По ту сторону Стикса - Юлия Васильева

– Иди. Мог бы даже не спрашивать. Тем более что сегодня последний день, когда ты сможешь выйти за пределы резервации. В двенадцать ворота закроются очень надолго.

– Комендант получил разрешение?

Фрэй кивнул:

– Количество трупов уже превысило все возможные пределы.

– Надеюсь, ты знаешь что делаешь.

– На этот раз не имею ни малейшего понятия.

Мне особо некуда было пойти и нечего делать, хотя я понимал, что это вполне может стать моим последним днем вне резервации. Не факт, что ворота когда-нибудь откроются снова. Не факт, если даже они откроются, что будет кому из них выйти.

Оставалось только идти к букинисту. Хозяин обрадовался мне как родному, но при этом тут же стал собирать свои вещи:

– А что, Инк, может, мне открыть магазин и в резервации? – весело спросил он, протирая линзы тонких интеллигентных очков.

– Было бы неплохо.

Он явно не в курсе, хотя с утра все газеты пестрели заголовками "Закрытие особой зоны", "Резервации приходит конец?" или еще более апокалипсическими фразами.

Не прошло и пяти минут, как букинист хлопнул дверью, пообещав вернуться к восьми вечера. В моем распоряжении осталось уйма свободного пространства и времени, но изможденное тело требовало только одного: я растянулся на диване, закрыл глаза и практически моментально выпал из реальности.

Странное дело: мне не снятся обычные сны, мне снятся эмоции. А так как эмоции для меня частенько приобретают какую-то цветовую окраску, то бывает, что я вижу во сне некоторое подобие калейдоскопа. Редко что-то монохромное. Удивительно, но видения эти вполне осмысленны, иногда даже складывается история. Подозреваю, что обычный человек ничего не понял бы в этой круговерти. Иногда мне даже кажется, что и моя психика, и сама работа моего мозга устроены несколько иначе, чем у других людей. Вместе со способностью ощущать чужие эмоции я получил и несколько "неспособностей". Порой мне недоступна обычная логика – как будто какая-то рациональная часть моего существа так и осталась недостаточно развитой. Это становится особенно заметно рядом с Фрэем, рационализм которого развит сверх меры. Я не могу просчитать поступки людей, если не чувствую их эмоций – мозг настолько привык полагаться на свой дар, что, кажется, просто выкинул за ненадобностью какие-то связи. Наверно, есть и еще что-то, чего пока не удалось заметить. И похоже никому, кроме меня, все это не интересно, хотя в нормальном обществе я бы мог стать отличным лабораторным подопытным.

Сегодняшний сон был приятным: золотистым на цвет, медовым на вкус. Такое умиротворение и спокойствие мне редко приходилось чувствовать. Состояние было настолько новым, что, кажется, я даже начал беспокойно ворочаться во сне, с ужасом предвидя, как меня вот-вот вырвут из этого блаженнства. И действительно, кто-то сначала робко, а затем уже нетерпеливо начал трясти меня за плечо:

– Извините! Извините!!!

Я с трудом разлепил свинцовые веки, не сразу сообразив, что голос женский. Надо мной спускался каскад медовых локонов. Нежная кожа, маленькие пухлые губы, нетерпеливо складывающиеся в одну и ту же фразу:

– Извините, я бы хотела купить книгу.

Черт. Я провалился настолько, что не услышал дверного колокольчика. Меньше всего мне хотелось, чтобы подобное случилось именно при этой покупательнице. Исходившее от нее тепло, золотистый флер, запах… – все было непереносимым. Проснись, Белоснежка, съешь отравленное яблочко, оно ведь такое сочное и сладкое на вкус…

Я резко сел на диване, так что девушка даже отпрянула от неожиданности, затем вскочил на ноги, стараясь поскорее вырваться из теплой неги, такой непривычной, что тело подсознательно отторгало ее, как нечто чужеродное. Только за кассовым аппаратом ко мне более-менее вернулось спокойствие: я профессионально оперся руками на дубовую стойку и пришел в состояние полной готовности продемонстрировать чудеса высококлассного сервиса.

– Вы, наверно, очень устали, – сочувствующе сказала девушка, протягивая мне книгу, – простите, что разбудила.

Должно быть, и впрямь выгляжу паршиво. Краем глаза я поймал свое мутное отражение в стеклах шкафа напротив и промолчал. Хмуро пробил книгу, отсчитал сдачу, не ответил на слабую, ставшую неуверенной, улыбку и смог свободно выдохнуть, только когда дверной колокольчик жалобно возвестил об уходе покупательницы.

Проклятье! Я распластался по стойке, прижавшись к отполированному дереву небритой щекой. Хотелось накрыть голову руками и исчезнуть. Нормальные люди называют это влюбленностью. Я называю это – проклятье.

Она приходила в лавку нечасто, но достаточно регулярно, чтобы после первого же месяца работы я успел запомнить миловидное лицо. Хотя, наверно, запомнил даже после первого раза. Уж больно открытым был ее эмоциональный флер: его не надо было читать или ловить сильное чувство, чтобы за что-то зацепиться, он был открытым, как на ладони, тек свободно, золотистым туманом заполняя помещение. Думаю, не только я замечал это, обычные люди тоже должны были чувствовать что-то такое, но несколько иначе. Рядом с ней было тепло…очень тепло. Настолько тепло, что я старался ее избегать. Зачем тешить себя иллюзиями, когда ты точно знаешь, что вечером тебе надо возвращаться в место, где никогда не будет ничего, кроме холода? Ты привязан как пес, так что стоит ли выть на луну? Разве от твоего воя она свалится с неба? Разве ты хочешь, чтобы она оттуда свалилась?

В общем, я ограничился молчаливым наблюдением. Что мне еще оставалось? Наверно, это было самой большой ошибкой. Даже если у нее было плохое настроение, эта девушка казалась мне прекрасной. Скажете, распустил сопли? Да, я не рыцарь в блестящих доспехах, на мне тонны грязи – не стоит даже и думать о том, чтобы к ней приблизиться. За эти десять лет я глотнул столько помоев и мутной жижи Стикса, что меня не надо даже выжимать, чтобы все это вытекло к вам под ноги. Поэтому я молчал. Она больше чем что-либо другое напоминала мне, кто я есть на самом деле.

Что ж… Возможно, сегодня последний день, когда я ее увидел. Прощай. Пожалуй, этот странный худой тип с желтыми глазами никогда больше не напугает тебя из-за своей стойки. И ты не будешь чувствовать его взгляд на свой спине. И ни одна "добрая" тетка теперь не предостережет тебя больше "не подходить к этому выродку из резервации – они там все маньяки". Хотя, что тебе с того? Ты меня никогда не встречала в этой жизни.

Глава 20. Пираньи

Они шли за мной темными тенями: по двое, по трое, редко по одному. Пытались загнать в угол, окружить, поймать, считая, что я легкая добыча, что, расправившись со мной, они заявят о себе. Мне приходилось ускользать от них темными переулками, по крышам и подворотням. Уроки Спарты пригождались неимоверно часто. Даже если мой преследователь был один, я никогда не поворачивался, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Это был не страх, просто нежелание прибегать к лишнему насилию, проецировать на себя эмоциональные выбросы боли, которую ты сам же и причиняешь. Из-за всего этого создавалось впечатление, что я бегу и трушу, не важно, что никому так и не удавалось меня поймать. Слухи о том, что я самое слабое звено в команде Фрэя, распространялись с неимоверной скоростью.

На этот раз их было четверо. По крайней мере, я чувствовал четверых. Они заходили с разных сторон, перекрывая обе улицы, чтобы у меня не было путей отступления. Отлично. Я не стремился ввязываться в войны Фрэя, но, похоже, что выбора у меня не было. Пока они не подошли слишком близко, я подтянулся на пожарной лестнице соседнего здания и быстро вскарабкался на крышу. Огляделся.

Солнце уже зашло. Здания просматривались плохо – большой шанс недооценить расстояние и сверзнуться вниз. К счастью, ночное зрение у меня было лучше, чем у многих, но вечерние тени обманчивы и рисковать понапрасну не стоит. Я сел, прислонившись к какой-то трубе. Может еще случиться так, что мои преследователи и не поймут, куда я делся – в трех случаях из пяти с мозгами у этих бандюков было не очень.

По пожарной лестнице застучали сапоги. Похоже, мне выпали остальные два случая.

Я поднялся и отошел на достаточное для разбега расстояние. Голова преследователя появилась над краем крыши:

– Попался! Не уйдешь, вертлявая задница.

Я побежал и в последний момент оттолкнулся от края крыши, с восторгом ощущая, что ветер дует в спину и будто бы огромной ладонью подталкивает меня вперед. Приземление оказалось немного жестче, чем рассчитывал. Полностью бетонная крыша здания плохо пружинила и скорее норовила выломать ноги. Пришлось перекатиться, амортизируя удар. Но останавливаться рано. Бандюк что-то еще прокричал мне вслед, затем раздался звук тяжелого прыжка. На краешке сознания запульсировала чужая боль. Пламенный привет его коленной чашечке! Хоть расстояние тут и небольшое, но крыши коварны.

Я снова разогнался, на этот раз выжимая из мышц все возможное – лететь далеко. Ветер опять услужливо толкнул меня в спину. Полет показался долгим, будто бы время на секунду замедлилось, на какой-то момент сердце ухнуло вниз, а затем под ногами оказался край следующей крыши. Всего полшага от кромки. Для того, кто знает, что делает – это нормально. Понимая, что зря теряю время, я все же остановился и оглянулся назад – отголоски чужих эмоций частенько подталкивали меня на нелогичные действия, пока я не научился с ними справляться как следует.