Хочу быть твоей (СИ) - Николаева Юлия Николаевна

— Да ты себе представить не можешь, как я жила. Тебе было можно все, полная свобода. Подумаешь, мать не любит… Да лучше бы и не любила, чем так! Ты была как недостижимый идеал, глоток воды в пустыне, дерзкая, красивая, свободная, влюбленная. А я могла только смотреть на тебя и завидовать. Я всю жизнь с веревкой на шее, потому что мать решила, что я ее любимая дочь! Что я должна быть ее идеалом! А я ее ненавидела, понятно?! Я хотела, как ты, хотела сбежать, только у меня кишка тонка. И тебя я тоже ненавидела, за то, что ты счастливая, а я нет!

Я смотрела на нее в растерянности, не зная, что сказать. Ненавидела? И мать, и меня? За что? За то, что она не смогла жить так, как хотела? За то, что прогнулась, а я нет? Боже, я реально совсем не знала ее…

— Кать, — прошептала, надеясь, что она замолчит, но она вместо этого истерично рассмеялась.

— Да, вот такая я. Знаешь, как мне надоело строить из себя святую невинность? Не знаешь, потому что тебе не приходилось перекраивать себя под чужие интересы. Потому что, когда тебе что-то не нравилось, ты просто убегала, наплевав на все. Да если бы я могла, я бы с тобой поменялась жизнями! Лучше бы в углу стояла круглыми сутками, чем так! Лучше бы мать меня нагуляла не пойми с кем, а… — она замолчала на полуслове, поняв, что сболтнула лишнее.

А я подумала: если бы не знала, наверное, не сильно удивилась, до того была шокирована откровениями сестры.

Надо же, пока я мечтала о хорошем отношении матери, Катька хотела стать мной. Господи, какой абсурд. Мной! Да что она придумала себе? Моя жизнь меньше всего на сказку похожа. Но сейчас нужно было дотянуть из нее все.

Подняла глаза: смотрит испуганно. Усмехнувшись, я сказала:

— Не парься, Кать, я знаю, что Царев мне не отец.

— Знаешь?.. Откуда?

— Разбирала коробку с вещами матери. Там была телеграмма о его смерти. По дате он никак не мог стать моим отцом.

Катька смотрела растерянно.

— Давно знаешь? — задала вопрос.

— Не очень. А ты?

Теперь взгляд стал виноватым.

— Мама рассказала незадолго до смерти… У нее случались приступы откровенности. Наверное, чувствовала, что умирает, вот и хотела как-то выплеснуть из себя… Не знаю… О себе рассказывала, как ей тяжело было, когда мама ее умерла, а отец снова женился… И замуж она выскочила чуть ли не за первого встречного, забеременела сразу мной. Отец был перекати поле, привез ее сюда, прослышал, что можно тут жилье получить, если устроиться работать в местный совхоз. Только сам не пошел, ее устроил. Так она всю жизнь ради этой квартиры тут и просидела… Я папу почти не помню, он рано нас бросил. Мама не пыталась его как-то оправдать, он у нее всегда во всем был виноват, ну это ты и сама знаешь… Шатался по стране, иногда появлялся, жил у нас, я его за отца не воспринимала, так, дядька какой-то. Да и я ему нужна не была…

Катька вздохнула, я ее не торопила. Теперь уже спешить некуда, основное известно, а ей тоже, видимо, надо выговориться. Вряд ли она это кому-то рассказывала или будет.

— Я как-то не соотносила твое рождение и его приезды… Не помнила, да и никогда бы у меня сомнений не возникло… У мамы ведь никого не было… То есть я не видела, по крайней мере. Мне бы и в голову не пришло подумать, что отец тебе не отец… — Катька замолкла, глядя в стол, напряженно так, задумчиво. — Я не знаю, как это сказать, Вик, — подняла на меня глаза, а у меня сердце сжалось от предчувствия. Сглотнув, я ответила:

— Скажи, как есть.

— Я не знаю, кто твой отец, — быстро выговорила сестра, кивнув, — и мать не знала… Она в тот вечер от знакомых из соседнего поселка возвращалась… На остановке ждала автобус, но оттуда, сама знаешь, они как, то едут, то не едут… Тут машина тормознула, а там парень молодой, предложил подвезти, она и согласилась… В машине он ее и того… Изнасиловал.

Катька замолчала, а я, закрыв глаза, откинулась на спинку стула. Изнасиловал. Изнасиловал. Из-на-си-ло-вал.

Я рассмеялась, качая головой. Как меня мать называла? Не человек, отродье… Конечно, я для нее была напоминанием того, что случилось. Вечным, непоколебимым. Господи, какая боль в груди… Ребенок насильника и жертвы, ребенок, который по какой-то странной причине родился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Резко оборвав смех, я открыла глаза, Катька смотрела чуть ли не со страхом.

— Почему же она аборт не сделала?

— Не успела… Поздно поняла, что беременна, у нее проблемы были с циклом, а когда узнала, врачи сказали, лучше не рисковать…

Вот так. И кроме этого «вот так» в голову ничего не приходило. Звенящая пустота и боль.

— И что? — посмотрела на Катьку, нервно закуривая. — Изнасиловал, и что? Просто выбросил?

— Не знаю… Она больше ничего не рассказывала. А я боялась лишний вопрос задать.

Конечно, боялась. Катька лишний раз вздохнуть боялась в ее присутствии. Курила я быстро, нервно затягиваясь, глядя перед собой. Я бы сейчас и выпила с большим удовольствием, только чтобы забыться, надо до конца жизни хлестать горькую. И то не факт, что поможет.

Мы сидели уже минут пять в полном молчании, каждая смотрела куда-то перед собой. Тут хлопнула входная дверь, мы уставились друг на друга. Через мгновенье в проеме кухни появился Тима, осмотрев нас, спросил, глядя на меня:

— Я не вовремя?

Катька встала, мягко улыбнувшись.

— Да нет, мы просто чай пили. Я, пожалуй, полежу немного. Позовите, если надо будет.

И ушла. Тима вошел в кухню, пропуская ее и провожая взглядом. А я, глядя на Катькину спину, думала: так ничего о ней и не знаю. Да, мы вскрыли какие-то тайны, но не стали ближе. Скорее, обозначили позиции. И я так и не поняла, как она отнеслась к тому, что мы с Тимой… У меня даже мысленно язык не поворачивается сказать вместе. Это слово так странно ощущается на вкус и совершенно не воспринимается в реальности.

— На тебе лица нет, — заметил Тима, подходя, а я выдохнула, наплевав на условности:

— Обними меня, пожалуйста.

Он подошел, я уткнулась ему носом в живот, обнимая, чувствуя, как его ладони гладят меня по голове. Стало легче. Словно закрыли надежным щитом от всех бед. Вот так бы и просидеть всю жизнь…

— Расскажешь? — спросил Тима. Я вздохнула.

— Флешка у Кати, — сказала устало, тут же почувствовав, как он напрягся. Отстранившись, присел передо мной на корточки, заглядывая в глаза удивленным взглядом. Сощурившись, вдруг сказал:

— Ты знала это и раньше.

— Догадывалась. Еще при разговоре с Жильцовым стала кое-что понимать.

— А я-то думаю, почему ты так спокойна.

— Я ни хрена не спокойна, Тим. Это видимость.

— Как флешка оказалась у Кати? — он продолжал смотреть на меня, не отрываясь.

— Артем спрятал ее, на всякий случай. И оставил мне письмо с указанием, где искать. Не явным, конечно… Письмо передал Катьке, а она прочитала и догадалась. Я ей рассказывала об этом месте… В общем, флешку она забрала и спрятала в школе, испугалась за меня, как говорит. Письмо сожгла и все забыла.

— А флешка…

— Так и лежит в школе, — кивнула я. Тима тихо засмеялся, качая головой.

— Это черт знает, что такое, — заметил, вставая и отходя к окну. Закурил, вглядываясь в темный город. Через пару минут затушив окурок, повернулся ко мне.

— Вот что мы сделаем: завтра я отвезу Катю в школу, пусть она там побудет два-три часа, чтобы ни у кого не возникало подозрений, заберет флешку, потом я ее привезу сюда.

— А дальше что?

— Пока у нас еще есть в запасе несколько дней. Нужно продумать план отступления и как лучше обыграть компромат. Ошибемся, поплатимся головами. Если я прав, и Жильцов не ждет того, что ты найдешь флешку, это даст нам некоторую фору. Он не будет готов к такому повороту… Но, тем не менее, пока все очень сложно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Тима задумался, покусывая нижнюю губу, а я смотрела на него, не отрывая глаз. Странное чувство, но когда он оказывался рядом, мне вдруг становилось спокойней, дышалось ровнее, проблемы отступали. Именно он заставлял чувствовать себя увереннее, а не флешка с документами.