже сумели их отыскать.

Мы начали было раскапывать маленький храм в бывшем монастыре Хукуо (Hukuo), но он почти полностью был погребен под песчаной дюной. Нам удалось найти изображения маленьких сидящих Будд, описанные Стейном, на внутренней стороне южной стены, но песок постоянно вновь сползал вниз, засыпая их.

Раскопки монастыря Хукуо были бессмысленны, если только не вынуть весь песок, так что мы перенесли внимание на другую группу руин. В этом храме Стейн обнаружил уникальную глиняную статую буддистского божества — охранителя мира, локапалы Вайшраваны, стоящего на карлике, распростертом на земле, у которой пострадала только голова. Вайшравана был буддистским вариантом индуистского бога Куберы, божества богатства. Вайшравану почитали как вселенского стража Севера и защитника торговцев, а также царства Хотан, к которому принадлежал и Дандан-Ойлык. Такая адаптация божеств из других религий иллюстрирует ассимилирующую силу буддизма, который рассматривает «чужеземных» богов как культурно обусловленные, хотя и внешне различные интерпретации одних и тех же истин и воззрений. Карлик своим мощным телосложением символизирует силы зла, которые можно временно подчинить, но нельзя окончательно победить. Такое сочетание образов — бога-охранителя, попирающего демоническую фигуру, которая в любой момент может попытаться сбросить его, — довольно двусмысленно.

Рядом с Вайшраваной Стейн обнаружил изображение едва одетой женщины, купающейся в пруду посреди цветов лотоса, к левому бедру которой приник купидон. Позади пруда виднелась фигура всадника. Аурел Стейн связывал эту любопытную сценку с легендой, приводимой странствующим монахом Сюань-цзаном. По этой легенде, вдова речного бога, сгорая от любовной жажды, осушила реку Хотан, которая была жизненно важна для города-оазиса. Когда царь Хотана умолял ее позволить воде вернуться в реку и течь, как прежде, та отвечала: «Не раньше, чем получу мужчину!» Один из министров ради города пожертвовал собой, въехав на коне в волны, и богиня увлекла его в свой подземный дворец.

Опираясь на план Стейна, мы начали копать. Но в конце четырехчасовых раскопок нас ожидало горькое разочарование: большая статуя оказалась разбита, а голова карлика пропала. От изображения обнаженной богини остались лишь едва различимые линии живота. Очевидно, кто-то уже побывал здесь после Стейна.

Приближался закат. Я, глубоко задумавшись, сидел возле коротких деревянных столбиков, торчащих из песка недалеко от оскверненной святыни. Рассеянно перебирая песок меж двух столбиков, я вдруг нащупал пальцами какой-то твердый предмет. Я стал разгребать песок дальше, и внезапно передо мной обнажилась глиняная стена с остатками побелки. Мне вспомнилось, что фрески всегда писали на побеленных стенах. Еще немного аккуратных движений щеткой — и, действительно, показались фрески. Я разволновался еще больше — потому что этих руин на плане Стейна не было, — но меркнущий свет принудил меня прервать работу, и я нехотя поплелся в лагерь.

По возвращении мне пришлось еще раз убедиться, как быстро меняются обстоятельства и настроения. Урс и У, встревоженные, вышли мне навстречу.

— Верблюды обезумели от жажды. Они нападают на повара всякий раз, как тот пытается открыть канистру.

Вернулись погонщики, злые и разочарованные после долгих безуспешных поисков воды. Они тесным кружком уселись на землю, а верблюды со спутанными, чтобы не убежали, ногами ревели как оглашенные.

Ибрагим поднялся и подошел ко мне, отводя в сторону взгляд.

— Завтра мы отдадим верблюдам половину запаса воды, а потом сразу идем к реке Керье, до нее три дня пути. Вы, европейцы, можете делать, что хотите.

Мне невыносима была мысль покинуть Дандан-Ойлык, не раскопав как следует многообещающие фрески, только что найденные мной. Но нельзя было и остаться без верблюдов. Мы пораскинули мозгами, строя разные планы, — только для того, чтобы тут же их отвергнуть. Мне вдруг припомнилось, что 98 лет назад Стейн писал, что они поили своих верблюдов где-то к северу от города. Я принялся лихорадочно просматривать его карту и нашел в двух километрах к северу от нашего лагеря, в низинке, пометку «Источник». Вновь потребовались способности Эрнста. Уйгуры, к этому времени свято уверовавшие в его силы, вскочили, распутали верблюдов и незадолго до полуночи отправились на место с Эрнстом и Урсом. Через три часа Эрнст и Урс, довольные, вернулись. Уже второй раз Эрнст спасал нашу экспедицию от преждевременного возвращения. Недалеко от помеченного Стейном места он нашел для отчаявшихся верблюдов обильный источник отличной воды.

Утром мы всей командой принялись раскапывать руины, оказавшиеся храмом. Мы присвоили им номер D 13. Среди фресок обнаружились не только ступни трех скульптур стоящего Будды и символические изображения тысячи сидящих медитирующих Будд, нанесенные трафаретом и затем раскрашенные. Там были и более редкие сюжеты, как, например, образы поклоняющихся верующих, несущих в ладонях цветы и бутоны лотоса. Это символы чистоты духа в грешном мире, а также выражение желания верующих буддистов возродиться в раю Будды Амитабхи, Сукхавати. Мы увидели божество в белых одеждах, сидящее на красном верблюде, ряд всадников в белом на пегих лошадях и две поразительные живописные группы, состоявшие из трех божеств каждая. Я сразу понял, насколько велика важность этой необычной находки: такие сюжеты ни разу не попадались в городах Южного Шелкового пути на фресках, только на деревянных обетных табличках.

При дальнейшем изучении этих фигур я обрел уверенность, что они представляют согдийских божеств, заимствованных из буддизма. То, что я ориентировался в своих изысканиях на согдийский пантеон, обусловлено открытыми Аурелом Стейном документами на китайском и кхароштхи, не только упоминавшими о присутствии в Дандан-Ойлыке согдийских купцов, но и указывавшими, что в последние десятилетия VIII века один из политических лидеров Дандана был согдийцем. Он носил титул сабао, который в Китайской империи обычно присваивался главе местной общины согдийских купцов, руководившему гражданской и религиозной жизнью общины и при необходимости применявшему закон.

Хотя согдийский язык, культура и вера имели иранское происхождение, религия согдийцев не буквально следовала организованному государственному культу зороастризма, как в сасанидском Иране. Согдийские зороастрийцы включали в пантеон нескольких дозороастрийских, более древних иранских богов и определенно поклонялись таким образам, которые заставили бы нахмуриться ортодоксальных зороастрийцев. Со-гдийцы представляли многих своих богов, используя внешние образы, заимствованные из буддизма и индуизма. Культурная реальность согдийцев, которые были организованы в независимые города-государства на территории современных Узбекистана и западного Кыргызстана, дважды сталкивалась с мощным влиянием со стороны Индийского полуострова: впервые — во времена Кидаритского (V век н. э.), а затем — Хефталитского царств (начало VI века).