Глаз осьминога - Серж Брюссоло

Молодой человек был прав, но признать это было тяжело. Кобан так волновался, что его ладонь, обхватившая запястье Зигрид, вспотела. Его мысли пошли сплошным потоком, со смутным шумом, похожим на гул огромной толпы. Они налетали одна на другую, перепутывались, накладывались, отчего Зигрид совсем потерялась. В них было столько сообщений, столько ощущений, чувств, что девушке было сложно их раскодировать. Один образ выплыл из всеобщего хаоса: рыбы, живущие группой в развалинах затонувшего города, терлись друг о друга, чтобы передать друг другу свои воспоминания, но пот смешивался с водой и передача плохо проходила, поэтому каждая рыбина чувствовала себя одинокой, глухой и немой.

«Нас осталось несколько сотен, — шептал Кобан. — Несколько сотен, еще помнящих, кто мы такие. Мы боролись изо всех сил, стараясь не стать животными, не потерять память. День за днем мы пытались сохранить наши воспоминания, обменивались ими по мере возможности. Нас всего горстка — тех, кто по-прежнему мыслит себя людьми. Мы плывем за подводной лодкой с тех пор, как заметили существование смотрового окна. Это случилось вскоре после катастрофы, и я все время не выпускал иллюминатор из виду, надеясь, что когда-нибудь в окне возникнет чье-то лицо. Порой я терял надежду, устав ждать. Накатило желание уплыть и, как остальные, стать животным. Счастливым животным… И вот наконец за стеклом появилась ты. Ты посмотрела на меня, позвала. Ты не можешь меня предать, я тебя слишком долго ждал!»

Зигрид мягко оттолкнула Кобана. Слезы текли по ее щекам. На этот раз алмоанец не сопротивлялся.

«Уходи, — словно бы послышалось девушке. — По крайней мере я успел сказать тебе правду. Если ты выдашь меня, за мной придут, чтобы вытолкнуть в море через трубу торпедосбрасывателя. Меня не убьют, а позволят океану лишить меня разума. Ты же знаешь, что так поступают с теми из вас, кто сходит с ума? Да, да, их выбрасывают в воду. Но я не хочу снова стать животным. Если я вернусь в океан, то не смогу больше бороться с потерей памяти — мои силы на исходе. Невозможно вечно противостоять животной силе, постепенно воспоминания стираются. Так вот, я не дамся. Если ты выдашь меня, я убью себя, вскрою себе вены осколком стекла, чтобы умереть в облике человека».

— Но я не могу спрятать тебя, — пробормотала Зигрид. — И чем я буду тебя кормить?

Однако в тот же самый момент, произнося эти слова, она уже разрабатывала стратегию, как безнаказанно взять еду в резервных трюмах «Блюдипа».

Кобан отодвинулся и прислонился спиной к покрытым ржавчиной баллонам с воздухом. Зигрид сделала неловкий знак рукой, обозначая свою капитуляцию, и прошептала:

— Подожди здесь. Я вернусь. Никто никогда не заходит сюда, тебе нечего бояться.

Но она никак не могла уйти. Невидимая нить связывала ее с Кобаном, нить, которую она не решалась порвать.

«Милостивые боги! Мы расстаемся в первый раз за двадцать лет!» — мелькнуло у нее в мозгу.

Потом сознание прояснилось, и девушка сама себе сказала:

«Я теряю голову. Мне едва исполнилось двадцать; первые десять лет моей жизни прошли в приюте, а следующие — здесь, на подводной лодке… Я не могла быть двадцать лет рядом с этим юношей. Это невозможно!»

Но какая-то ее часть отказывалась верить в реальность. Мешало внутреннее ощущение прошедшего долгого времени.

Наконец Зигрид ушла, повесив вещмешок на плечо и неловко стукнувшись о балку. Больше всего она не хотела оборачиваться.

Глава 23

В тумане

Оказавшись одна в лабиринте, дозорная остановилась и расплакалась. Нервы не выдержали. У нее возникло абсурдное ощущение, что она навсегда покинула родной край. Успокоившись, Зигрид включила лампу и пошла по темным коридорам. Когда подходила к центральному коридору, вдруг поняла, что не знает, как долго отсутствовала. И все не могла отделаться от мысли, что минуло несколько лет.

«Может быть, меня уже объявили пропавшей без вести? — подумалось ей. — Или сочли, что я умерла?»

Да нет, она все выдумывает. Пребывание в запретной зоне наверняка не превысило сорока восьми часов.

Сорок восемь часов? Неужели?

На выходе из туннеля ее ослепил свет неонов. Зигрид пришлось опереться на перегородку, чтобы прийти в себя. Она ничего не узнавала. Что за неприветливый мир окружает ее? Какая-то нора фантастического животного из нержавеющей стали. Или… тюрьма?

Ей понадобилось приложить усилия, чтобы понять, где находится. Да что с ней такое? Это же основной коридор! Коридор, который делит «Блюдип» надвое. Она ходила по нему миллионы раз!

Зигрид нетвердым шагом продолжила путь. Все ей казалось странным: и материалы, и форма. Созданный по последнему слову техники мир был неприятен для чувствительной жительницы Алмоа. Она чувствовала себя здесь чужестранкой. Эти трубы, электропровода… Сплошной металл, пластик, нет ничего натурального. Напрасно она смотрела во все стороны — не видела ни растений, ни цветов…

Она блуждала еще какое-то время, открывая наугад двери, спрашивая себя, где же лес, пруды. И запрокидывала голову, пытаясь под железными сводами разглядеть птиц…

К счастью, Зигрид никого не встретила на своем пути, пока дошла до своей каюты.

А внутри помещения ее снова охватило странное чувство, какое бывает, когда попадаешь не в свою квартиру. И здесь все было незнакомым. И фотографии на стенах, и газеты, сложенные стопкой на прикроватном столике, и книги на полках. Прочла ли она их? Наверное. Но не смогла сказать ничего об их содержании. Словно Зигрид никогда тут не бывала. Впрочем, как можно жить в этой банке, не имеющей выхода во внешний мир?

Зигрид села на край кровати, положила руки на колени, боясь к чему-либо притронуться, как маленькая девочка, приехавшая в первый раз в гости к дяде, живущему в деревне.

Глава 24

Таинственные исчезновения

Зигрид боялась выйти из каюты. Мир подводной лодки, ставший вдруг чужим, пугал ее. Возникал страх, как бы не потеряться в лабиринтах коридоров. Основную часть времени девушка лежала в кровати, перебирая воспоминания, вызывая ощущения. Порой засыпала, но часто просыпалась. Ей все время снилась Алмоа. Зигрид страдала от того, что не чувствовала больше запаха леса, не могла поднять руки над головой, чтобы «поймать» ветер. Но больше всего ей не хватало Кобана. Порой она даже просыпалась в слезах и с его именем на губах. Двадцать лет, боже мой! Двадцать лет совместной жизни, а потом вдруг внезапная разлука, расставание… Словно пропасть разверзлась в ней, возникло страшное ощущение пустоты.